Через минуту, сгибаясь пополам от смеха, он говорил капитану Макдональду:

— Браво, капитан! Вы герой! И как только вы умудрились набить в зад столько золота. Я выиграл на вас бутылку шампанского!

Весь красный от унижения, Макдональд молча застегивал бриджи. Ах, как ненавидел он в этот миг Типу и этих майсурских сипаев с их наиком! Ничего не осталось от золота и камней, которые он получил в казне или раздобыл в городе. Правда, в последний момент капитан решился проглотить несколько дорогих камешков, но что толку? В животе у него отчаянно бурлило — минуту назад верзила наик с хрустом завернул ему руки за спину, а сипаи влили ему в рот целый стакан отвратительной маслянистой жидкости...

Обыск раненых не дал почти никаких результатов. Майор Вильямс, раненный в ногу во время последней вылазки, попросил майсурцев освободить его, пожилого человека, от такого позора. Наик, командовавший обыском, был ошеломлен — ангрез говорил на чистом дакхни.

— Ладно, ступай, сахиб. Я верю тебе.

Майор поблагодарил и, сильно, прихрамывая, отошел к арбам, возле которых лежали раненые и больные тифом.

Прокопченные бородатые кузнецы принялись набивать на пленников наручники. Вскоре попарно закованные англичане, гремя цепями, поплелись на восток. Впереди, прямой и надменный, шагал генерал Мэттьюз. Видимо, и сейчас он был убежден в правоте всего того, что было им сделано на Малабаре...

Сплевывая кроваво-красную от бетелевой жвачки слюну, шли по бокам колонны конвоиры. Низкорослый сипай с побитым оспой лицом говорил своему приятелю, ставшему недавно наиком:

— Удивляюсь я, глядя на большого сахиба, Сагуна! Типу уличил его в краже, а ему хоть бы что. И ему не было стыдно, когда обыскивали его армию?

Тот отвечал:

— Жулика не отучить от его ремесла, даже если однажды его изобьют палками на базаре...

— Гляди, как важно шагает!

Сагуна пожал плечами:

— Разве не слыхал поговорки? У буйвола — два рога, а у гордости да надменности — целых восемь! Большой сахиб думал, что он достанет головой до небес, а сам угодил задницей в грязную лужу.

Сипаи молча прошагали с полкоса. Дорога начала петлять меж иссохших рисовых полей, огороженных земляными валами и деревьями. Земля ожидала дождей. Рябой со вздохами глядел вокруг — самая пора ладить плуг да готовить зерно...

— Жене сейчас, верно, не сладко, — задумчиво сказал он. — Утром сходила к колодцу, а теперь лепит кизячные лепешки или возится у ангочхи[124]...

А Сагуна думал о своей беде. Кто приглядит за дочерью? Держать ее в обозе — не годится. Жаль мать! Наверно, до самой смерти все клала земные поклоны в низеньком, совсем игрушечном храме неподалеку от их дома. Наверно, все сыпала вокруг сандаловой статуэтки и цветочные лепестки и рисовые зерна, моля о том, чтобы он, Сагуна, живым и невредимым возвратился в родной дом. Ах, какая приключилась беда!

— Все равно, убью! — глухо пробормотал он.

— Кого? — удивился рябой.

Сагуна молча глядел на уходящую за горизонт дорогу. Ей не было ни конца ни краю, как и его ненависти к ангрезам...

Закованная в цепи армия Мэттьюза медленно двигалась в глубь Декана. За ней следовал госпитальный обоз. Скрипучие арбы раскачивались и подпрыгивали на кочках, причиняя страдания больным и раненым.

Окрестные горы и серые валуны, разбросанные по полям, накалились и источали жар. Земля была выжжена дотла. Над ней дрожало сизое марево. Иногда в небо взмывали зловещие пыльные смерчи. В поисках тени сбивались под деревьями буйволы и отары разномастных овец и коз...

С арб неслись стоны и мольбы: «Воды! Воды!» Однако аробщики и конвоиры словно и не слышали этого и лишь иногда бросали:

— Потерпите до привала! Это вам за расстрел наших братьев сипаев в Беднуре! За анантапурамцев, которых вы живыми кидали в колодцы!

И арбы, не останавливаясь, ползли мимо зеленых от плесени прудов, мимо колодцев с чистой прохладной водой. Сердобольные крестьянки не смели подойти к раненым, чтобы напоить их.

