Вечером французские батальоны стали втягиваться в ворота Куддалура. Генерал Стюарт, наблюдая эту картину, не верил своим глазам: противник даровал спасение его армии! Генерал прослезился.

А французские солдаты, оставляя позиции, которые они защищали с редким мужеством, испытывали такое чувство, будто не они победили, а их разбили на поле боя. Не оставалось, кажется, такого бранного слова, которого бы они не направили в адрес маркиза. И на этот раз офицеры их не сдерживали.

— Прятаться за стенами от разбитого противника! — яростно сплюнул на горячую дорожную пыль Бернадотт. — Неужто в старости мы будем такими же идиотами?

Кто-то из его товарищей, ожесточенный абсурдным приказом де Бюсси, сказал с презрением и гневом:

— Утром армия выиграла битву без своего генерала, а вечером генерал проигрывает ее без своих солдат!

Слова эти облетели всю армию.

Напрасно де Бюсси послал через неделю на вылазку большой отряд. Напрасно адмирал де Сюффрэн вел свирепую артиллерийскую баталию с английской эскадрой. Де Сюффрэн молотил ядрами по кораблям Хьюза, и англичане, понеся страшные потери в людях, потеряв такелаж на многих кораблях, ретировались в Мадрас зализывать раны. А де Сюффрэн тотчас же высадил крупный десант и начал теснить генерала Стюарта.

Все было напрасно...

Тридцатого июня 1783 года у Куддалура показался английский фрегат с белым флагом на мачте. Удивленные французы не знали, что и думать. От фрегата отвалила шлюпка и доставила на берег английских комиссаров — мистеров Стаутона и Сэдлиера. Оказавшись в палатке де Бюсси, комиссары раскланялись и поздравили его с окончанием войны.

— Мы несколько опоздали с этой приятной новостью, — с улыбкой заявил мистер Стаутон скисшему вдруг маркизу. — Мир был подписан в Версале еще девятого февраля, но мы узнали об этом лишь сегодня. Пора остановить кровопролитие у Куддалура. Надеюсь, вы тоже жаждете мира, как мы в Мадрасе!

Комиссары в самом деле жаждали мира. Еще несколько дней войны, и мадрасская армия покатилась бы на север — настолько она была ослаблена громадными потерями. Хьюз был сейчас далеко и ничем не мог ей помочь.

Де Бюсси, полузакрыв глаза, сидел в кресле и переваривал эту ошеломительную новость. Легко ли так сразу примириться с мыслью, что остаешься у разбитого корыта! Наконец, маркиз повернулся к комиссарам:

— Что ж! Раз в Европе подписан мир, ничего не остается, как заключить мир и в Индии. Имеете вы соответствующие полномочия, джентльмены?

Комиссары ответили утвердительно.

— В таком случае завтра же начнем вырабатывать условия.

— К вашим услугам, маркиз! — расшаркались комиссары.

Когда англичане ушли, маркиз со вздохом посмотрел на понурых офицеров.

— Вот и кончилась война, господа. Как некстати! Нелегко будет поддержать престиж Франции. Лорд Макартней, не колеблясь, скрыл бы от нас эту новость, будь это в его интересах.

Офицеры молчали. В душе каждого из них боролись противоречивые чувства. Они целыми и невредимыми вышли из войны, которая бушевала целых четыре года. Это, несомненно, была удача. Но они отлично понимали, что Франция теряет позиции в этой богатейшей стране Востока. Напрасны были громадные жертвы!

Английские и французские офицеры теперь часто встречались у берега моря. Сидя за одним столом, они пили вино и вспоминали недавние сражения. На рейде Куддалура мирно дремали рядом французские и английские корабли.

А комиссары и де Бюсси вырабатывали условия мира. Из вершителя судеб Декана маркиз постепенно превращался в пассивного свидетеля дальнейших событий в этой стране. Реальными силами здесь были теперь Компания и Майсур. Перспективы для Франции были мрачнее неба на западе, откуда уже надвигался муссон.

— Мы не можем вернуть вам ваши земли на Декане, сэр! — упрямо твердили Сэдлиер и Стаутон. — Войска Типу удерживают владения Компании в Карнатике.

