Разворачиваюсь к врагам. Прорвавшиеся воины торопливо повторяют мой манёвр, пристраиваясь по бокам. Я ободряюще кивнул каждому. Малодушия не проявил ни один. И дело тут не только в личной храбрости и моём статусе в их глазах как избранника Бога. И даже не в том, что телохранителю, потерявшему в боях за пару дней двух господ, и выжившему самому, лучше повеситься, чем смотреть в глаза людям. Просто тому, кто столкнулся с чудом, намного легче смотреть в глаза смерти. Они верят, что храбрецам, сражавшимся и павшим рядом со мной, попадание в Рай практически гарантировано. И разве я могу подвести эту веру?

Сбоку, в отдалении, из заросшей кустарником рощицы, внезапно начали выезжать новые воины. Много, несколько десятков. Заметив их, мои сарацины в первый момент словно запнулись, а затем, наоборот, приободрились. Я и сам поймал себя на том, что мои губы растягиваются в радостной усмешке.

– В Ра‑а‑ай! – И наша троица вновь устремляется в атаку.

И словно отвечая мне, со стороны разгоняющих коней всадников грянуло – Босеан!

Перед сшибкой я вновь перехватил щит в левую руку. Всё просто – в затяжной схватке с более многочисленным противником критически важно продержаться как можно дольше в условиях, когда удары будут сыпаться со всех сторон. А мне ведь надо думать не только о своей защите, но и о защите коня.

Первого врага в тяжелом халате с нашитыми поверх него звеньями кольчуги я незатейливо рубанул со спины. Его голова была прикрыта кожаным шлемом, поэтому клинок я нацелил в шею. Разумеется, можно было ударить и выше, но зачем тратить силы, которые ещё понадобятся? Глэйс своей тушей в первый момент легко прокладывал дорогу в толчее боя, позволяя мне раздавать удары направо и налево. Степные лошадки ничего не могли ему противопоставить, тем более что он ещё кусался и лягался. Оба моих уцелевших телохранителя к этому моменту уже потерялись где‑то позади, но доспехи на них хорошие, так что шансы у них есть. Главное – продержаться до момента, когда скачущий нам на помощь отряд нанесёт свой удар. Полторы сотни турок против дюжины экипированных опытных воинов и нескольких десятков лёгкой конницы туркополов1   тамплиеров. Чья возьмёт? Я бы не поставил на противника и фальшивого мараведи, но слишком многие турки тоже были в доспехах, а на помощь им от засеки, которую мы не стали штурмовать, сейчас наверняка поспешают другие.

1  – туркополами в Леванте называли наёмную лёгкую конницу из числа местных жителей. Мало у кого из них имелось дорогое оружие и уж тем более доспехи, зато и содержание таких наёмников обходилось недорого. Прекрасно зарекомендовали себя на полях многочисленных сражений в качестве вспомогательных отрядов и конных лучников.

Чаще всего в туркополы шли потомки от смешанных браков греков и турок, но на службу христианам нанимались и сирийцы, и турки, и курды… Поэтому вероисповедание в их среде было разным, встречались даже мусульмане. Служба католикам в любом случае предвещала им крайне незавидную участь в случае плена, о чём все они прекрасно знали.

(примечание автора)

А потом свой удар нанесла пришедшая нам на выручку лёгкая конница. Я это определил по прорвавшемуся даже сквозь угар боя шуму, в котором смешались человеческие крики, ржание раненых коней, звон стали, треск переламываемых копий и столкнувшихся щитов. А потом вокруг стало очень тесно, настолько, что даже Глэйс завяз, и непредсказуемая круговерть боя закрутила нас с новой силой, полностью подчинив своей воле.

Нанося и принимая удары, я не обращал внимания на крики. Всё внимание заняли куда более прозаические вещи. Те из моих противников, кто успевал заметить угрозу в лице меня, редко могли что‑то сделать. Впрочем, и мои удары оказывались смертельны далеко не каждый раз и не часто, – слишком много внимания приходилось уделять своей защите. Будь моё мастерство меньше, пришлось бы вообще сосредоточиться исключительно на выживании. Благо Глэйс, умничка, сам находил дорогу, не требуя отвлекаться на своё управление. Нередко я бил, и даже не видел, насколько удачно попал, – круговерть боя уже уносила меня дальше, не давая возможности оглянуться. Конечно, мне тоже прилетало, и не раз.

