Менее чувствительный Жак смотрел в ту же сторону, но было ясно, что его взгляд устремлен не на только что описанную нами картину, а рыщет поверх голов Жоржа и Сары, в направлении Порт-Луи.

Он не только не разделял общей радости, но порой казался озабоченным и проводил рукой по лбу, словно пытаясь рассеять тревожные мысли.

Что касается Железного Лба, то он спокойно беседовал с рулевым; добряк-бретонец отличался необычайной требовательностью и размозжил бы голову первому, кто не выполнил бы беспрекословно его приказа, но во всем остальном это был простой человек, совершенно лишенный чванства: со всеми здоровался за руку, заводил разговор с первым встречным.

Весь остальной экипаж выглядел беззаботно, как это обычно бывает у моряков после сражения или бури; дежурные несли вахту на палубе, несколько матросов находились в батарее.

Пьер Мюнье, всецело поглощенный счастьем Жоржа и Сары, все же заметил, что его старший сын чем-то встревожен, но сколько он ни следил за его взглядом, он не увидел в западном направлении ничего, кроме сгущавшихся там огромных туч, и подумал, что Жака беспокоят именно они.

— Нам угрожает буря? — спросил он у сына в одну из тех минут, когда тот пристально изучал горизонт.

— Буря?! — воскликнул Жак. — Клянусь, "Калипсо" боится бури не более, чем эти чайки. Нам угрожает нечто похуже.

— И что же нам угрожает? — в тревоге спросил Пьер Мюнье. — Я было думал, что, ступив на твое судно, мы спасены.

— Несомненно, — ответил Жак, — что сейчас наше спасение ближе, чем двенадцать часов тому назад, когда мы прятались в лесах Малой горы, а Жорж произносил свою исповедальную молитву в церкви Христа Спасителя. Но, хотя мне не хочется вас огорчать, отец, я пока еще не могу поручиться за то, что наши головы прочно держатся у нас на плечах.

Затем, не обращаясь к кому-либо в отдельности, он скомандовал:

— Человек, на бом-брам-рей!

Мгновенно три матроса ринулись вперед, один из них за несколько секунд добрался до указанного места, а двое тут же вернулись, спустившись с мачты.

— А чего же ты боишься, Жак, — продолжал старик, — думаешь, они попытаются преследовать нас?

— Да, отец, — ответил Жак, — на этот раз вы попали в самую точку, у них в Порт-Луи стоит фрегат под названием "Лестер", я его хорошо знаю и, должен вам признаться, боюсь, что нам не избежать встречи с ним, он не даст нам уйти, не предложив сыграть в кегли, а нам придется согласиться.

— Но мне кажется, — сказал Пьер Мюнье, — что, как бы то ни было, мы опережаем его на двадцать пять — тридцать миль и при нашей скорости быстро окажемся вне поля его зрения.

— Бросить лаг! — приказал капитан.

Три матроса тут же принялись за дело. Жак внимательно наблюдал за ними и, когда они закончили, спросил:

— Сколько узлов?

— Десять узлов, капитан, — ответил один из матросов.

— Ну что ж, для корвета, идущего бейдевинд, это прекрасный ход; в английском флоте имеется, быть может, лишь один фрегат, который может идти быстрее на пол-узла; к несчастью, нам придется иметь дело именно с ним, если губернатор вздумает преследовать нас.

— О, если это зависит от губернатора, то он конечно же не будет преследовать нас, — заметил Пьер Мюнье, — ты ведь знаешь, что губернатор был другом твоего брата.

— Прекрасно знаю! Это не помешало ему позволить, чтобы того приговорили к смертной казни.

— Но мог ли он поступить иначе, не нарушив своего долга?

— В данном случае, отец, речь идет не о нарушении долга, здесь затронуто его самолюбие. Ведь понятно, если бы губернатор имел право помиловать Жоржа, то он бы так и сделал, доказав свое великодушие, а тем самым и свое превосходство; но Жорж ускользнул от него в ту минуту, когда тот считал, что крепко держит его в руках. Значит, Жорж взял над ним верх; естественно, губернатор не захочет быть униженным.

— Парус! — закричал матрос на марсе.

— Ну вот! — воскликнул Жак, кивнув отцу. — И где же? — спросил он, подняв голову.

— Под ветром от нас, — ответил матрос.

