Но его опасения оказались напрасными. Гвардейцы лишь передали ему приказ — немедленно отправиться в столицу империи, Черный Ургорт, и предстать пред лучезарными очами властителя всего сущего Дакроса Безжалостного. Это же касалось и Трокуса. Его тоже желали видеть в столице.

— Отправимся завтра поутру, — сказал Мортус, выслушав гвардейцев. — Нам нужно помыться, перекусить и отдохнуть. Несколько часов погоды не сделают.

— Как знать, — прошипел черный тип из-под железной маски, и весь зловещий отряд зашагал прочь.

Трокус шумно выдохнул.

— Ну, хоть в кандалы не заковали, — заметил он с облегчением.

— Не радуйся раньше времени, — посоветовал ему Мортус. — Кандалы такая штука, что могут оказаться на запястьях в любой момент. Ладно. Ступай, отъешься и отоспись. Завтра опять в дорогу.

Мортус принял ванну, которую слуги расторопно наполнили для него горячей водой. Затем в его покои доставили ужин. Сделала это лично Грыжа Антрекотовна, пожелавшая убедиться в том, что с ее господином все в порядке.

— Как же вы исхудали на чужбине, — хлопотала она, расставляя на столе тарелки. — Эти мерзкие добряки морили вас голодом? Ух, попадись они мне!

— Да, хлебнул горя в чужих краях, — согласился Мортус. — Ты-то сама как спаслась?

— Чудом, — вздохнув, призналась Грыжа. — Не иначе, боги подсобили. Не зря я молюсь им каждый день.

В империи Кранг-дан царила свобода вероисповедания. Каждый молился тем, кому больше нравилось. Что касалось Грыжи Антрекотовны, она была глубоко верующей женщиной. С юных лет она являлась прихожанкой церкви пресвятого Живоглота, где в качестве основного обряда практиковался ритуальный каннибализм. Пресвятой Живоглот жил на свете в незапамятные времена, совершил немало кулинарных чудес и оставил после себя десять рецептов приготовления человечины. За проповедь своего учения Живоглот был схвачен врагами и насильно обращен в вегетарианство. С тех пор символом веры всех последователей пресвятого Живоглота был лист шпината.

— А еще кому-нибудь кроме тебя удалось спастись? — спросил Мортус, подсаживаясь к накрытому столу.

— Нет, господин, больше никто не вернулся в замок, — сообщила Грыжа, тактично умолчав о том, что сама она прибыла с войны не с пустыми руками. Верховная кухарка решила, что добытый в бою муж это только ее трофей, и о нем незачем знать посторонним, даже лорду Мортусу.

— Что ж, прискорбно это. Немало славных героев полегло в той проклятой крепости. А все этот мерзавец Свиностас со своим ручным демоном.

Стоило упомянуть Свиностаса, как Грыжа Антрекотовна невольно облизнула губы. Она знала этот кусок мяса под другим именем. Он был наречен ею гуляшом. И Грыжа до сих пор лелеяла надежду однажды добраться до беглого гуляша, притащить его на свою кухню, и подвергнуть кулинарной переработке. Она поклялась пресвятым Живоглотом, что так и будет, и не собиралась нарушать данного обета. Пусть пока гуляш побегает на воле и наест жирка. Песенка его спета. Судьба предрешена. Рано или поздно он неминуемо закончит свою жизнь на ее разделочной доске.

Черный Ургорт, великая столица империи Кранг-дан, отец городов злодейских, раскинулся на обоих берегах могучей реки Недоброй. Основанный три тысячи лет назад на месте небольшого поселения рыбаков, которые не столько занимались своим промыслом, сколько грабили купеческие суда, город с тех пор разросся в исполинского монстра.

Черный Ургорт являлся городом контрастов. Здесь роскошные дворцы знати соседствовали с жалкими трущобами бедноты. Улицы, предназначенные для почтенной публики, были вымощены гранитом и сияли постоянной чистотой. Но сойдя с них и миновав темные переулок, человек попадал в совсем иной мир, где шагу некуда было ступить от гор мусора и отбросов.

