Не дожидаясь ответа, Айк достал из своей котомки хлеб, вино, копченое мясо. До того, как он затянул горловину, я успел заметить внутри скромного по размеру мешка множество кульков и свертков, промеж которых торчали горлышки бутылок. Похоже, котомка имела те же свойства, что и доставшийся мне колдовской футляр вампира, и в ней помещалось гораздо больше, чем можно было предположить. За неимением стола мы разложили съестное на эгиде и тут же воздали ему должное несмотря на висевшую в мертвецкой трупную вонь, настолько густую, что ее хотелось разогнать рукой.

– Я много думал о том, что ты рассказал в нашу первую встречу, – произнес Айк, как только мы утолили первый голод. – О твоем мире, об этих ваших играх, которые, как ты утверждаешь, были предшественницами вселенных Версума. И понял многое из того, в чем не разобрался сразу. Затем сравнил новые знания с тем, что мне было известно. И, кажется, нашел способ использовать их для развития… Скажи, тебя не смущало, что у Герхарда всего‑навсего семьдесят четвертый уровень, хотя должен быть гораздо выше?

– Ну, должен или не должен – я так не рассуждал, – пожал плечами я. – Однако, как ты недавно заметил, его именуют великим. И мне действительно показалось необычным это несоответствие. В моем понимании, чтоб быть великим, маг должен под сотый уровень иметь.

– Тут ты ошибся, – улыбнулся Айк. – Титул «великий» присваивается за большие заслуги, если волшебник добился чего‑то выдающегося. И Герхард свой статус получил давно, сразу после перехода со средних уровней на высокие. Но потом прогресс замедлился, и сейчас его семьдесят четвертый совершенно не соответствует положению главного мага герцогства. Он должен вровень с Генрихом стоять, а не отставать на восемь ступеней. Как думаешь, в чем причина?

Я сморщил нос и хлебнул вина. Не люблю экзаменов на сообразительность. Только Айк ведь не для забавы спрашивает. Видно, считает, что так я лучше пойму дальнейшее.

– Наверно, дело в переброске рекрутов, – предположил я. – Герхард уделяет ей много времени и сил. И уже давно. А раз нарушает законы относительно использования магии, то и полезной отдачи от системы не получает. Он пашет как вол, – но прокачиваться на этом не может. Весь рост у него идет лишь за счет каких‑то других действий, помимо переброски.

– Точно! – довольно сказал Айк. – А теперь подумай: зачем он так поступает? В угоду герцогу?

– Нет. Без Герхарда герцог не имел бы и понятия, что переброска возможна. Не говоря про осуществление ее на практике.

– Опять верно. Тогда почему Герхард из года в год тормозит сам себя в развитии?

– Э‑э‑э… Должно быть… Стоп, Айк, тут я уже только гадать могу! Что я знаю о мотивах магов, тем паче высокоуровневых?

– А ты рассуди с точки зрения здравого смысла, общего для всех разумных.

– Если так… Если так, я бы сказал, что Герхард рассчитывает взять большой куш, ради которого стоит пренебречь мелкими выгодами. Или уже взял.

– Правильно, только без «или» и пренебрежения. Один солидный куш он получил, когда герцог сделал его главным магом герцогства, – как раз после открытия способа переброски рекрутов. Сейчас Герхард пользуется всеми преимуществами своего положения – многие из них неочевидны, однако существенны. А в конце его ждет приз от системы, которым он с лихвой компенсирует задержку развития. Ты говорил, что в твоем мире разработчики нередко оплачивали денежными и внутриигровыми наградами обнаружение «дыр» в созданных ими системах. Демиурги должны были поступать так же, с той только разницей, что деньги в их время уже потеряли для жителей Земли былое значение. Да и те, кто стал гражданами Версума, в любом случае предпочли бы внутриигровые награды денежным, так как их жизнь целиком протекала в выбранных ими вселенных.

– То есть сейчас Герхард шифруется от системы, а в будущем сам раскроет, что и как он делает?.. Постой: он настойчиво убеждал герцога прекратить переброску. Говорил, что риск слишком велик. Я сам слышал.

