Несмотря на темноту, впрочем в этом месте менее непроницаемую, так как его не затеняли деревья, Пьер Мюнье и Лайза одновременно заметили, как шевелятся ветви кустарника, и сжали друг другу руки.

Некоторое время лазутчик стоял неподвижно; затем он снова вытянул голову, прислушался и осмотрел все открытое пространство, немного высунулся вперед и, убедившись, что вблизи никого нет, встал на колени; снова прислушался и, не заметив и не услышав ничего подозрительного, выпрямился во весь рост.

Лайза крепко сжал руку Пьеру Мюнье, давая понять, что надо быть осторожнее; негр нисколько не сомневался в том, что лазутчик отыскивал их следы.

И действительно, оказавшись на краю дороги, ночной бродяга снова нагнулся, изучая землю, чтобы узнать, не хранит ли она следы многочисленного отрада; он потрогал ладонью траву, чтобы узнать, не примята ли она; коснулся пальцем камней, чтобы убедиться, не сдвинуты ли они с места; наконец, будто следы людей, которых он искал, могли остаться в воздухе, он поднял голову и устремил свой взгляд на тамаринд, в тени которого, прижавшись к его стволу, затаился Лайза.

В этот миг лунный луч, пройдя сквозь просвет между двумя деревьями, озарил лицо ночного лазутчика.

Тогда Лайза, быстрый, как молния, вырвал правую руку из руки Пьера Мюнье и, ухватившись за конец одной из самых гибких ветвей дерева, под которым он скрывался, упал словно атакующий орел, к подножию скалы. Ухватив шпиона за пояс, он оттолкнулся ногами от земли и вместе с выпрямившейся ветвью взвился вверх, как орел со своей добычей; затем, пропуская ветку с гладкой корой сквозь сжатый кулак, он соскользнул с нее к подножию дерева, в толпу своих товарищей, крепко держа пленника, безуспешно пытавшегося ударить его ножом подобно тому, как змея безуспешно пытается ужалить царя воздушных сфер, уносящего ее из трясины в свое гнездо, соседствующее с небесами.

Несмотря на ночной мрак, все с первого взгляда узнали пленника: это был Антонио Малаец. Все произошло столь стремительно и неожиданно, что он не успел даже вскрикнуть.

Итак, смертельный враг был теперь в руках Лайзы; оставалось лишь немедленно покарать предателя и убийцу.

Лайза придавил его коленом к земле, глядя на него с той свирепой насмешкой победителя, что не оставляет побежденному никакой надежды; но тут вдруг издалека послышался собачий лай.

Не расслабляя рук, которыми он сжимал горло врага и его запястье, Лайза поднял голову и стал прислушиваться.

— Все в свое время, — как бы про себя произнес Лайза.

Затем он обратился к окружавшим его неграм:

— Привяжите этого человека к дереву, я должен поговорить с господином Мюнье.

Негры схватили Антонио за ноги и за руки и привязали его лианами к стволу такамака. Лайза убедился, что малаец надежно скручен, отвел старика в сторону и показал, откуда только что доносился собачий лай.

— Вы слышали? — произнес он.

— Что? — спросил старик.

— Лай собаки.

— Нет.

— Послушайте! Он приближается.

— Вот теперь я слышу.

— За нами охотятся как за оленями.

— Ты думаешь, что это преследуют нас?

А кого же еще?

— Какая-то сбежавшая собака охотится самостоятельно.

— Может быть и так, — ответил Лайза. — Послушаем еще.

После недолгой тишины в лесу послышался лай собаки, которая теперь явно была ближе, чем прежде.

— Это преследуют нас, — заявил Лайза.

— А откуда ты знаешь?

— Собака не так лает, когда охотится, — сказал Лайза, — это вой собаки, которая ищет своего хозяина. Проклятые изверги нашли ее на цепи у хижины беглого негра, и она их ведет по следу; если этот негр с нами, мы погибли.

— Да это же лай Фиделя, — с ужасом произнес Пьер Мюнье.

— Теперь узнаю, — сказал Лайза, — я слышал его еще вчера вечером: он выл, когда мы принесли вашего раненого сына в Моку.

— В самом деле, я забыл его взять с собой, когда мы уходили, и все же, если б это был Фидель, он прибежал бы, мне кажется, скорее. Слышишь, как медленно приближается его голос?

