Когда мы поравнялись с храмом, увидели стоящего у притвора Журба. Бог имел вид хоккейного болельщика, только что не орал «шай‑бу, шай‑бу!». Сам я чувствовал себя сотрудником рыбоконсервного завода с горящим годовым планом, в двадцать три часа пятьдесят девять минут тридцать первого декабря. За спиной слышались плеск и журчание размывающей свое прежнее русло реки. Спрута удалось прикончить только у самой воды. Глядя на него, никто не догадался бы, что это спрут. Так, непонятное нечто, изувеченное мечом и топором до полной неузнаваемости.

– Слава тебе, сын мой! – провозгласил Журб, воздевая руки к небу. – Ты победил, ты победил!

Я выбрался из кабины управления и осмотрел костомеха. Едрена вошь! Его до ночи чистить придется…

«Вы обрели благодать в глазах бога Журба,  – постаралась утешить меня система. – И можете рассчитывать на благосклонность родственных богов и бесплотных существ всюду во Вселенной Дагора».

Сразу следом прилетело достижение с длинным витиеватым названием, которое я тут же переименовал про себя в «Ударник спрутоперерабатывающего производства», поскольку смысл был именно таков. А нового уровня не получил, и даже не особо к нему приблизился. Система справедливо сочла, что для его взятия требуется нечто большее, чем скакать блохой вокруг малоподвижного в непривычной для него среде монстра, пусть и с развитием под сотку. Правда, навык управления костомехом вырос значительно. А Люцифер хорошо прокачал ловкость со всеми ее подхарактеристиками. Ну и улучшение отношений со связанными с водной стихией высшими силами при случае могло помочь так, как и двадцать лишних уровней не помогут. Я не забыл о своей мечте когда‑нибудь дойти до Великого Океана и проплыть по нему если не до соседнего Мирового Острова, то уж точно до Царства Восхода. Это, возможно, и не сбудется никогда, но без мечты как существовать? Можно, конечно, обходиться без нее – однако не надо. Иногда только желание осуществить свою мечту и помогает выжить. Главное, вспомнить о ней в тот час, когда совсем уже собрался сдохнуть.

Извлечение ингредиентов из туши спрута и кусков его щупалец прошло при содействии Журба, а значит, с величайшими выгодами для нас. Настолько крупными, что я таки пожертвовал богу реки четверть добычи. И половину отдал бы, как первоначально хотел, – улучшать отношения так улучшать! – однако Журб на мое великодушие ответил своим и больше двадцати пяти процентов брать отказался. Короче, все наше дальнейшее общение свелось к обмену любезностями, расшаркиваниям и заверениям в вечной дружбе. И при прощании я чувствовал себя если не его сыном, как он меня сгоряча назвал, то по крайней мере племянником.

Отдалившись от храма на дневной переход, мы наконец вышли точно на проложенный духами лабиринта маршрут к некрополю. Мне показалось, будто деревья и кусты на нашем пути растут как‑то не так – слишком редко, в отличие от того, что наблюдалось справа и слева. В одном месте, где ливнем смыло верхний слой почвы, заметил выступающие из земли массивные каменные плиты вроде тех, что служили покрытием Разбойничьего тракта.

«Западная военная дорога Гинкмарского королевства,  – выскочило описание. – Будь осторожен, странник! Она давно не охраняется богами‑покровителями путешествующих. Вместо следящих за порядком патрулей ты встретишь лишь злобных тварей, алчущих крови разумных, а на десятиверстовых заставах здесь дежурят демоны тьмы».

Я сверился с маршрутом – почти на всем протяжении он совпадал именно с этой дорогой. Еще одна тропа войны. Только не тайная и ныне действующая, как Южная в Оргое, а официальная, очень старая и всеми забытая.

– Если идти ею до конца, она выведет нас к заброшенной столице Гинкмара,  – сказал Люцифер, уловивший мои мысли. – Военные дороги любых держав всегда ведут только в столицы.

– Почему же тогда в Оргое такие дороги сходятся к Каритеку? – удивился я.

