Сара слегка побледнела, и Жорж почувствовал, что девушка сжимает его руку; он обернулся к ней, улыбаясь:

— Друг мой, вы же всегда надеялись на Бога, неужели теперь вы в нем сомневаетесь?

— Нет, Жорж, нет, даже когда из глубины трюма я услышу рев пушек, свист ядер, крики раненых, клянусь вам, буду верить и надеяться, что вновь увижу моего Жоржа живым и здоровым. Что-то говорит мне сейчас, будто мы уже исчерпали самое горькое из наших несчастий, и, как на смену ночной тьме приходит яркое солнце, так пройдет и наша ночь и наступит светлый день.

— В добрый час, — воскликнул Жак, — вот это хорошо сказано! Клянусь честью, не знаю, почему бы мне не повернуть на другой галс и не взять курс на этот дерзкий корабль; это избавило бы его от половины хлопот, а нас от половины забот; что ты на это скажешь, Жорж? Попробуем?

— Охотно, — ответил Жорж, — но ты не боишься, что в порту Бурбон стоят английские суда, и, услышав на этом расстоянии канонаду, они ринутся на помощь своему товарищу?

— Знаешь, брат, ты говоришь, как святой Иоанн Златоуст, — промолвил Жак, — будем продолжать путь. А, это вы, боцман Железный Лоб, — продолжил он, обращаясь к своему помощнику, который появился в эту минуту на палубе, — вы пришли вовремя; как видите, мы находимся напротив утеса Брабант; держите курс на вест-зюйд-вест от утеса. А мы пойдем завтракать; это никогда не помешает, особенно если не знаешь, придется ли обедать.

Жак, предложив руку Саре, в сопровождении Пьера и Жоржа первым спустился в каюту.

Чтобы отвлечь хоть ненадолго своих гостей от ожидания грозной опасности, Жак постарался, насколько возможно, продлить время завтрака.

Только два часа спустя они поднялись на палубу.

Прежде всего капитан устремил взгляд на "Лестера". Фрегат заметно приблизился, теперь уже видны были его батареи. И все же Жак ожидал, что за это время он подойдет на более близкое расстояние. Взглянув на снасти своего корвета, чтобы удостовериться, что в положении парусов ничего не изменилось, он спросил:

— Не понимаю, боцман Железный Лоб, что произошло; кажется, мы идем немного быстрее, чем два часа тому назад.

— Да, капитан, — ответил помощник, — вроде бы так.

— Что же вы сделали с кораблем?

— О, пустяки! Я передвинул балласт и приказал матросам пройти вперед, ближе к носу.

— Ну-ну, вы знаете свое дело, и что мы на этом выиграли?

— Одну милю, капитан, одну-единственную милю, вот и все. Мы идем со скоростью двенадцать узлов. Я только что бросил лаг. Но это не спасет нас, конечно, "Лестер" сделал то же самое: пятнадцать минут назад он тоже увеличил скорость. Смотрите, капитан, он совсем на виду. Да, предстоит встреча со старым морским волком, который наделает нам хлопот, это мне напоминает, как он гнался за нами, когда им командовал Уильям Муррей.

— А, черт возьми, теперь мне все понятно, — воскликнул Жак, — ставлю тысячу луидоров против ста, Жорж, это твой разгневанный губернатор на борту корабля! Он, видимо, захотел отыграться.

— Ты так думаешь, брат, — вставая со скамьи и схватив брата за руку, произнес Жорж, — ты так думаешь? Признаюсь, я был бы счастлив, ведь и я желаю отплатить ему за все.

— Это он, он собственной персоной — бьюсь об заклад, только такая ищейка и могла напасть на наш след. Черт побери! Какая честь выпала на долю мне, жалкому работорговцу: иметь дело с коммодором королевского флота! Благодарю, Жорж, именно тебе я обязан такой удачей.

И Жак со смехом пожал брату руку.

Но возможность иметь дело с самим лордом Мурреем была для Жака лишним поводом все предусмотреть, принять все необходимые меры предосторожности. Жак оглядел надводный борт: все гамаки были в бортовых сетках; он посмотрел на экипаж: матросы невольно уже разделились на группы, и каждая их них держалась возле батареи, которую ей предстояло обслуживать; по всему было видно, что ничего объяснять им не надо: о том, что сейчас произойдет, все они знают столько же, сколько и их капитан.