— Они его держат на поводке и следуют за ним; пес, быть может, ведет за собой целый полк; не надо обижаться на бедное животное, — с мрачной улыбкой добавил негр с Анжуана, — он не может идти быстрее, но будьте спокойны, он приведет их.

— Так что же нам делать? — спросил Пьер Мюнье.

— Если бы вас ожидало судно в Большом порту, до которого отсюда всего лишь восемь или десять льё, мы, надо сказать, еще успели бы туда. Но ведь у вас там нет никакой возможности для побега?

— Никакой!

— Тогда придется драться, и, если это возможно, — добавил негр мрачным голосом, — умереть, защищаясь.

— Стало быть, идем, — сказал Пьер Мюнье, обретя решимость, как только речь зашла о схватке. — Собака приведет их ко входу в пещеру, но внутрь они не пройдут.

— Верно, — ответил Лайза, — идите к укреплениям.

— А ты не пойдешь со мной?

— Я должен остаться здесь на несколько минут.

— А когда ты придешь?

— При первом выстреле я буду с вами.

Старик подал руку Лайзе (грозящая им опасность стерла между ними все различия) и, вскинув на плечо ружье, в сопровождении своих негров стремительно направился ко входу в пещеру.

Лайза провожал его взглядом до тех пор, пока он совсем не исчез во мраке; затем он вернулся к Антонио, которого негры по его приказу привязали к дереву.

— Теперь, малаец, — сказал он, — посчитаемся друг с другом.

— Посчитаемся? — произнес Антонио дрожащим голосом. — И чего же хочет Лайза от своего друга и брата?

— Я хочу, чтобы ты вспомнил о том, что было сказано на празднике Шахсей-Вахсей на берегу реки Латаний.

— Там говорилось много всего, и мой брат Лайза был очень красноречив, потому все с ним соглашались.

— Не вспомнишь ли ты самое главное — объявленный тогда заранее приговор предателям?

Антонио задрожал всем телом и, несмотря на медный цвет своего лица, побледнел, что можно было бы заметить, будь в это время светло.

— Кажется, мой брат утратил память? — грозным и в то же время насмешливым тоном продолжал Лайза. — Ну хорошо, я напомню ему; тогда условились, что если среди нас объявится изменник, то каждый из нас вправе убить его, предать мгновенной или медленной, легкой или страшной смерти. Точно ли я повторил слова клятвы, вспоминает ли их брат мой?

— Вспоминаю, — еле слышным голосом ответил Антонио.

— Тогда отвечай на мои вопросы, — приказал Лайза.

— Я не признаю за тобой право допрашивать меня, ты мне не судья! — воскликнул Антонио.

— Хорошо, тогда я буду допрашивать не тебя, — заявил Лайза.

И, обратившись к неграм, лежавшим вокруг него на земле, он произнес:

— Поднимитесь и отвечайте.

Негры повиновались, и десять или двенадцать человек молча построились полукругом перед деревом, к которому был привязан Антонио.

— Это рабы, — воскликнул предатель, — меня не могут судить рабы! Я не негр, я свободный; если я совершил преступление, меня должен судить суд, но не вы.

— Довольно, — произнес Лайза, — сначала судить тебя будем мы, а потом ты обратишься с жалобой к кому захочешь.

Антонио умолк; во время наступившей тишины, последовавшей за приказом Лайзы, раздался лай приближающейся собаки.

— Так как обвиняемый не желает отвечать, — обратился Лайза к неграм, окружившим Антонио, — вместо него будете отвечать вы… Кто донес губернатору о заговоре только потому, что вождем восстания был избран не он, а другой?

— Антонио Малаец, — глухо, но в один голос произнесли негры.

— Неправда, — завопил Антонио, — это ложь, клянусь, я отвергаю это обвинение!

— Молчать! — приказал Лайза повелительным тоном.

Затем он продолжил:

— После того как тайна была выдана губернатору, кто стрелял в нашего вождя и ранил его у подножия Малой горы?

— Антонио Малаец, — ответили негры.

— Кто меня видел? — закричал малаец. — Кто осмелится сказать, что то был я, кто может ночью отличить одного человека от другого?