– Что? – открутив крышку с зашипевшей колы, поинтересовался Сеня.

– Что ей, видите ли, сказали, будто чернобыльский загар не смывается! – Петро рассмеялся. – Хорошо, никто не посоветовал на кладбище припятском ночку поспать, дабы титьки выросли! Да, наши и не такое отчебучить могут!

– А иностранцы?

– Иностранцы – они как дети, – Петро улыбнулся в усы. – Как–то вел я сборную солянку англоязычную. Разбредались они у меня во все стороны, замучился за ними аки мамка бегать. Одни бубнят, себя для интернета увековечивают, корреспонденты хреновы. Другие по двадцать снимков делают, чтобы покрасивше выйти. Замучили, одним словом. – Он махнул рукой. – Решил устроить им воспитательный момент. Завел в заброшенную школу, в кабинет биологии. А там на полу валялся бывший учебный скелет.

– И чего? – Арсений затаил дыхание.

– Иду я, значит, как ни в чем себе не бывало, рассказываю, как обычно. А сзади – тишина. Ни хруста стекол и битого кирпича не слышно, ни этих, бубнуш, которые для ютуб–канала видео делали. – Петро помолчал, закуривая. – Оборачиваюсь, а они в кучку у стены сжались и на тот скелет глядят. Один, который посмелее был, откашлялся, на меня посмотрел и спрашивает, настоящий, мол, скелет–то? А сам бровью подергивает, тик от страха начался. Конечно, говорю, настоящий, не пластиковый же! Натурально так, правдоподобно возмущаюсь. Турист однажды от группы отстал, дорогу назад найти не смог, и все, упокоили его волки прямо тут. – Петро посмеялся, качая головой. – Больше они от меня ни на шаг не отходили, как к мамкиной сиське приклеились!

Улыбнувшись, я попыталась сосредоточиться на позитиве – на голубом небе, птичьих гнездах на деревьях, летающих вокруг стрекозах и порхающих с цветка на цветок бабочках, дрожащих на колючей проволоке капельках воды. Жизнь продолжается!

– О чем задумалась, любимая? – Горан протянул мне яблоко.

– О цели нашего визита. – Прозрачно намекнула госпожа Ангел. – Не ожидала, что в Зоне отчуждения будет так людно.

– Можно присмотреться к окрестностям.

– Хорошая мысль! – одобрила я и вгрызлась в сочный фрукт.

– Петро, познакомишь нас с самоселами? – Драган посмотрел на проводника.

– Легко!

Солнце уже потихоньку клонилось к закату, когда Припять осталась далеко позади. Багровый закат превращал дома в роботов–монстров и более чем прозрачно намекал на необходимость найти место для открытия Врат в ад побыстрее.

– А вот и Сеня! – проводник указал на лисенка, который выскочил прямо к нам под ноги.

– Два Сени – это уже слишком! – пробурчал Драган.

– А у него этого, бешенства нету? – уточнил Арсений, на всякий случай отступив подальше.

– Нету, – отозвалась мисс Хайд. – Если ты его кусать не станешь, то и не будет.

– Злая женщина! – возмущенно зацокал санклит.

С интересом прислушавшись, лисенок двинулся на него, но тезка отпрыгнул в сторону.

– Наверное, подумал, что ты Колобок! – давясь смехом, предположила я.

– Который как раз возвращается к бабушке с дедушкой! – усмехаясь в усы, добавил Петро.

Истошный визг заставил нас замолчать. Лисенок рыжей молнией метнулся в кусты. Через секунду мимо пронесся верещавший кабанчик, похожий на мяч для регби с продольными ярко–желтыми полосками. Следом за ним, одним прыжком перемахнув через кустарник, выскочила рысь.

Горан тут же вклинился плечом между нами, готовый отразить ее атаку. Но большая кошка лишь окинула нас недовольным взглядом и продолжила охоту. Через пару секунд мы услышали визг, оборвавшийся на самой высокой ноте.

– Не переживайте, кабаны так расплодились за последние годы, что вовсе… окабанели! – утешил Петро. – Огороды у стариков–самоселов перерывают, хотя пищи в лесу много. А вот волков советую остерегаться, очень агрессивные. Хотя четвероногие не так опасны как двуногие. – Проводник вгляделся вперед.

