— С помощью Аллаха Анантапурам взят, хазрат! — доложил старший из соваров. — Вскоре к твоему шатру пригонят уцелевших ангрезов. Их осталось немного. Разгневанные горожане не одного из них разорвали в клочья...

— Говори, как там сложилось дело.

— Киладар Анантапурама вел себя как герой, хазрат. Он не сдал крепости, как велел Шейх-Аяз, а сообщил ангрезам; что не станет предателем, ибо съел немало соли наваба. Ангрезы рассвирепели. Они штурмом взяли крепость и истребили весь гарнизон. Никого не брали в плен, хотя под конец киладар просил генерала ангрезов пощадить его людей. Твоих сипаев поднимали на штыки, хазрат, кололи их — будто это не люди, а мешки с мусором на учебном плаце. И те офицеры и солдаты, которые не были беспощадными, получали нагоняй от генерала...

Лицо Типу посерело, глаза сузились в щелки. Весь он напрягся, словно тигр, готовый к прыжку. Среди мертвого молчания джукдар продолжал рассказывать:

— Ангрезы истребили многих мирных жителей, хазрат. Четыреста прекрасных женщин лежали мертвыми или умирали от ран в объятиях друг друга, а ангрезы срывали с них золотые и серебряные украшения и творили неслыханные злодеяния над их телами. Многие женщины сами кидались в пруды и колодцы, чтобы не достаться кровожадным ангрезам. И когда пленные рыжие собаки просили воды, их подводили к этим колодцам и прудам, из которых шел смрад от мертвых тел. Обезумевших анантапурамцев приходилось прикладами отгонять от пленных...

Обычная сдержанность оставила Типу. Он быстро встал с маснада.

— Пусть будут прокляты ветры, несущие к берегам Декана корабли ангрезов! Нет, кажется, преступления, которого бы они не совершили на нашей земле! Ты сильно устал, джукдар?

— Я готов исполнить твой приказ, хазрат!

— Тогда скачи обратно за войсками, которые взяли Анантапурам. Дорог каждый час...

Совары, отсалютовав, поспешно вышли из-под навеса. У коновязи джукдар сказал:

— Залечивай рану, Садык. Я скоро вернусь...

— Какая это рана! — беспечно отвечал Садык. — Милостиво пальнул в меня командир ангрезов.

— Возьми он чуть ниже — разнесло бы тебе голову, как гнилую тыкву, — заметил джукдар.

В ожидании, пока мунши приготовят приказ войскам у Анантапурама, джукдар принялся осматривать коня, а Садык тронул буланого и поехал в город. Спешить ему было теперь некуда. Миновав ворота, он оказался у батареи, которая обстреливала форт. При каждом выстреле пушки, словно игрушечные, резво отпрыгивали назад. Пушкари, чихая от едкого порохового дыма, тащили их на прежние места и забивали в жерла картузы с порохом, пыжи и ядра. Работали они как черти. В этот момент к батарее подъехал со свитой Лалли.

Лалли сердился. Пятнадцать дней непрерывной бомбардировки не смогли сломить упорства осажденных. Типу молчал, выслушивая его очередной рапорт, но видно было, что он недоволен.

— Куда стреляешь? — отчитывал франк старшего канонира. — Надо брать выше, чтобы обваливать верх!

— Крепка стена, — оправдывался пожилой канонир. — Ее дед мой складывал. А он все делал на совесть...

Мешая французские и персидские слова, Лалли начал ругаться, потом засучил рукава.

— Гляди, как надо стрелять!

Франк прилег у пушки. Тщательно наведя ее, поднес фитиль. Грянул выстрел. Ядро описало широкую дугу и с треском ударило по верху стены, сокрушив зубец. Пушкари разразились радостными криками и с новой энергией кинулись заряжать орудие.

Садык с интересом наблюдал за этой сценой. Потом он спешился и подошел к Лалли. Тот, отдуваясь, поглядел на него колючими глазами:

— Чего тебе, совар?

— Позволь дать совет, Лалли-сахиб.

— Две недели слушаю советы, да что толку. Ладно, выкладывай!

Садык начал говорить, то и дело показывая плетью на один из бастионов крепости. Лицо у Лалли прояснилось.

— Черт! Как я мог забыть о колодце! — воскликнул он. — Ты в самом деле дал ценный совет, совар.

