Он окатил меня презрительным взглядом, от которого внутри меня все замерло. Когда-то Дэн смотрел на меня с предельной нежностью. Словно я была единственным, что ему нужно для счастья. Теперь в его глазах плещет пренебрежение.

— Ещё чего! Чтобы Паша мне голову оторвал за свою любимую сестрёнку? Я тебя довезу и точка. Это услуга ему, а не тебе.

— Я… — я запнулась, проглатывая болезненный ком в горле. — Я знаю, что не мне. Но всё же сделай одолжение и для меня, пожалуйста…

— А что, спасения жизни недостаточно?

— Более чем, — тихо произнесла я. — И всё-таки не говори, пожалуйста, Паше об этом инциденте.

Денис фыркнул.

— Как я погляжу, тебе все так же нравится строить тайны от Паши. Особенно, если в эти тайны вписываюсь я.

Я отвернулась к окну, пытаясь игнорировать боль в душе, которую вызывали его слова. Нет, даже не слова. Его интонация, пропитанная сарказмом и презрением. В машине на несколько минут воцарилась гробовая тишина, которую нарушал лишь шум мотора. Она выдавливала мне мозги, и я молилась, чтобы мы как можно быстрее добрались до больницы. Но судьба сыграла и в этот раз со мной недобрую шутку, устроив впереди двухкилометровую пробку. Непогода разошлась на славу, машины впереди двигались со скоростью улитки из-за сильного снегопада, техника не успевала чистить дороги, и мне оставалось только не сгореть от обжигающего ненавистью взгляда любимых глаз. Я сделала медленный глубокий вдох, чтобы сдержать накатывающие слёзы, и снова стала всматриваться в мелькающие городские пейзажи за окном. Денис первым прервал долгое молчание:

— Я не скажу.

— Спасибо. Я просто не хочу, чтобы он волновался, — оправдываясь, прошептала я. И вдруг услышала собственный голос: — А… как бы ты поступил, если бы точно знал, что та машина едет на меня? Ты ведь и подумать не мог, что спасёшь именно мою шкуру.

Глупость, глупость. Господи, зачем я вообще это спросила? Его густые тёмные брови медленно сошлись на переносице, и Дэн изумлённо посмотрел на меня.

— Точно так же.

Просто на миг мне показалось, что он пожалел, что вмешался. А теперь он кажется мне сбитым с толку.

— Что бы там ни было, — сказал он, — я не желал тебе никогда ничего плохого.

Желая перевести тему, которую сама же начала, я спросила:

— Зачем ты дал денег этому мужчине?

— Ну я же машину его помял, — ответил он, медленно двигаясь в потоке сигналящих автомобилей. — И вообще, не пытайся соскочить с темы. Это такого ты обо мне мнения? Что я способен на…

— Я верну тебе деньги, — серьёзно сказала я, перебив его. Это ведь из-за меня он помял эту развалюху. И, конечно, я не была о нём такого низкого мнения, просто не знаю, что он чувствовал. Могу только предположить, что он был в ярости, когда увидел меня.

— Не утруждайся.

— Нет, верну всё до копейки.

— Скажи ещё слово, и пойдёшь пешком, — пригрозил он.

Я фыркнула.

— Я и так собиралась идти пешком.

Денис тяжело вздохнул и постучал пальцами по рулю, обшитому чёрной блестящей кожей.

— Как мама? — спросил он минуту спустя.

— Уже намного лучше. Доктор сказал, что ей нужен будет профессиональный уход, правильная диета первое время, и что лучше всего для этого найти хороший пансионат. Так что вот… Марк уже договорился. Завтра её выписывают, а послезавтра мы отвезём её на реабилитацию.

— Хорошо, что всё обошлось.

— Да, хорошо… — кивнула я и, набравшись смелости, произнесла: — Прости, я недавно узнала, что твоей мамы не стало.

Он кивнул.

— Мне очень жаль, — сказала я. — Если бы я знала раньше…

— То, что, приехала бы на похороны? — угрюмо усмехнулся он.

Нет, не приехала бы. Два года назад ни под каким предлогом не смогла бы вернуться. Но я ни за что не скажу этого Дэну. Пусть лучше считает меня последней сучкой, чем заподозрит что-то, хоть отдаленно похожее на правду. Я бы не вынесла, увидев в его взгляде жалость. Когда-то я видела в его глазах безграничную любовь, сейчас я вижу злость и раздражение — это всё эмоции, стоящие уважения. Пусть лучше злится на меня, пусть ненавидит. Но жалеть… Увольте, я не жалкая.

