— Что ж, отлично. Скоро и начнем.

Однако судьбе было угодно распорядиться иначе. После недельного безостановочного перехода через весь Декан в лагерь прибыл харкара. Когда изнуренный тяжелым пробегом верблюд подогнул длинные ноги и с жалобным ревом лег на брюхо возле палатки Типу, харкара уронил пику и не слез, а рухнул с седла — так у него затекли ноги. К нему уже спешил Саэд Мухаммад с десятком своих людей.

— Важная депеша от бахадура![84] — прохрипел харкара. — Доложи шахзаде!

Саэд Мухаммад кинулся в палатку Типу и тотчас же ввел туда гонца. Харкара, достав из сумки металлическую трубку с запечатанной в ней бумагой, коснулся ею лба и обеими руками передал Типу. Тот с удивлением и тревогой смотрел на всклокоченного вестника. Харкара прибыл, как видно, в великой спешке и был до предела измучен. Тюрбан его и одежда были в густой пыли.

— Что такое?

— Джахан панах велел мне не останавливаться в пути и передать письмо только тебе, шахзада, и больше никому. Вот оно! Я берег его пуще глаза...

Нетерпеливым жестом сорвав с трубки личную печать Хайдара Али, Типу выхватил свиток, резко расправил его и впился глазами в строки. Лицо у него вдруг стало пепельно-серым. Одинокая слеза поползла по щеке к смоляным усам. Весь он как-то сразу постарел и осунулся.

— Что случилось, шахзада? — спросил пораженный этой переменой Лалли, который минуту назад спокойно беседовал с Типу. Видеть Типу плачущим ему довелось всего два или три раза, когда тот у края могильной ямы или у погребального костра навсегда прощался с ближайшими и преданнейшими сподвижниками.

Типу медленно повернул к франку искаженное лицо. Широкая его грудь содрогалась. Руки машинально скатывали бумагу в свиток.

— Несчастье... — проговорил он глухим голосом. — Мы снимаем осаду и завтра утром выступаем в Читтур.

Это был приказ. Лалли тотчас же вышел из палатки, догадываясь в чем дело. Ему предстояла масса хлопот.

Весть о смерти Хайдара Али застигла Типу врасплох. Конечно, он знал, что последнее время отца мучил сартан и что болезнь обострилась за время войны в Карнатике. Но чтобы он умер — в это нелегко было поверить!

Типу развернул свиток и еще раз прочитал заключительные строки послания: «... скорей возвращайся к главной армии. Меня уже не будет в живых, и один Аллах знает, что могут натворить в твое отсутствие люди, желающие воспользоваться моей смертью». Умирая, Хайдар Али нашел в себе силы дать ему совет, которому он должен немедленно последовать.

До самого похода просидел Типу в одиночестве в своей палатке, погруженный в глубокое раздумье. Саэд Мухаммад, который сунулся было доложить о чем-то шахзаде, осторожно прикрыл полог и решительно запретил беспокоить своего господина.

Типу вспоминал отца. Суровый Хайдар Али заботился о нем. Сам не умея ни читать, ни писать, он приставил к нему хороших учителей. Посадил маленького Типу в седло своего боевого коня, а потом брал его в опасные военные экспедиции, приучая к тяготам походной и боевой жизни...

Лагерь вокруг палатки шахзады гудел, как потревоженный улей. Сипаи и совары готовились в дорогу: чинили разбитые сандалии, поправляли белые на проволочных каркасах тюрбаны, латали куртки и брюки, точили клинки и чистили мушкеты. Иные варили немудреную солдатскую кашицу из темных зерен «раги»[85], по очереди пекли на раскаленных железных листах доса — рисовые лепешки. Путь предстоял нелегкий. Однако все они побросали свои дела, чтобы посмотреть на то, как по улицам палаточного города пронеслась на взмыленных конях новая группа вестников во главе с Маха Мирза Ханом.

Маха Мирза Хан и его люди спешились перед железным заслоном телохранителей, и Саэд Мухаммад тотчас же повел Маха Мирза Хана к шахзаде. Тот встретил его, спокойный и суровый. С непроницаемым лицом шахзада принял и прочитал депешу Пурнайи о том, что сам Пурнайя, Кишан Рао, Мир Садык и другие государственные деятели и полководцы образовали в отсутствие Типу временное правительство. В высших интересах государства они держат смерть Хайдара Али в строжайшей тайне и продолжают вести дела от имени покойного наваба.