— Хитер оказался тощий ангрез, — говорил Сагуна своему рябому другу. — Хитрее старого битого шакала. Стер об камни заклепки на наручниках и ушел. Так и не удалось расквитаться с ним за мать да за дочку...

— Знал, что ты прикончить его, — ответил рябой. — Далеко ему не уйти. Либо зверь сожрет, либо нарвется на наших.

Сагуна с сомнением покачал головой:

— Кто знает! Ангрезы народ ловкий. Хорошо, что догнали его приятеля — рыжего разбойника. Здоровый, шайтан! Говорят, отбивался, пока ему не проломили башку прикладом. Кажется, уже подыхает...

Ближе к полудню обоз стал бивуаком под придорожными баньянами. Кули снимали с арб тех, кто не выдержал трудного пути. Привязав мертвецов за руки и за ноги к длинным шестам, они оттаскивали их в сторону на поживу шакалам и стервятникам. Среди мертвецов был и неудачливый беглец — рыжий солдат с лицом каторжника.

Томми О’Брайен помог Джеймсу устроиться среди могучих корневищ баньяна, в спасительной тени его листвы. Ирландец как мог заботился о товарище. Все-таки с одной улицы. А у Джеймса ныла рана. По набухшей от крови повязке ползали отвратительные зеленые мухи.

— Болит? — участливо спрашивал Томми. — На, выпей водички.

Джеймс был бледен и тяжело дышал — от жары и тряски он совсем обессилел.

— Жаль, нет больше корпии, а то бы я сделал новую повязку, — продолжал Томми.

Четверо бомбейских кули подтащили под дерево майора Вильямса. С помощью услужливого Томми майор кое-как слез с импровизированых носилок и, вытянув раненую ногу, со вздохом опустился на камень. Мимо проходил Сагуна.

— Нельзя так, командир, — сказал ему майор. — Кто же гоняет больных и раненых по такой жаре! Половина умрет до Шрирангапаттинама...

Сагуна сверкнул глазами.

— Заслужили, сахиб! Не надо было разбойничать в Беднуре...

Майор пожал плечами.

— Не все одинаково виноваты, командир. Взять хотя бы вот этих мальчишек, — кивнул он в сторону Джеймса и Томми. — Зеленые они, чтобы явиться сюда по своей воле. Что им приказывали, то они и делали...

Сагуна внимательно посмотрел сначала на майора, потом на молодых солдат и ушел, не сказав ни слова. Томми наладил костер, достал котелок, соль и узелок с мукой. Из сумки у него выпала небольшая затасканная книжка.

— Позвольте взглянуть, молодой человек, — попросил майор.

Томми послушно протянул книгу. При виде ее майор вдруг оживился, словно повстречал доброго знакомого. Полистав, он со вздохом протянул книжку обратно.

— Ваша?

— Его, — кивнул Томми в сторону раненого товарища. — Читает да еще рисует в тетрадке.

— Заинтересовала вас книга? — спросил майор Джеймса.

— Очень, сэр.

— Где вы ее достали? Она не поступала в продажу.

Джеймс не решился сказать, при каких обстоятельствах досталась ему книга.

— Я работал в типографии, сэр.

После полудня жара несколько спала. Караван снова двинулся на восток. Чаще стали попадаться деревни, окруженные глиняными стенами. Деревенские ворота были вырублены из несокрушимого черного дерева. Иногда ворот не было вовсе, и в деревню можно было попасть лишь через стену с помощью бамбуковых лестниц. Под стенами зияли рвы. Грозился длинными иглами низкий широколистный кустарник.

Майор Вильямс, забывая о ране, наблюдал с живым интересом. Этот уголок земли был необыкновенно своеобразен. Какая-то страшная сила выдавила из недр каменные глыбы, размозженные временем и стихиями. Тут и там островами зеленели пальмовые рощи.

— Мы с вами находимся в одной из древнейших стран мира, лейтенант! — говорил майор Топсфилду, который, несмотря на рану, упрямо шагал рядом с носилками. — На этих каменных просторах издавна живут талантливые народы, которые построили изумительные храмы. Здесь оставили бесчисленные статуи своих богов джайны — последователи одной из древних восточных религий. Эти камни видели боевых слонов махараджей Виджаянагара и воинов Голконды, Биджапура и Ахмеднагара. Кругом нас — сокровища культуры неслыханной ценности...