Поселился Змиев на Николаевской улице, в гостинице «Континенталь», где всегда останавливался при наездах в Киев. Он привык к номеру люкс с пальмами у окон и вполне приличным роялем. На этот раз пришлось довольствоваться дрянным одноместным номером без ванной и уборной, с диваном вместо второй кровати. Да и этот номер он получил лишь по записке писателя Винниченко, с которым был знаком еще до войны. Змиев всегда увлекался его романами.
Киев становился центром всероссийской контрреволюции. С Юго-Западного фронта прибыло в украинскую столицу семнадцать эшелонов верных Временному правительству войск. Сюда стягивались казачьи части, чехословаки, «батальоны смерти». Здесь замышлялось черное дело подавления социалистической революции.
Подождав, пока Нина Белоножко закончит свои ежедневные обязательные двухчасовые упражнения, Кирилл Георгиевич спустился с нею в ресторан и, к великому своему удивлению, встретил там двух министров Временного правительства, кучку эсеровских, кадетских и меньшевистских деятелей и с дюжину царских генералов, благополучно выбравшихся из разгромленной Ставки Духонина.
Среди этого пестрого сборища было много светских дам, а также дам не вполне безупречной репутации. Деятели различных политических партий, высшие чиновники и финансисты сбивались в кучки, расходились и сходились вновь, и Змиев сразу понял, что кто-то, словно карточными валетами и королями, ведет этими людьми азартную игру. В уме он перебрал руководителей рады: Грушевский, Винниченко, Петлюра, Ефремов, Антонович, Порш. Никто из них не был способен на крупную игру. Главные игроки, по-видимому, находились за границей.
Нина Белоножко боялась располнеть, и Кирилл Георгиевич заказал английский завтрак: омлет, овсяную кашу, два апельсина. Для себя он спросил графинчик коньяку.
Официант в безукоризненном фраке, принимавший заказ, позволил себе улыбнуться:
— Новые веяния, пан. Разрешу себе доложить, что теперь у нас малороссийское меню: полтавский борщ, вареники, солоные кавунчики, домашняя колбаса, сало… — Элегантным движением официант положил перед дамой на стол карточку.
Нина Белоножко заказала яичницу.
Змиева узнали, и он едва успевал отвечать на приветствия и поклоны. К столику подсел знакомый старичок, кавалерийский генерал Бабиев. В руках он держал русско-украинский словарь. Подсев, сразу забубнил:
— Центральная рада сейчас единственная сила, способная ввалить большевиков. Это настоящая власть, установившая железный режим военной диктатуры, сохранившая на местах в неприкосновенности царский правительственный аппарат. Как вы полагаете — это надежно или нет? Сможет ли рада защитить наши интересы и скрутить рабочих и мужиков?
Не поддерживая разговора, Змиев пожал плечами.
— Франция предоставила Украине заем — кругленькую сумму в семьдесят миллионов франков — и прислала в Киев военную миссию. Конечно, это секрет, и пока прошу никому об этом ни гу-гу.
Бабиев попросил официанта подать вторую рюмку, нацедил в нее из графинчика коньяку, выпил, закусил лепестком цветка, вырванного из букета на столе, поклонился балерине и так же незаметно, как возник, растворился в шумной разношерстной толпе.
После завтрака Змиев и Белоножко прошли в гостиную, где в углу за круглым столом азартно, с выкриками играли в карты. На столе поблескивали груды золотых вещей: часы, кольца, серьги, дамские безделушки. Знакомый сахарозаводчик, пьяный, метал банк. Увидев Змиева, крикнул ему:
— А, и ты здесь!.. Не удержался за гриву, за хвост и подавно не удержишься!.. — Сахарозаводчик уронил карту, полез за ней под стол.
— Банда! — брезгливо сказал Змиев. — У каждого в кармане на всякий случай иностранный паспорт припрятан. У большинства греческие паспорта. Я знаю — тут один маклер торговал греческими паспортами, брал золотом по три червонца за штуку.
— А знаешь, нам тоже нужно бы купить на всякий случай… — сказала Нина Белоножко и тут же пожаловалась: — Не нравится мне здесь. Накурено, душно. Хочется на воздух.
Подошел видный лидер партии кадетов. Змиев был знаком с ним, но, как ни напрягал память, не мог вспомнить его фамилии. Не спрашивая разрешения, кадетский деятель сел в кресло.