– Потому, что когда‑то он и был столицей королевства. И само оно называлось Каритекским, а не Оргойским. Разве тебя не удивляло, что Генриха принято именовать «его высочество», хотя такое обращение используется лишь по отношению к членам королевских семей, в основном к принцам и принцессам?

– Ну‑у‑у, знаешь ли! Я в подобных тонкостях и близко не разбираюсь!

– А пора бы уже,  – ворчливо заметил Люцифер. – Так вот: Генрих – принц крови, последний из представителей старого королевского дома. Его мать умерла при родах, а отец – когда мальчику было всего два года. Опекуном стал Бальдур – и оттерев законного наследника, сам сел на трон.

– Вон оно что! И как восприняли смену династии оргойские… то есть тогда еще каритекские дворяне?

– Многие были недовольны. Более того – возмущены. Однако к тому времени, когда стало ясно, что Бальдур узурпировал престол и по доброй воле от власти не откажется, он уже успел показать себя великолепным правителем, за что и получил свое прозвище. Собственно, лучшего владыки у государства не было за всю его историю. Число сторонников достигшего совершеннолетия принца постепенно уменьшалось, а Бальдура – наоборот, росло. С каждым годом становилась реальнее угроза войны с империей. Все знали, что столкновение неизбежно произойдет, а перед этим случилось еще несколько войн, в каждой из которых Бальдур показал себя блестящим главнокомандующим… В общем, в конце концов Генрих оказался вынужден отречься от короны. Под его рукой осталась лишь бывшая столичная область. Доходы с нее не могли обеспечить равное былому благополучие Каритека, привыкшего жить на широкую ногу. Раньше в город стекались деньги со всей страны, экономить их не очень умели. Пришлось научиться, а пока учились, Каритек изрядно обветшал.

– А потом?

– Потом Генрих нашел Герхарда, и вскоре тот стал главным магом. Бальдура запустение бывшей столицы и бедность Генриха вполне устраивали. И герцогу пришлось изворачиваться как ужу в петле, чтобы поправлять свои дела, одновременно избегая королевских санкций. Понятно, что Бальдур был бы не прочь совсем избавиться от претендента на престол, и не сделал этого лишь потому, что сделать никак не мог. А теперь попал в зависимость от него, словно чересчур увлекшийся курением талмифоры колдун. Генрих полностью себя обезопасил постоянной отправкой рекрутов на войну и бесчисленных накопителей с маной в столицу. Без того и другого державе уже не обойтись. Дворянство вновь воздает Генриху королевские почести, вместе с тем выражая преданность Бальдуру, и молится всем богам, чтоб эта пара не вздумала делить престол сейчас. Покойный Филипп, граф Хармский, не раз заявлял, что в случае конфликта следует немедленно казнить обоих и отдать корону кому‑нибудь третьему. Ибо любая усобица в Оргое тут же принесет победу Мадуару.

– Солидарен с Филиппом. Хотя согласно официальной версии как раз я его и отравил, порушив в самую тяжкую для страны годину сей столп пламенного патриотизма. Я, видишь ли, несмотря ни на что, в том числе и на сей гнусный поклеп, поддерживаю оргойцев. Не они ведь напали на империю – она на них. А они выстояли. И продолжают держаться, хоть слабее.

Впереди показалась вроде бы полянка. На самом деле – перекресток Западной военной дороги с еще какой‑то. Тоже мощеной, а значит, бывшей некогда важной. Невидимые каменные плиты мешали растительности полностью захватить и ее. Слева возвышался обелиск с надписями, заменявший дорожный указатель. Но не он привлек мое внимание, а легкое дрожание воздуха на перекрестке, словно над асфальтом в солнечный день. Чего происходить точно не могло. Лесная подстилка не нагревается как асфальт. Особенно под кронами деревьев, и когда небо в тучах

– Ты это видишь? – спросил я, останавливая некрокиборга.

– Что именно?  – уточнил Люцифер.

– Значит, не видишь. Иначе понял бы, что мне не нравится.

– Если тебе что‑то не нравится, мне оно тоже не нравится. Объехать его можно?