И вскоре порыв ветра донес барабанную дробь с вражеского фрегата.

— О! — произнес Жак. — Не обвинишь их, что они медлят. Давайте, ребята, поспешим и мы! Господа моряки королевского флота знают свое дело, следуя их примеру, мы только выиграем.

И он крикнул во все горло:

— Приготовиться к бою!

Тотчас на корвете раздались дробь двух барабанов и пронзительные звуки флейты — на палубе появились три музыканта: они вылезли из люка, маршем прошли по палубе и скрылись в люке с противоположной стороны.

Появление музыкантов и прозвучавшая музыка произвели магическое впечатление на всех.

В мгновение ока каждый матрос с предназначенным ему легким вооружением занял заранее определенное место; стрелки, вооруженные карабинами, поднялись на марсы. Стрелки с мушкетами расположились на юте и на шкафутах, мушкетоны были установлены на подставки, пушки высвобождены и выдвинуты в батарею; запасы гранат сделаны всюду, откуда их было удобно бросать на вражескую палубу. Наконец, старшина велел застопорить все шкоты, установить на рангоуте швермеры, вывесить абордажные крючья на их места.

Во внутренних помещениях судна шла не менее тщательная подготовка, чем на палубе: там открывали пороховые погреба, зажигали сигнальные фонари, готовили запасной румпель; наконец, разбирали перегородки, освобождали капитанскую каюту и выкатывали две пушки, которые в ней стояли.

Наступила полная тишина. Жак убедился, что подготовка к бою закончена, и начал проверку.

Каждый матрос стоял на своем посту и каждая вещь лежала на своем месте.

Тем не менее, поскольку Жак понимал, что предстоит самое серьезное сражение в его жизни, проверка эта продолжалась полчаса. Во время поверки он осмотрел каждую вещь и поговорил с каждым матросом.

Когда он поднялся на палубу, фрегат был уже совсем близко, на расстоянии не более полутора миль.

Прошло еще полчаса, в течение которых на борту корвета не прозвучало и десяти слов: казалось, что все чувства матросов, командиров и пассажиров свелись к способности видеть.

Выражение лиц полностью согласовывалось с характером каждого из персонажей: на лице Жака была написана беспечность, Жоржа — надменность, Пьера Мюнье — отцовская тревога, а Сары — преданность.

Вдруг легкая пелена дыма возникла на борту фрегата и торжественно взвился флаг Великобритании.

Сражение было неизбежно: корвет уже не мог больше состязаться в гонке с фрегатом, превосходство в скорости противника было очевидным. Жак приказал спустить лиселя, чтобы не сохранять паруса, бесполезные при маневрировании, затем обратился к Саре:

— Видите, сестрица, все разошлись по своим местам, и я думаю, вам надо спуститься вниз и занять свое.

— О Боже, — воскликнула девушка, — неужели сражение все-таки неизбежно?

— Через четверть часа, — сказал Жак, — начнется перебранка, надо полагать, она будет жаркой, и все, кто в ней не участвуют, должны удалиться.

— Сара, — обратился к ней Жорж, — не забудьте, что вы мне обещали.

— Да, да, — ответила девушка, — конечно, я повинуюсь, Жорж, я рее понимаю. Но вы сами будете благоразумны?

— Я полагаю, Сара, что вы не просите меня оставаться безучастным зрителем того, что произойдет, ведь ради меня столько смелых людей рискуют жизнью.

— О нет, — промолвила Сара, — прошу вас лишь думать обо мне и помнить, что, если вы погибнете, умру и я.

Она подала руку Жаку, подставила лоб для поцелуя Пьеру Мюнье и в сопровождении Жоржа спустилась с кормы в каюту.

Четверть часа спустя Жорж с абордажной саблей в руке и с пистолетами за поясом появился на палубе.

Пьер Мюнье был вооружен украшенным насечкой карабином — старым другом, который всегда ему верно служил.

Жак стоял на вахтенном мостике, держа в руке рупор, символ командования; при нем были абордажная сабля и небольшой шлем.

Корабли шли по одному и тому же курсу, фрегат все приближался к "Калипсо", и матросы на марсах могли уже видеть, что происходит на палубе противника.