— Не знаю, — выдохнула я. — Может, и приехала бы, — вру.

Через несколько минут Денис завернул во двор клиники и припарковал автомобиль между двумя одинаковыми Шевроле. Я отстегнула ремень и многозначительным взглядом посмотрела на мужчину, который по иронии судьбы стал моим спасителем. Было в душе такое тяжёлое чувство, что, казалось, мы прощаемся навсегда.

— Пока, Крис, — просто сказал он.

А меня током прошибло. Крис. Так только он называл меня.

— Пока. И ещё раз спасибо.

— На здоровье.

— И деньги я тебе всё же верну.

— Иди, — недовольно скривился он.

С этими словами я открыла дверцу и, не оглядываясь, вышла из машины.

Когда я вошла в палату к маме, она стояла у большого окна, явно в что-то всматриваясь. Я догадывалась, что к окну она подошла отнюдь не секунду назад, особенно, когда, пытаясь скрыть улыбку, она повернулась ко мне. За те две недели, которые прошли после операции, она заметно посвежела. Щёки приобрели привычный румянец, тёмные круги под глазами сошли, и теперь взгляд её голубых глаз ярко выделялся на фоне светлых волос. Почему-то я никогда раньше не замечала, как мы похожи, но теперь отчётливо вижу в себе её черты. Такие же мягкие розовые губы, сложившиеся в застенчивую улыбку, глубокие ямочки на щеках. Разница только в том, что на мамино лицо наложили видный отпечаток годы и пережитая болезнь.

— Это была машина Дениса? — спросила мама.

Я поставила сумку на простой серый стул, располагавшийся между тумбой с лекарствами и новой металлической кроватью, пригладила волосы и, шагнув навстречу маме, крепко обняла её.

— Да, его. Привет, мамочка.

Она заключила меня в тесные объятия, и я растворилась в нежности, которую они мне подарили.

— Как дела, девочка моя?

— Хорошо, — промямлила я. — К нам приблудился щенок, — сказала я первое, что пришло в голову.

— Какой щенок? — нахмурилась она.

— Похож на щенка немецкой овчарки, но пока он маленький, точно сказать невозможно. Я нашла его под воротами, позавчера, после возвращения из Киева. Он был без ошейника. Похоже, пёсика выбросили. Дрожал от холода, и мне стало его жаль. Я забрала его домой, накормила, искупала, — я улыбнулась. — Знаешь, он такой забавный, носится по дому, как угорелый, залазит на диван под мой пушистый плед. Он словно ребёнок.

— Значит, — молвила мама, — у нас появился новый член семьи?

— Да. Такой маленький, нагленький, лохматенький, но до невозможности милый.

— И как же зовут этого нагленького? — спросила мама.

— Я назвала его Лорик, — ответила я, и, поднявшись на ноги, налила в старый гранёный стакан воды из графина, чтобы мама запила таблетки. Протянув ей в одной руке лекарство, а в другой — воду, я сказала: — Пора полечиться.

Потом я просветила маму по поводу моих планов на будущее, сообщив, что перевелась я в наш педагогический на заочное отделение, и теперь ищу работу. Успехом, правда, пока что поиски не увенчались, но я понимала, что для полного удовлетворения моих желаний потребуется время. И понимала, что за один раз хочу многого, поэтому нужно притормозить, и тщательнее отнестись к выбору рабочего места. Я совершенно точно не собиралась идти работать официанткой в баре, где будут собираться пьяные мужчины, которые любят шлёпнуть по заднице молодую девушку в короткой юбке, подносящую им выпивку. На столе в моей комнате за это время скопилось приличное количество газет с объявлениями о работе, и пора бы их уже было выбросить, так как ничего толкового я не нашла. Паша, как обычно, обещал мне помочь с поиском, но будем говорить честно, он уже так устал со мной нянчиться за два с половиной года, что я чувствую себя более, чем неловко. Он ведь мне брат, а не отец. Он не должен тянуться изо всех сил, чтобы я могла занять достойное место в жизни, и я не перестаю ему об этом говорить. А он каждый раз отмахивается, будто не слышит. Пашка всегда меня опекал, но после случившегося со мной, его опека превратилась в гиперопеку, на мой взгляд. И тем не менее, я ему бесконечно благодарна, без него я бы не выбралась из той тёмной бездны, в которую падала.