Как и Хайдар Али, Пурнайя просил Типу прибыть в Читтур как можно скорее, чтобы злонамеренные люди не вызвали волнений, смертельно опасных во время войны с коварным и сильным противником.

От себя лично Маха Мирза Хан заверил Типу, что главная армия, полководцы и правительство Майсура преданы ему.

— Не мешкай, шахзада! — сказал он под конец. — Ставь ногу в золоченое стремя и спеши в Читтур. Тебя ждут слава и победа!

На рассвете большой отряд майсурской армии во главе с Типу двинулся в обратный путь. От быстроты его марша зависела судьба Майсура и, может быть, всего Декана.

Этим же утром солдаты и сипаи Маклеода, которые не смыкая глаз бдительно охраняли подступы к Поннани, удивились, не обнаружив легкой майсурской пехоты, без устали наблюдающей за работой саперов. Английские скауты осторожно двинулись к майсурскому лагерю. Стоявший посредине его большой шатер Типу с зеленым знаменем исчез — словно его никогда и не было. Армия противника заметно уменьшилась и была в каком-то странном замешательстве.

Часом позже, изумленный и обрадованный, Маклеод слушал доклад скаутов о том, как вдали, следуя изгибам горных дорог, ломаными белыми линиями уходит ощетинившаяся штыками и пиками большая колонна вражеских войск.

Типу с непонятной стремительностью двигался на восток, оставив у Поннани с десяток тысяч сипаев во главе с одним из своих командиров. И как это было недавно с Хамберстоном, Маклеод облегченно вздохнул и, не понимая еще в чем дело, горячо возблагодарил бога за избавление от тяжких испытаний.

Богат и прекрасен Майсур. Много в нем плодородных долин с россыпями валунов, ласковых синих озер и рек. Вершины гор увенчаны седыми крепостями. В густых лесах никем не считанные и не пуганные, бродят стада слонов, оленей, кабанов и буйволов. А ночами там наводит ужас на все живое хриплый рык тигров.

Не обижен Майсур и водой. В положенные сроки густые муссонные тучи щедро изливаются грозовыми дождями. По груди его течет Кавери — великая река Декана. Кавери пробивает себе дорогу в непроходимых лесных зарослях, низвергается с круч, спеша выбраться поскорее на равнины Майсура, где она течет мимо древних городов, среди плодородных полей, на которых трудолюбивые пахари кидают драгоценные зерна в щедрую землю.

И воздух в этой стране всегда чист и приятен...

По мягкой пыли майсурских дорог уже который день все шли да шли бхат и его племянник. Выйдя из Читтура, они поднялись по горным перевалам на каменное майсурское плато, пересекли его и теперь были недалеко от Шрирангапаттинама.

Земля в ту пору была дивно хороша. Стояла мягкая прохлада. Качая темно-зелеными кронами, кокетливо гляделись в воду каналов пальмы. На окрестных полях работали крестьянки, а их мужья и сыновья молотили на токах зерно или отвозили в деревни тяжелые желтые снопы.

Кормиться в Майсуре легко. Здешние крестьяне добры и хлебосольны. Почему не накормить прохожих людей, если самим хватает и зерна, и молока!

Бхату и племяннику часто встречались группы богомольцев, мелкие отряды, спешившие к армии Хайдара Али. Нередко видели они на дорогах беженцев из Карнатика. Беженцы рассказывали страшные истории о белых шайтанах, которым их наваб — Мухаммад Али отдал на откуп свою страну. Не выплатишь налога белому откупщику, так он отнимет корову, быков, арбу и дом. А нет их, так велит привязать крестьянина к дереву и бить кнутом, загонять ему под ногти бамбуковые шипы или прижигать пятки каленым железом. Чтобы выпытать, где крестьянин спрятал последнюю корзину с зерном, у него на глазах казнили детей, на грудь жене сажали ядовитых скорпионов, от укусов которых чернеет лицо, а тело сводят ужасные судороги...