Через пару дней на лесной тропе, за причудливыми изгибами которой осторожно следовал беглец, начали происходить странные вещи. В обе стороны по ней сновали курьеры с факелами. Тяжело нагруженные рисом караваны, следовавшие на Малабар, вдруг повернули обратно. Иные из кодагу даже оставляли быков и мешки с рисом своим полейя, а сами спешили к деревням. И вскоре вместо мирных караванщиков по тропе заспешили на восток толпы вооруженных воинов в кожаных и лубяных шлемах. Из громких возбужденных разговоров Джеймс понял, что махарадже Курга удалось ускользнуть из горной крепости, где его держали заложником сначала Хайдар Али, а потом Типу. И лесные воины спешили встать под его боевое знамя. В который раз Кург восставал против Майсура!

Еще несколько дней тяжелого и опасного пути в лесах и Гатах, и с высоты перевала беглец увидел сизую гладь Аравийского моря...

Небольшой фрегат Компании, который шел в Бомбей с почтой из Мадраса, вдруг дал пушечный выстрел и лег в дрейф. Матрос на марсе заметил в море человека. Сгрудившиеся на правом борту матросы увидели небольшую долбленую лодку. Взлетая на волнах, она спешила от берега наперерез кораблю. Гребец изо всех сил налегал на весло и махал рукой.

Когда долбленка подошла к борту фрегата, матросы живо вытащили гребца на палубу и подвели к капитану. Тот с удивлением глядел на молодого человека в белом тюрбане и рваном балахоне. За спиной у него висел большой малабарский нож. Однако судя по светлой бороде и усам, это был европеец.

— Вот так чучело! — сказал капитан. — Кто вы? И откуда?

— Джеймс Батлер — солдат армии Мэттьюза, сэр, — отвечал спасенный. — Недавно бежал из майсурского плена...

— Вы просидели в плену лишних три года, мой дорогой! — воскликнул капитан. И добавил, обернувшись к офицерам: — Вы видите, джентльмены. Генерал Маклеод как в воду глядел. Типу так и не передал Компании часть наших пленных солдат. Вот и верь ему на слово. Азиат всегда остается азиатом!..

Столица Майсура переживала радостное волнение. Возвращается Типу после победы над маратхами и низамом!

По всему городу шли приготовления к торжеству. На улицы вышли тысячи людей. Каменщики спешно мостили главную улицу и площадь, бутили камнем глубокие промоины — память о недавних бурных потоках. Измазанные в чунаме[149] штукатуры белили городские стены, Великую мечеть, дворцы и храмы. Прихорашивался город, словно невеста перед свадьбой.

Типу в одном переходе от города! Назавтра знамена его заполощутся перед стенами Шрирангапаттинама...

Горожане воздвигали триумфальные арки из зеленых веток, украшали их цветными фонариками и ленточками. На базарах бойко раскупались глиняные светильники. В ночь приезда Типу по всему городу загорятся тысячи веселых огоньков.

Столица встретит тебя как героя, Типу Султан!

Принарядилась и махалла, в которой жил Хасан с дядей. Дома в ней подправлены и чисто выбелены. Иные хозяева расписали стены цветами и незамысловатыми рисунками. От стены к стене табунами бегали ребятишки и спорили, какой рисунок лучше. А перед домом бхата собралась толпа соседей. Бхат команловал:

— Похлеще его изобрази! Не жалей красок...

И Пуршоттам — маляр с соседней улицы — под восхищенный шепот соседей лихо малевал на стене большую картину, «героем» которой был хайдарабадский низам. Улепетывает низам во весь дух, а за ним, целясь копьем, скачет луути-вала...

— В Шахр-Гянджаме мастера закрыли окна и двери и никого к себе не пускают, — рассказывал Пуршоттам. — Готовят бенгальские огни. Завтра ночью все небо расцветет. В Великой мечети не будут больше упоминать падишаха. Вместо него в хутбу[150] вставлено имя самого Типу Султана. А золотых дел мастера готовят для Типу золотой трон — с тигром и павлинами по бокам...

— Кто же признает нынче падишаха, — заметил бхат. — Разве что одни глупцы. Осталось от него одно имя. Зажат он в кулаке у ангрезов...