Пробиться к знамени никак не удавалось: то противники скучатся на пути так, что не прорвёшься, то бьющаяся на земле раненая лошадь… что‑нибудь постоянно мешало, и бой вновь увлекал меня в сторону. Краем глаза уловил турка в богатом чешуйчатом доспехе и необычном шлеме, представляющем собой стальную полусферу с конским хвостом, прикрывающую лишь самую макушку головы, и от которой к плечам спускалась кольчужная занавесь, оставляя лицо полностью открытым. Судя по сражающимся бок о бок с ним всадникам в доспехах попроще, из стальных пластин, нашитых прямо на ткань халата, без перехлёста, – кто‑то из командиров.

– Туда!

И Глэйс меня понял, так как немедленно сменил курс, оттолкнув крупом одного коня и укусив другого. В спину прилетело сразу два удара, но первый – секиры – я принял на подставленный щит, а кольчуга выдержала второй – сабли. Именно в этом критический недостаток данного оружия – качественную кольчугу она не прорубает, слишком лёгкая. В отличие от меча. Крутанул широко клинком, но никого из обидчиков не зацепил, и с досады засадил описавшим дугу кончиком бастарда в голову попытавшемуся заступить мне дорогу вражескому телохранителю. Выставленный им блок смело, и по клинку пробежала рябь уходящей чужой жизни, на что я даже не обратил внимания, – мне навстречу выскочил новый всадник, многообещающе замахиваясь булавой. Опередил его буквально на пару мгновений. Мой удар глубоко разрубил ему вооруженную руку, – не спас и бронзовый наруч.

Вражеский предводитель уже заметил моё приближение и отважно атаковал сам. Сознательно раскрываюсь перед ним, чтобы отразить щитом боковой удар короткого копья, направленного в Глэйса. Понятия не имею, откуда в конной свалке взялся пехотинец, может, добежал от засеки. Мой конь с ржанием встаёт на дыбы, выбрасывая вперёд копыта – и опускается. А я наношу рубящий удар мечом навстречу выставленному щиту приблизившегося всадника. Удар настолько силён, что разрубает его на части. Контрудар турка ожидаемо ослаб, и его сабля бессильно ткнула меня в кольчугу, аккурат напротив сердца. Последний телохранитель не смог придти своему вождю на помощь, так как оказался по другую от него руку. Манёвр Глэйса позволил удержаться рядом с лошадью противника, не позволив увлечь себя в сторону, и следующий удар я направил уже в ключицу. Враг мешком повалился с коня, в стороне почти одновременно рухнули сразу двое турок, сражённых кем‑то другим, там мелькнула белая котта, вражеское знамя с конским хвостом пало, и внезапно всё переменилось. Вот только что повсюду свирепо кипел бой, а уже мгновение спустя толпа отхлынула во все стороны, обращаясь в беспорядочное бегство, безжалостно топча копытами павших.

Я зарубил ещё двоих турок, и удержал руку, когда мимо проскочил брат‑сержант в забрызганной чужой кровью чёрной тунике, накинутой на короткую кольчугу. Не притормаживая, он одарил меня беглым взглядом из‑под открытого стального шлема с прямоугольным наносником, и продолжил преследование бегущих. Скорее всего, тоже разглядел зелёный нимб союзника.

Сарацины изрядно ловки в отступлении и если хоть чуть промедлить, то их будет уже не догнать. Вот только стоит ли мне терять на это время? Рыцарскому коню вообще‑то тяжело соревноваться в скорости с местными лёгкими скакунами. Даже с учётом того, что ускакать от Глэйса и им будет не просто. Но проверять это я не стану. Не такой уж и продолжительный бой высосал почти все силы. Слишком серьёзно пришлось напрячься. Это со стороны кажется, что махать мечом легко. Если пару раз взмахнуть – конечно, легко. А если пару сотен раз? А если в некоторые из ударов вкладывать всю силу? А если при этом вертеться как уж на сковородке, скованным седлом с высокой спинкой? А если перед этим провести пол дня в седле в кольчуге? Хорошо ещё, что вес тела в доспехе несёт на себе конь. Но нелепо сравнивать возможности всадника и пехотинца. Разница очевидна и огромна.