– Видно, не так велик, как он преподносил это Генриху. Видно, Герхард просто набивал себе цену ради упрочения своего положения при герцогском дворе и получения еще каких‑то дополнительных подачек. Генрих ведь понимает, что в случае провала основные неприятности поимеет не он, а маг. Герхард понимает, что его патрон это понимает, и без стеснения давит на него. Сам же убежден, что находится в безопасности. Иначе взял бы приз от системы сразу, а не ждал столько лет.

– А сколько еще, по‑твоему, он намерен тянуть?

– Так долго, как только получится. Говорю же: Герхард решил собрать со своего проекта все что возможно. А потом он его завершит, и герцог ничего не сможет с этим сделать, да и не захочет. Переброска имеет смысл лишь до тех пор, пока у Герхарда на нее монополия. Король исправно получает рекрутов в Народное ополчение, при этом еще и ослабляя соседние державы. Оргой ворует новобранцев в других королевствах, в первую очередь близко расположенных, а сам аналогичных потерь не несет. Герхард из года в год продолжает игру – по каким‑то причинам он уверен, что система его не расколет. Однако тимойские, имперские и какие угодно другие маги могут самостоятельно освоить переброску уже потому, что на это оказался способен Герхард. Как только у него зародится подозрение, что конкуренты близки к разгадке, он и прикроет лавочку.

– Ну и зачем ты мне все это рассказал? Не для того же, чтоб время скоротать. Давай, колись – какое отношение имеет затея Герхарда к нам с тобой?

– А такое, что мы вполне способны провернуть примерно то же самое – найти большую‑пребольшую дыру в системе и получить за свое открытие большую‑пребольшую награду.

– И как? Изложи.

– С радостью! – ответил Айк, однако продолжить не успел. Снаружи послышался шум. Кажется, к мертвецкой подъезжала повозка.

– Закончим беседу за городом, – улыбнулся Айк, поднимаясь с кучи тряпья. – Вести ее на свежем воздухе будет приятнее.

– А в тюрьме не закончим, конечно, – проворчал я, тоже вставая. – Потому что если нас поймают, то посадят в разные камеры.

Ведущая в хоспис дверь осталась закрытой – распахнулась наружная. Мертвецкую разрезала пополам широкая полоса солнечного света. Почти сразу она омрачилась двумя колышущимися тенями.

– Что делаем? – шепотом спросил я. – Где прячемся?

– Нигде, – ответил Айк нормальным голосом. – Это всего лишь низкоуровневые послушники. Они нас не заметят. У возницы и сопровождающей его монахини способности тоже не ахти какие.

– Монастырь женский, а послушники – мужики?

– А кто будет выполнять тяжелую работу?

В помещение вошли два мортуса в масках, напоминавших маски чумных докторов, и в одежде из вощеной кожи. Они подняли труп в саване, но тут один что‑то глухо сказал другому, кивнув на обнаженные тела. «Увидит – сожрет нас живыми! – с трудом разобрал я. – Знавал я эту затворницу еще до затвора. Лучше ее сперва предупредить».

Положив труп обратно, мортусы вышли, и через минуту вернулись в сопровождении сухой как палка монахини с мордой отъявленной ведьмы. Она маску не носила – то ли ей не полагалось, то ли она считала, что для защиты от заразы достаточно божьей благодати. Следом приковылял симпатичный сгорбленный старичок. Он тоже был без маски и остановился у порога, не проходя далеко внутрь.

– Срам‑то какой! – прошипела монахиня, глядя на голых покойников.

– Так ведь холста на всех не хватает, матушка! – угодливо пояснил старичок. – Вы в уединении были, и не знаете, но госпожа настоятельница повелела зашивать в саваны только знатных покойников.

– Но у тебя повозка без верха!

– Верх на одежку для мортусов пустили.

– А по улицам как вести эту нагую стыдобу?

– А вот как: велено тех мертвяков, что в саванах, класть по краям повозки. А голых – в средину, и сверху заваливать их опять же теми, что в саванах.