Пуршоттам мазнул кистью в последний раз, отошел на несколько шагов и критически осмотрел свое творение.

— Готово, бхат. Весь город обойди, а такого низама, как у тебя, не сыщешь. Получился брадобрей что надо. Давай деньги, да я пойду. У меня нынче дел много...

Маляр сосчитал монетки, поднял кувшины с красками и отправился к очередному клиенту. А бхат, наклоняя голову вправо и влево, рассуждал:

— Конь под луути-вала неважный получился — смахивает на собаку. Зато брадобрей хорош. Эх, низам! Как в верблюде — нет в тебе ни одной прямой линии. И все-то ты хитришь да науськиваешь друг на друга государей Декана. Гляди! Слишком хитрый ворон сам в грязь попадает...

Прибежал Хасан. Его было не узнать — вытянулся чуть не вдвое и начал уже раздаваться в плечах. Он постоянно пропадал на городских акхарах[151], где знаменитые джетти выполняют под присмотром устадов[152] трудные упражнения, чтобы налить силой мускулы. По случаю возвращения Типу в городе должны были состояться схватки джетти. И сам Хасан, как бесчисленные поколения мальчишек, тоже пробовал силы в борцовском деле.

— Дядя, слыхал? Джетти Типу Султана вызвал на бой самого Венкатрамана из Танджавура!

Бхат мигом позабыл про рисунок:

— Нет, не слыхал. Неужто вызвал?

— Ага! На смертный бой. С кинжалами!

— А Венкатраман что?

— Принял вызов.

— Ну и ну! — качал пестрым тюрбаном бхат. — Сроду не было такого, чтобы насмерть бились джетти. А про слоновьи бои не слыхать?

— Нет. Зато будут стравливать баранов, верблюдов и тигров. Перед Саршам Махалом ладят арену. Сети навешивают и песок возят. В стойлах — слоны и буйволы. Под рогожами — клетки со зверями...

— Ай, Хасан! Захватить бы хорошее местечко у арены, а то ничего и не увидишь...

На следующий день охочий до зрелищ бхат растолкал Хасана чуть свет. Наспех поев, они натянули новые рубахи и вышли на улицу. А народ уже густо облепил стены. Некоторые явились сюда чуть ли не с вечера. Всякому хотелось увидеть редкое зрелище.

— Беднягам сипаям было не до сна, — толковал бхат. — Пока оденешься, пока приберешься. А соварам и того больше — коня выкупай, сбрую почини, саблю наточи. Пойдешь служить и ты, Хасан. Род наш испокон веков добывал себе хлеб кровавым потом у государей Декана.

— Приехал бы джукдар Хамид...

— Жив, так приедет.

— Попрошусь к нему в джук! — твердо сказал Хасан. — Хватит мне сидеть у тебя на шее.

— Что ж, просись, — согласился бхат. А сам подумал: «Сидеть у меня на шее! Глупый ты, Хасан! Разве бедняк обеднеет от того, что птенец склюет у него на дворе несколько зерен...»

Из городских ворот, словно золотой клубок, выкатился сам киладар Асуд Хан со свитой. Асуд Хан был сильно озабочен. Он остался в городе самым старшим начальником — Саэд Мухаммад еще вчера уехал встречать Типу Султана. Повернув коня, киладар критически осмотрел унизанные народом ворота и стены крепости, минареты Великой мечети. На минаретах сидели сторожа, которые должны были дать знать о появлении Типу караульным на воротах, а те — Асуд Хану.

— Эй! Видно уже? — гаркнул Асуд Хан.

— Пока нет! — ответили с ворот.

Киладар пустил коня галопом вдоль рядов сипаев столичного гарнизона. Останавливаясь, он нещадно ругался. Нельзя ему осрамиться перед Типу. Затем он подъехал к стене.

— Эй, пушкари! Готовы?

— Готовы!

— Гляди у меня! Если что не так будет — головы поснимаю!

Пушкари на стене засуетились. В который раз они проверяли пушки, возились у бочек с порохом и водой. Над стеной вились струйки сизого дыма от трутов, мелькали банники. С киладаром шутки плохи!

В окнах-прорезях наккар-хане мелькали озабоченные лица. Разведя под жаровнями огонь, барабанщики осторожно подсушивали наккары, устанавливали их на подставки и пробовали палочками.