Город разрастался вместе с набиравшей силу и мощь империей. Облик его менялся век от века. Частые пожары подчас стирали с лица земли целые районы, но куда больший урон архитектуре наносило городское руководство, постоянно обуреваемое планами по благоустройству и перепланировке столицы. К числу особо любимых способов онанизма относилась непрерывная перекладка брусчатки. Целые улицы застилались ею, следом, по каким-то неведомым причинам, вновь очищались до голого грунта, и укладка начиналась сызнова. Ходили слухи, что кое-кто просто набивает на этом деле карманы, но подобные разговоры велись шепотом и в кругу надежных собеседников. В империи Кранг-дан законодательно запрещалось критиковать деятельность руководства. За это могли сослать в рудники, или еще куда-нибудь, или просто прибить в темном переулке, которых в столице хватало с избытком.

Список достопримечательностей столицы по параметрам национальной значимости и культурной ценности возглавлял исполинский монумент, стоящий на гранитной набережной реки Недоброй, и прозванный в народе черным всадником. Огромная скульптурная композиция изображала черного рыцаря на черном вздыбленном коне. Над своей головой всадник держал занесенный для удара черный меч. А под ним, исполняя роль постамента, громоздилась гора порубленных тел, попираемых исполинскими копытами исполинского жеребца.

Этот монумент служил олицетворением мощи и силы темной империи. Черный рыцарь на черном коне, рубящий черным мечом всех, кто по каким-то причинам пришелся ему не по нраву, воплощал многовековую политику злодейской державы. Правителям Кранг-дана не нравились все, кто не являлся их рабами. Они считали врагом весь окружающий мир за пределами империи, мечтали завоевать его, все сжечь, всех убить, а уцелевших заковать в цепи и долго сечь плетьми. Правда, до сих пор с завоеванием мира как-то не складывалось, и если в империи и секли кого-то, а секли там часто и много, то собственных же граждан. Те, впрочем, относились к процедуре с пониманием и возражений не выказывали. Все помнили о великой цели — о мире под властью зла. Ради достижения мирового господства незазорно было подставить зад под плетку палача. Иные, особо патриотичные, так даже с радостью оголяли тыл и отважно клали оный на алтарь победы. Справедливости ради все же следует сказать, что граждане темной империи куда больше любили наблюдать за поркой кого-то другого, чем принимать непосредственное участие в данном процессе.

Но даже в сердце империи находились провокаторы, непрерывно совершавшие акты поругания и кощунства в отношении национального символа. В числе этих внутренних врагов внезапно оказались птицы. По каким-то известным лишь богам причинам пернатые исстари полюбили гадить на черного всадника. Героический воин на вздыбленном коне вечно стоял в белых подтеках гуано. И патриотично настроенных граждан возмущал не сам факт присутствия дерьма на статуе, а то, что птицы подобным грязным образом из года в год пытались превратить черного всадника в белого.

С целью защиты национального символа от посягательств птичьего поголовья принимались различные меры. Птиц пытались травить, отпугивать, отстреливать. Один из бывших императоров даже издал закон, строжайше запрещавший птицам осквернять монумент. Но беззаконные пернатые проигнорировали оное высочайшее повеление.

Ничто не могло спасти черного всадника от ежедневного осквернения. Птиц тянуло к нему будто магнитом, и едва оказавшись над монументом, они ощущали незамедлительное желание облегчиться. По городу давно гулял слушок, что птицы гадят на черного всадника не просто так. Что птиц этих, дескать, готовят в Ангдэзии, а потом засылают в Кранг-дан с диверсионными целями. Судачили о происках белых магов, о мировом заговоре против зла и тьмы, и о многом другом. А черный всадник как стоял в белых подтеках, так и продолжал стоять.

Разные императоры пытались спасти черного всадника разными способами. Нынешний же правитель, Дакрос Безжалостный, махнул на это дело рукой, отделавшись приказом мыть статую раз в месяц.

Ловко порхая в восходящих потоках теплого воздуха, крошечный воробышек пронесся над морем черепичных крыш столицы, увидел впереди мрачную фигуру исполинского всадника, и заспешил к ней. Проносясь над головой истукана, воробышек сам того не желая, уронил вниз небольшой гостинец, метко пристроив его прямо на макушку национального символа.