Стасик не питал иллюзий на тему своего возможного будущего в плену у добряков или злодеев. Ему можно не мечтать о том, чтобы оказаться в темнице. Изверга Свиностаса порубят на куски там же, где поймают, без суда и следствия. Все ведь и так решили, что он главная угроза миру. А с угрозой зачем церемониться? С угрозой нужно покончить, и чем скорее, тем лучше.

Застыв перед большим, в человеческий рост, зеркалом, Ильнур угрюмо взирал на свое отражение. На него смотрел бравый воитель в сверкающих латах — настоящий святой герой, словно вышедший из древней легенды, где он занимался спасением похищенных злодеями принцесс и убиением драконов. Вот только лицо этого героя портило общую эпическую картину. Оно имело безрадостный и постаревший вид. Последние события сильно подкосили Ильнура. Много странного и скверного случилось в недавнем прошлом. Одно предательство Лауры чего стоило. Предательство, которое до сих пор не укладывалось в его голове.

Королевская армия начала прибывать в Форинг со вчерашнего утра, и этот процесс затянулся на весь день. Подходящие войска приходилось размещать на окрестных полях, не занятых посевами, где тотчас же поднимались пестрые шатры — сотни и сотни шатров, всех расцветок и размеров. Никогда прежде не видывал Форинг подобного воинства. Все подступы к городу вскоре утонули в сплошном море шатров. И не было среди них двух одинаковых. Каждый рыцарь считал своим долгом украсить походное обиталище максимально броско и ярко, стремясь затмить других. На ярко крашеной ткани красовались и аппликации, и вышивка, и медные медальоны, а на вершинах опорных столбов трепыхались бесчисленные флажки.

Великая суета наполнила окрестности Форинга. Берега небольшой речушки плотно оккупировали слуги, занятые стиркой господских одеяний. Другие слуги пронеслись по окрестностям, подобрав весь хворост до последней веточки. Каждый рыцарь вез с собой запас дров, но его берегли на тот случай, если топлива не окажется под ногами.

Шатры окружили Форинг полукольцом. Разбитый лагерь вскоре значительно превысил площадь самого города. Запылали костры, и по воздуху разнеся аромат походных кушаний. Где-то уже приступили к трапезе, где-то уже и закончили. А войска, тем временем, продолжали прибывать. Выпучив удивленные глаза, местные крестьяне со страхом и восхищением таращились на сверкающих сталью рыцарей, что колонной следовали по дороге верхом на могучих скакунах. Сияли огнем их доспехи, грозно скалили зубы драконы и барсы с украшенных гербами щитов. Земля содрогалась от грохота копыт, а пыль, поднятая ими, плыла над окрестностями плотным серым туманом.

Проезжали рыцари, их сменяли бесконечные вереницы телег. За ними, чеканя шаг, маршировала пехота. Каждый пехотинец был на голову выше любого селянина, и раза в полтора шире в плечах. Суровые обветренные лица бывалых рубак хмуро глядели из-под надвинутых на глаза железных касок. Длинные копья густым лесом покачивались над колонной. А за пехотой вновь тянулись обозы. Их сменяли лучники — поджарые ребята в легкой амуниции, каждый с огромным, в рост человека, луком и несколькими, туго набитыми стрелами, колчанами. А за ними опять ползли обозы, сменялись другими войсками, и так без конца, с утра до вечера.

Вскоре местным зевакам наскучило все это великолепие, и лишь что-то особенно примечательное вновь разжигало огонь их любопытства. К примеру, когда на дороге появлялся роскошно одетый всадник, чьи доспехи сверкали настоящей золотой чеканкой, или волшебник в удивительной мантии с живым, скользящим по ее поверхности, узором. Или роскошные кареты — полностью закрытые, с окошками, забранными изнутри шторками. В этих экипажах ехали королевские чиновники, относящиеся к военному ведомству, но занятые вопросами снабжения и обеспечения. Их работа тоже была важна. Требовалось все учесть, все подсчитать, и сделать так, чтобы огромно войско ежедневно получало все, что ему причитается. В одной из карет ехал старый дед из ведомства поощрений и наград. Ему в обязанности вменялось осыпать героев королевскими дарами. Опыт подсказывал, что перспектива небольших, но приятных, поощрений заметно поднимает боевой дух войска.