— На какой широте?

— Приблизительно на широте острова Бочаров.

— И откуда он идет?

— Кажется, из Порт-Луи.

— Это по нашу душу, — прошептал Жак, взглянув на отца, — я же вам говорил, что мы еще не спаслись от их когтей.

— Что происходит? — спросила Сара.

— Ничего, — ответил Жорж, — кажется, нас преследуют, вот и все.

— О Боже, — воскликнула Сара, — вернув его мне, ты сотворил чудо, но неужели лишь для того, чтобы снова отнять его у меня! Это невозможно!

Тем временем Жак взял подзорную трубу и поднялся на грот-марс. Несколько минут он с предельной сосредоточенностью наблюдал за парусом, который был замечен матросом, затем сложил трубу ладонью, спустился, насвистывая, и подошел к отцу.

— Ну что? — спросил старик.

— Как видно, — сказал Жак, — я не ошибся, наши добрые друзья-англичане охотятся за нами; к счастью, — добавил он, взглянув на часы, — через два часа наступит полная темнота, а луна взойдет лишь в полпервого ночи.

— И тогда, ты думаешь, нам удастся уйти от них?

— Мы сделаем все возможное, отец, — сказал Жак, — не волнуйся. Я не тщеславен и не люблю таких передряг, в которых ничего, кроме колотушек, не получишь. А уж что касается этого дела — то будь я проклят, если откажусь поостеречься.

— Что ты говоришь, Жак, — воскликнул Жорж, — ты, бесстрашный и непобедимый, хочешь бежать от врага?

— Дорогой брат, я всегда бегу от дьявола, если у него в карманах пусто, а рога на два дюйма длиннее моих. Вот если бы карманы у него были битком набиты, тогда я, возможно, и рискнул бы подраться с ним.

— Но знаешь, скажут ведь, что ты испугался.

— А я скажу, черт побери, что это правда. Ну какая нам польза, если эти молодцы нас захватят? Тогда дело пропало, нас всех до одного повесят на реях, а если мы одержим верх, мы вынуждены будем потопить их вместе с судном.

— Как это потопить?

— Непременно, а как же иначе — если б это были негры, мы бы их продали, но ведь это белые, какой в них прок?

— О Жак, дорогой брат, вы никогда не совершите подобного, правда?

— Сара, сестрица, — ответил Жак, — мы сделаем все, что в наших силах; впрочем, когда все начнется, если, конечно, начнется, мы поместим вас в укромное местечко и вы ничего не увидите — следовательно, для вас как бы ничего и не было.

Затем, поглядев на идущее позади судно, он произнес:

— Да, да, вот оно появляется, видны верхушки марселей, видите, отец?

— Я вижу лишь белую точку, она покачивается на волне, словно чайка.

— Да, именно так. Только ваша чайка — это отличный, превосходный тридцатишестипушечный фрегат. Хотя, знаете ли, фрегат — тоже птица, однако орел, а не ласточка.

— Но, может быть, это какое-нибудь другое судно, например торговое?

— Торговое судно не ходит бейдевинд.

— Но мы-то идем.

— О, мы другое дело, мы бы не могли пройти мимо Порт-Луи, для нас это означало бы очутиться в пасти волка, поэтому нам пришлось идти бейдевинд.

— А ты не можешь увеличить скорость корвета?

— Он несет на себе все, что сейчас можно нести, отец. Когда ветер будет сзади, мы поднимем еще несколько парусов и ускорим ход на два узла, но фрегат сделает то же самое; скорость "Лестера" превышает нашу на одну милю. Я давно это знаю.

— Значит, он догонит нас завтра днем?

— Да, если мы не сможем ускользнуть от него ночью.

— Ты думаешь, нам это удастся?

— Смотря какой капитан им управляет.

— Ну, а если он нас догонит?

— Тогда, отец, дело решит абордаж, ведь вы понимаете, что артиллерийский бой для нас неприемлем. Прежде всего потому, что у "Лестера", если это он — а я готов поручиться, ставлю сто негров против десяти, что это он, — на двенадцать орудий больше, чем у нас; к тому же на случай ремонта в его распоряжении Бурбон, Иль-де-Франс и Родригес; у нас же лишь безбрежное море и необъятное пространство. Суша наш враг; спасти нас могли бы только крылья.