— Плохи наши дела, Кирилл Георгиевич, ой как плохи! Побаиваюсь, не пришлось бы нам продолжить путешествие — за границу. Харьков, Донецкий бассейн и Екатеринослав очень серьезно угрожают нам. В Харькове власть в руках Советов, верховодит какой-то Артем. Слышали такое имя? В Донбассе мутит воду видный большевик Ворошилов, в Екатеринослав вернулся Петровский, в Одессе… Кто там у них в Одессе? Большевики формируют отряды Красной гвардии, вооружают рабочих, обучают их военному делу, бьют по частям отборные дивизии генерала Каледина, наступающего на Донбасс. Да и в Киеве еще не забыто восстание рабочих военно-металлургического завода «Арсенал», изгнавших из города войска Временного правительства и офицерско-юнкерские отряды. Это арсенальцы вынудили штаб Киевского военного округа бежать на Дон. «Арсенал» — хорошо укрепленная большевистская крепость. Там четыре тысячи рабочих, среди них много питерцев и москвичей, дезертировавших из армии. «Арсенал» надо взорвать, а рабочих беспощадно расстреливать, как этого до сих пор не понимает Грушевский! Вы сказали бы ему.
— Большевики, Советы, расстрел… как все это мне надоело! — поморщилась Белоножко. — Пойдем, Кирилл, на Владимирскую горку, подышим днепровским воздухом, поглядим на Подол.
— Подожди минутку, я дам телеграмму в Чарусу. Хочу вызвать Степана Скуратова сюда.
Змиев спросил у портье чистые бланки и набросал две телеграммы. Одну — Степану, вторую — жене. Он настаивал, чтобы жена вместе с Зяблюшей по-прежнему оставались в имении. Он все еще надеялся, что ее присутствие удержит мужиков от разгрома экономии. Была и другая причина — он не хотел, чтобы жена видела его с Ниной Белоножко.
Змиев и Белоножко вышли из гостиницы. По засыпанному снегом Крещатику они медленно пошли к Днепру. Мороз был несильный. Падал снег.
С высоты Владимирской горки открывались синие, необозримые дали Заднепровья, с таким мастерством описанные Владимиром Винниченко в его романе «Записки курносого Мефистофеля».
Змиев улыбнулся.
— Ты чему? — спросила Нина.
— Вспомнил одну книгу с оригинальным названием: «Записки курносого Мефистофеля». Не читала? Талантливый человек, но с претензиями. Только подумай: курносый Мефистофель!
— Ты у меня тоже курносый, Кирилл. Не тебя ли вывел Винниченко в своем романе? — смеясь, спросила Нина.
— Может быть. Мы знакомы с ним давно.
На прелестной головке Нины была белая шапочка. Боже мой, ведь каждый мужчина встречает в жизни свою «белую шапочку», он преследует ее на улице и готов простоять вечность у ее окон! Нина Белоножко — его «белая шапочка». Как много усилий, денег, времени, нервов потратил он, чтобы добиться благосклонности этой взбалмошной, избалованной женщины! Он не пропускал ни одного спектакля с ее участием. «Шалости Амура», «Зорайя», «Сильфида», «Щелкунчик», «Спящая красавица»… И всякий раз, когда она, разгоряченная танцем, выпархивала за опустившийся занавес и с заученной грацией традиционно раскланивалась перед публикой, он посылал ей на авансцену корзину живых роз.
Розы зимой! После представления «Сильфиды» он послал ей перстень с изумрудом, продев в него розу. И вот она рядом с ним, милая и притихшая, смотрит за Днепр, в ту сторону, где хозяйничают большевики, отобравшие у него деньги, положение, энергию предпринимателя и замахнувшиеся на его жизнь. Мог ли он думать, что в эти дни катастрофы он сбережет свое нежданное счастье? Нина не бросила его. Она оставила сцену, славу, привычный круг жизни, безропотно и самоотверженно поехала с ним в Киев и вот живет в дешевом номере, где нет умывальника и вместо кровати стоит старый диван, накрытый легким пикейным одеялом. Змиев говорил себе, что только большая любовь может заставить избалованную славой и поклонниками женщину бросить привычный ей образ жизни, комфорт, сцену, бросить квартиру на Сергиевской и кинуться очертя голову в безвестные и опасные скитания вместе со своим избранником. Что ей, артистке, грозило в революционном Петрограде? Оставаясь там, она не рисковала ничем. Большевики ухаживают за актерами, чтобы как-нибудь приукрасить фасад своей новоявленной власти. И все-таки Нина Белоножко уехала с ним.