Ильнура, как верховного паладина и фактического главу города, вызывали к себе все, кому не лень. И все они чего-то требовали. А когда выясняли, что Форинг не подготовился к приему войска, принимались костерить паладина на все лады. Тот даже не пытался оправдываться, хотя звучащие обвинения в массе своей были абсурдны. Как он вообще мог подготовить Форинг с населением в неполные пять тысяч человек с учетом окрестных деревень и фермерских хозяйств, к приему десятитысячного войска? Да еще и проделать это за несколько дней. И что он мог подготовить? Если речь шла о стратегических запасах, хранящихся на городских складах, то их еще не успели восполнить после разорения города врагами. Заранее приготовить лагерь тоже было выше его сил — на это дело пришлось бы бросить все население города. Да и потом, разве ему мало собственных забот?

Но Ильнур не возражал и не оправдывал себя. Он безропотно проглатывал все звучащие в свой адрес упреки, прекрасно понимая, что от этого ему не уйти, и чем быстрее будет покончено с данной процедурой, тем лучше, а любые попытки затянуть ее выйдут ему дополнительным боком.

Уже под вечер, когда Ильнур с трудом держался на ногах, его вызвал к себе Рогзар. Верховный паладин королевства был, прежде всего, воином, он привык говорить и действовать прямо. Проигнорировав уют городской резиденции, он поставил свой шатер в поле, наравне с другими рыцарями. Не дав Ильнуру докончить положенного торжественного приветствия, Рогзар резко махнул рукой, как бы отбрасывая все формальности, затем по-отечески хлопнул молодого паладина по плечу и сказал:

— Ну, парень, выкладывай все, как есть.

Ильнур тяжело вздохнул, и подчинился. Выложил все, ничего не утаив. Рогзар слушал его и все больше хмурился. Вокруг них суетились люди, ставили шатры, таскали дрова и воду в котлах, но верховный паладин полностью отрешился от этого столпотворения. Он жадно ловил каждое, произнесенное Ильнуром, слово. Нового он услышал немного — Рогзар имел немало источников информации о Форинге в обход Ильнура. Но кое-что неприятно его потрясло. А именно — предательство Лауры. Когда Ильнур вскользь упомянул об этом, верховный паладин даже решил, что ослышался.

— Подожди-ка, — сказал он, останавливая докладчика. — Что это ты сейчас такое сказал о Лауре?

Ильнур нехотя повторил. Ему было больно касаться этой темы. Глаза Рогзара полезли на лоб. Он знал Лауру хуже, чем Ильнур, и, тем не менее, слышал о ней только хорошее. Все его информаторы в один голос характеризовали верховную волшебницу Форинга исключительно с положительной стороны. На ее биографии не было ни одного темного пятнышка. И вот теперь выясняется, что она предала Ангдэзию, и сбежала куда-то в компании двух злодеек.

— Это очень скверная новость, — мрачно проронил Рогзар. — Если силам зла удалось привлечь на свою сторону Лауру, в ее лице они получат бесценный для себя и катастрофический для нас источник информации. И к тому же это страшный удар по репутации светлых магов. Опять пойдут эти дерьмовые разговоры о том, что маги не служат никому, кроме самих себя. А нам меньше всего нужен внутренний раскол. Особенно теперь, когда новая угроза встала над миром. Расскажи мне об этой угрозе, Ильнур. Расскажи мне о злодее Свиностасе.

Ильнур рассказал все, что знал, добавив кое-какие свои личные соображения. Хоть Рогзар и не услышал ничего нового, он поблагодарил Ильнура за информацию, заверив того, что та очень поможет их общему делу.

К вечеру большая часть войска прибыла и встала лагерем, окружив Форинг широким кольцом шатров. Оставшиеся силы продолжали прибывать, в основном подтягивался обоз и кое какие специальные подразделения. Ильнур знал, что они будут подползать до утра, а кто-то, возможно, прибудет только завтра. К счастью, ему необязательно было встречать каждую телегу. Переговорив с множеством людей и выслушав множество упреков он, наконец, освободился. В сумерках Ильнур вошел в ворота Форинга, едва держась на ногах от нервного истощения. Перед мысленным взором его маячил огромный кубок крепкого вина. А затем в кроватку. И пускай ночные кошмары только попробуют потревожить его этой ночью.