— Шею ломать надо не одному только царю, но и министрам, и генералам, и всему кадровому офицерью, — пробасил зычный голос из плохо освещенного угла.
Солдат в папахе скрутил цигарку, обратился к Змиеву:
— Нет ли у тебя, отец, огоньку?
— К сожалению, не курю, — подчеркнуто вежливо ответил Змиев и подул на зеленый огонек изумруда, вставленный в перстень на его безымянном пальце.
— Ну ты, борода, курить — на улицу! А то проснется Иванов, достанется нам с тобой на орехи.
Солдат поднял с пола тощий вещевой мешок, нехотя пошел к двери, бормоча на ходу:
— Царь, царь, сидит еще у нас этот царь, как чирей на голом месте — ни сесть, ни лечь.
Потом пришли какие-то возбужденные люди с завода «Рено», со смехом рассказывали, что рабочие прогнали оратора-меньшевика, выкрикнувшего лозунг о продолжении войны до победного конца.
Змиев запоздало сокрушался о том, что не успел перевести наличные деньги в заграничный банк, потом вспомнил о жене и невестке: каково-то им одним среди мужиков? И незаметно уснул. Ему приснилась Нина Белоножко. Маленькая, хрупкая, золотоволосая Нина кружилась по большой сцене театра, словно лепесток цветка, подхваченный ветром. Казалось, еще одно усилие — она оторвется от земли и полетит.
«Ко мне или от меня?» — болезненно думал Змиев, даже во сне ревнуя любовницу и боясь, что она бросит его. В искусстве он разбирался плохо, но порой ему казалось, что оно доступно ему, тянулся к живописи, к театру, и были минуты, когда в изменчивой, капризной Нине для него сосредоточивался весь мир. Во сне Нина улыбалась со сцены, и эта улыбка словно колючка впивалась в его кровоточащее сердце.
Разбудили Кирилла Георгиевича громкие голоса. Он поднял отяжелевшую голову и увидел Караулова, спорившего с человеком в кожаной куртке. Кирилл Георгиевич где-то уже видел этого человека, его бритую голову, крупные, резкие черты лица, свободную манеру говорить.
— Председатель Совета уже сказал вам все, и я повторяю его слова — поезда в Ставку мы вам не дадим. Незачем гражданину Родзянко встречаться с царем и сговариваться с ним, как остановить революцию.
— Вы не компетентны решать эти вопросы, — дергая темляк на шашке, кипятился Караулов.
— Нет, мы вполне компетентны решать вопрос о монархии. Но в сущности вопрос этот уже решен народом. Нельзя воскресить труп. — Серые глаза человека в кожанке насмешливо сощурились, заволоклись дымкой ненависти.
— Мы сейчас верховная власть в государстве, и мы не просим, даже не требуем, мы приказываем вам дать поезд для председателя Временного комитета! — бабьим голосом закричал Караулов.
— Ах, верховная власть в государстве! Кто же эта власть? Не вы ли, гражданин Змиев, кровно заинтересованный в том, чтобы в России лошади заражались сапом?
Змиев вздрогнул, словно его ударили по лицу. Только теперь узнал он механика Иванова со своего утилизационного завода в Чарусе, о котором Степан Скуратов говорил: «Настоящий задор живет в нем, как в булыжнике искра. Ударь его — полетят искры, а случись солома поблизости — не миновать пожару», и тут же встал перед глазами его сынишка, худенький голубоглазый мальчик.
— Узнали? — улыбнулся Иванов.
— Да, узнал. Как же не узнать, человек вы на земле заметный.
— Вот и довелось нам снова встретиться.
— Я прошу не из личных интересов. Поезд необходим председателю Государственной думы и Временного комитета. Государь император ждет нас для переговоров — как вы не хотите этого понять? — заискивающе проговорил Змиев.
— Подождет, подождет, да и перестанет ждать.
— Товарищ Иванов, тебя к телефону, — из соседней комнаты высунулась по-мужски остриженная голова курсистки.
— Простите меня, я занят. Поезда мы вам не подадим, так и передайте своему Родзянко. — Не пожав рук посетителям, Иванов вышел из комнаты, твердо, с нажимом ставя ноги.
— Этот, несомненно, большевик, — сказал Караулов. — Нам нужно найти в Совете меньшевиков и договориться с ними. И мы добьемся успеха.