Франк поспешил к своему коню, на ходу говоря старшему на батарее:

— Ставь пушки на передки и переезжай вон к тому бастиону! Да живо! А я приеду с большой мортирой!

Садык, качая головой, с усмешкой глядел вслед Лалли.

— Две недели слушает советы! Ишь как обрадовался — сказать спасибо забыл.

— Ну и красавчик! Встреться ты мне возле кладбища — ей-богу, помер бы со страха, — балагурил Сандерс. — Привидение, да и только...

— На себя посмотри, — устало усмехнулся Джеймс.

Оба солдата невольно поглядели в обе стороны вдоль стены, с которой они не слезали вот уже две недели. Могло показаться, что стену и в самом деле защищают привидения, разряженные в красные лохмотья — настолько поистрепались солдатские куртки и брюки. Однако эти привидения обороняли форт с упрямой стойкостью: может быть, оттого, что каждый из них ощущал в душе тяжкую вину за разгром города, за убийства и насилия...

Не было покоя даже ночью. Ожидая своего часа, залегла в траншеях вражеская пехота. А здесь, на изуродованных башнях и стенах, полыхали костры и тревожные блики озаряли бессонных караульных. Их глаза впивались в темноту: не крадется ли где-нибудь к пролому в стене штурмующая колонна?

Нередко в ночную пору часть защитников покидала бастионы и стены. У ворот форта без шума и суеты выстраивались плотные колонны. Затем ворота вдруг распахивались, и из них выплескивалась людская волна. Тогда ночь наполнялась пушечными выстрелами, дробью мушкетной пальбы, громкими выкриками. При колеблющемся свете факелов англичане и бомбейские ветераны-сипаи с яростью обреченных кидались в штыковые атаки на майсурцев. Однако всякий раз участники вылазки вскоре поспешно втягивались в форт, оставляя за собой десятки убитых...

Присев на корточки за каменным зубцом, Джеймс растирал на гранитной плите рисовые зерна и глотал муку, запивая водой из глиняного кувшина. В форте не было топлива, и не на чем было сварить похлебку.

Голод и усталость притупили чувства. Джеймс уже привык к смерти и мог спокойно смотреть, как солдаты стаскивают вниз и укладывают убитых в братскую могилу, едва присыпая ее сухой, похожей на порох землей...

С отвращением слизывая с зубов клейкое безвкусное тесто, Джеймс поднялся и высунул голову из-за прикрытия. В стане противника было заметно необычное оживление. Дюжина быков со стреловидными, пригнутыми к спине рогами, приволокла огромную кургузую мортиру, и ярко разодетые французские солдаты тотчас же принялись устанавливать ее на естественной каменной платформе. С окрестных полей начали подвозить на арбах валуны, каменотесы стучали долотами и молотками, подравнивая каменные снаряды.

Джеймс и Сандерс смотрели на эти приготовления с нелегким сердцем. До сих пор по ним лишь изредка стреляла одна из тринадцати вражеских батарей, расставленных вокруг форта, и здесь было относительно спокойно.

— Открыли каменоломню! — проворчал Сандерс. — Будь уверен, все эти камешки посыпятся нам на голову. Какого черта они ставят эту медную дыру именно против нашего участка?

Мортира заговорила в полдень, когда все вокруг плавилось от жары и площадка позади стены была похожа на раскаленную сковороду: Вражеские артиллеристы отбежали от мортиры и спрятались в ров. Послышался глухой удар. Огромный камень, с визгом описав крутую дугу, тяжко грохнул в верхнюю часть стены.

Стена обвалилась. Ее обломками завалило нескольких кули, которые целыми днями железной бадьей вычерпывали воду из колодца.

— Колодец! Колодец! — пронесся по форту тревожный крик. Команда плотников начала спешно возводить над колодцем деревянное прикрытие: без воды оборона форта была немыслима.

А мортира вскоре послала еще такой же камень. Он упал на крышу лазарета. Солдаты с бессильной яростью смотрели на вражескую мортиру. Но что можно было сделать? Грозить кулаками, проклинать?

Шестое ядро снова угодило в стену. Во все стороны брызнули крупные каменные осколки. Джеймсу показалось, будто кто-то сильно толкнул его в левое плечо... Очнувшись, он увидел над собой лица солдат.