Пара парней и девушка зыркнули в нашу сторону настороженными взглядами и растворились в наступающих сумерках.

– Самоходы так называемые, – пояснил Петро, – экстремалы! Мамок их жалко. – Он скрипнул зубами. – Пороть некому! В компьютерных своих игрушках привыкли делать, что угодно, думают и здесь можно также. Каждую неделю вытаскиваю из домов таких идиотов – лезут посмотреть, а пол, лестницы уж давно на честном слове держатся, проваливается все… А они не понимают, что из–за таких д…в вообще скоро все здесь для туризма прикроют. Сталкеры, чтоб их!

Мы двинулись дальше через редколесье. Под ногами чавкали кочки, и я впервые порадовалась, что по настоянию моего предусмотрительного супруга надела резиновые сапожки. Где–то неподалеку, заставив дятла замолчать, закуковала кукушка. Арсений, конечно же, не упустил случая задать бедняге сакраментальный вопрос:

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

Пернатая бедняга принялась послушно отсчитывать годы.

– Не издевайся над птицей, ирод! – я дернула его за рукав. – Идем.

– Смотрите, – прошептал Петро, указав на подсвеченный уходящим солнцем табун лошадей Пржевальского, что паслись в поле.

Светло–коричневые кони, мордами похожие на осликов, с жесткой на вид темной гривой, что топорщилась вверх, как щетина зубной щетки, нас заметили, но даже не думали убегать.

– Их в заповедник завезли, он сравнительно недалеко отсюда, – пояснил проводник, – но лошадкам здешние луга почему–то больше приглянулись. Видимо, травка со стронцием вкуснее.

Чем дальше мы отходили от города, тем больше Зона отчуждения напоминала национальный парк. Мимо не спеша шагали лоси, пробегали косули, в траве скользили змеи, лисы с добычей в зубах спешили к лисятам, заливались птахи и кузнечики, встретился даже медведь, который улепетал так быстро, что мы не успели испугаться.

Солнце почти село, когда перед нами словно из–под земли выросла деревенька на несколько десятков пустых домов, заросших мелкими деревьями и травой по пояс. Время давно смыло с них краску, придав всем унылый серый цвет. У некоторых окна были закрыты ставнями, делая их похожими на мертвецов. Другие, с зияющими пустотой оконными проемами –  как распахнутыми в предсмертном крике ртами, походили на беглецов, настигнутых беспощадным временем.

Природа зелеными ужами заползла внутрь, начав разрушать людское жилище. От черепицы на крыше уже и следа не осталось. Доски чердака, сухие и тонкие, больше походили на листы картона – ближайший ливень или ветер обрушит их вниз, оставив гнить в грязи.

От когда–то добротной избы останется лишь коробка, которая тоже не протянет долго – если не в этот год, то на следующий после осенних дождей мороз прихватит отсыревшие доски, и их разорвет в щепки. Последним очагом сопротивления окажется русская печь – до тех пор, пока растения, проникнув корнями в самые маленькие зазоры между кирпичами, кропотливо трудясь, не разрушат и ее.

Сумерки стремительно густели, переходя в ночную тьму. Под полной луной мы шли сквозь настоявшийся ароматами полевых трав совсем уже летний воздух. В ночной прохладе шагалось легко. Но когда вдали показался маленький домик, в котором горел свет, захотелось перейти на бег.

– Пожалуй, тут и встанем. – Оглядевшись, решил Драган. – Ты не против, родная? Тогда я сброшу нашим геометку. Петро, дома на колесах смогут сюда подъехать?

– Да, вот с той стороны, там дорога хорошая. – На правах, видимо, частого гостя проводник перемахнул через хлипкий забор, отворил нам скрипучую калитку и погладил по большой голове подоспевшего охранника – огромного белого пса. – Ильич, открывай! – постучав в окно, прокричал мужчина, и вскоре на крыльцо вышел вполне еще бодрый старик.

– Петро, ты, шо ли? – подслеповато щурясь, спросил он, вглядываясь в нас.

– А кого тебе надо? Бриджит Бардо, что ли?

– Ох, а неплохо бы! – захихикал самосел. – Но бабка–то моя Наталка не допустит!