XXVI
В Петроград ворвалась ранняя весна. По Неве, сливаясь с шумом огромного города, валил ледоход; многопудовые льдины, сталкиваясь, поворачиваясь во все стороны и обламывая друг у друга бока, стремились на морской простор. Александра Ивановича Иванова они наводили на мысль о раскрепощенных силах народа, рванувшегося вперед, к свободе. Быстрая, бурная вода все прибывала, и казалось — вот-вот сметет чугунные мосты, украшенные императорскими коронами, вырвется из своего гранитного ложа и пойдет крушить и переворачивать все, что стоит на ее стремительном пути.
Большевистская партия вышла из подполья. Тысячи ее членов возвращались в столицу из-за тридевяти земель — с Нарыма, из Туруханского края, из Якутской области, — начиная великую работу по сплочению пролетарских сил.
В конце апреля большевики завода «Ленгензипен», где Александр Иванович Иванов после возвращения из ссылки встал на партийный учет, избрали его с совещательным голосом на апрельскую конференцию РСДРП (большевиков).
В день открытия конференции Иванов встал рано, положил в нагрудный карман гимнастерки мандат и пошел побродить по вечно молодому городу. Проходя мимо Александрийского театра, рассмеялся: в руки бронзовой Екатерины II кто-то вложил красный флаг.
Облокотившись на чугунные перила, Иванов долго стоял на Троицком мосту и смотрел на бушующую Неву. Поминутно он поглядывал на свои серебряные часы фирмы «Павел Буре». Нетерпение его мучило. Основной доклад по текущему моменту и аграрному вопросу на конференции должен был делать Ленин, недавно вернувшийся из эмиграции.
Стрелка на часах Александра Ивановича двигалась медленно. Сколько раз побывали эти часы в закладе у Обмылка в Чарусе! Не выдержав поставленного себе срока, Иванов двинулся на Высшие женские курсы. Конференция была назначена там на десять часов утра.
Александр Иванович был уверен, что явится первым, но, войдя в аудиторию, увидел Владимира Ильича, присевшего на ступеньки кафедры. Трое матросов стояли у окна. Он узнал Ленина сразу, хотя видел впервые. Наклонив крупную голову с большим залысым лбом, Ленин быстро писал на листках почтовой бумаги, перечитывал, черкал и снова писал. Карандаш с треском сломался. Ильич досадливо нахмурился, пошарил по карманам пиджака, вынул маленький перочинный ножичек, попробовав ногтем его лезвие, принялся поспешно чинить карандаш. Здесь он увидел Иванова, молча наблюдавшего за ним.
— Здравствуйте, товарищ! — с мягкой интонацией сказал Ленин, поднимаясь со ступенек и собирая в бумажку мелкие карандашные стружки.
— Доброго здоровья, Владимир Ильич! — ответил Иванов и медленно повернулся, собираясь уйти, не мешать Ленину.
— Постойте, куда же вы! — Владимир Ильич легкой походкой подошел к нему. На Ленине была темная тройка, темный галстук и ботинки с тупыми носами. — Очень хорошо, что вы пришли так рано, я хочу поговорить с товарищами, прибывшими с мест. Ведь приехали делегаты из промышленных центров, из национальных окраин. Вы откуда, товарищ? Как ваша фамилия?
Стесняясь своего большого роста, Иванов коротко рассказал о себе и большевиках Чарусы. Слегка наклонившись вперед, Ленин внимательно слушал.
— Партия в настоящий момент выдвигает тезис перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую… Это новый этап. Партия окрепла. В Петрограде во время войны было около двух тысяч членов партии, плативших взносы в партийную кассу, сейчас шестнадцать тысяч. Наша конференция представляет восемьдесят тысяч большевиков, — щуря зоркие, необыкновенно живые глаза, сказал Ленин и тут же спросил: — Как рабочие вашего предприятия относятся к Временному правительству?
В каждом вопросе Ленина сказывалось стремление узнать как можно больше. Эти короткие беседы с людьми были одной из тысяч нитей, которые связывали Ленина с рабочим классом.
— В Советах большинство принадлежит меньшевикам и эсерам, — промолвил механик, не желая огорчать Ленина и зная, что этот его ответ не будет приятен ему.