— Но какое отношение имеет Типу к миру между Францией и Англией! — пытался возражать де Бюсси.

— Прямое! Согласно условиям Версальского договора, обе стороны обязаны проводить политику умиротворения союзников...

— Я и так уже сделал все, что мог! Коссиньи приказано прекратить военные действия против Компании. Самому Типу я послал письмо с советом заключить с вами мир. А прислушается ли он к моему совету — не знаю...

Комиссары пожимали плечами.

— Чем скорее Типу заключит мир с Компанией, тем скорее получит Франция свои владения...

Уныние все больше овладевало маркизом. Ничего не оставалось делать, как только ожидать, словно милости, передачи ему небольших французских прибрежных владений на Декане да гнать вестников к Типу с уговорами окончить войну. Маркиз обвинял во всех своих бедах Типу. Но кара разгневанных пайщиков Французской Ост-Индской компании и двора неизбежно должна была обрушиться на его пудреную голову.

В середине июня пришел, наконец, муссон. Непроглядно густые тучи разом надвинулись на истомленный жаждой Декан. Среди бела дня наступила тревожная темень. Все примолкло в ожидании. И вдруг под сильным порывом ветра заметались растрепанные вершины кокосовых пальм, глухо зашумели манговые сады. Грянул оглушительный раскат грома, и свирепый ливень начал с ожесточением хлестать иссушенную землю...

Тяжелые ливни обрушились и на Шрирангапаттинам. По улицам и переулкам столицы побежали темные потоки. Низко стлался едкий дым от очагов.

В городе развелось множество опасных ползучих тварей...

По одной из улиц Шрирангапаттинама шлепал босиком котваль[126] Ранга Аянгар (он же занимал и пост начальника государственной почты). Шедший позади слуга нес над ним большой зонт, тем не менее тюрбан котваля намок и обвис, одежда была в грязи. Ранга Аянгар был зол, как шайтан.

— Дети совы! — ругал он носильщиков, которые с виноватым видом брели следом за ним с пустым паланкином. — Чтоб в следующем рождении всем вам явиться на свет длинноухими ослами!

Минуту назад носильщики, не удержав паланкина, свалили Рангу Аянгара прямо в большую лужу — на радость плясавшим под дождем ребятишкам. Экий позор! И потом — не дурное ли это предзнаменование?

Не переставая ругаться, Ранга Аянгар свернул в проулок и замедлил шаг перед добротным домом.

— Ждите меня! — приказал он носильщикам. Те сейчас же побежали прятаться от дождя под навесом.

Рангу Аянгара встретил в дверях сам хозяин. Сложив ладони на груди, он низко поклонился и отступил в сторону. Котваль внимательно оглядел десяток чхаппалов[127] и чувяков у порога и велел мальчишке, который нес его обувь, поставить ее здесь же, рядом.

— Все в сборе?

— Все, махарадж! — поклонился хозяин. — Нарсинга Рао и Субхараджа Урс явились самыми первыми. Ждут вас...

— Ладно. Поставь у порога слугу. Появится кто лишний — скажешь мне.

— Слушаюсь! — покорно ответил хозяин.

Ранга Аянгар вошел в полутемную комнату. Окна были закрыты ставнями и почти не пропускали света. Посредине комнаты на полу горел светильник, вокруг него сидели на коврах несколько человек. Судя по свиткам со стихами и тарелкам, полным сладостей, здесь собрались любители поэзии, чтобы скоротать дождливый день. Никто не проронил ни слова, пока котваль не сел рядом с ними и не взял с серебряного блюдца листок бетеля с известковой начинкой, сколотый палочкой гвоздики.

Вокруг светильника сидели важные персоны. Хмурил густые сросшиеся на переносице брови и играл желваками городской голова и казначей Нарсинга Рао. Рядом с ним сидел Субхараджа Урс, потомок всесильного когда-то в Майсуре узурпатора Девраджа. Далее — несколько субедаров[128] столичного гарнизона и командир джетти, которые несли охрану дворца Хайдара Али и казны.