В мае 1981 года Политбюро приняло решение о проведении широкомасштабной разведывательной операции под названием «Ракетно-ядерное нападение» (РЯН), в которой были задействованы все советские резидентуры за рубежом. Программа была инициирована Андроповым, являвшимся в то время председателем КГБ СССР, и имела побочной целью укрепление власти самого Андропова, что сыграло определенную роль в том, что после смерти Брежнева именно он стал генеральным секретарем ЦК КПСС[506].
Программа РЯН была настолько секретной, что даже посол Добрынин не был информирован о ней и узнал об этой программе случайно от резидента советской разведки в Вашингтоне, который проговорился, не ведая, что тот не осведомлен[507]. Только после смерти Андропова в феврале 1984 года операция РЯН без официальной отмены была фактически заморожена.
Между тем еще при жизни Андропова возникли, казалось бы, новые проблески в перспективе хотя бы некоторого улучшения отношений. Судя по дневнику американского президента, он искренне стремился к этому. Одна из записей гласила, что он «еще более, чем раньше, стремится оказаться в одной комнате наедине с советским лидером и попытаться убедить его, что мы не собираемся нападать на Советский Союз и что русским не следует нас бояться»[508].
На том, чтобы добиваться снижения градуса напряженности во взаимоотношениях с СССР, настаивали и некоторые советники Белого дома, особенно энергично выступал за это госсекретарь Шульц.
Как в свое время в контактах с Брежневым, Рейган — чтобы подчеркнуть внешне неофициальный и личный характер своих действий — написал письмо Андропову от руки. Оно было вложено в запечатанный конверт и передано 21 июля 1983 года через советское посольство. Андропов ответил тем же. Его письмо Рейгану от 1 августа (напечатанное на пишущей машинке, но с припиской от руки в конце) было получено в посольстве и тотчас передано в Белый дом. Письма, естественно, были секретными, но не для дипломатов высшего звена из обеих стран.
По оценке Добрынина, первое письмо «было типичное рейгановское послание, внешне достаточно доброжелательное, без его обычных публичных выпадов, но не содержавшее каких-либо новых компромиссных предложений по решению важных проблем». Рональд продолжал мыслить в самых общих категориях, высказывал благие пожелания: «Если мы сможем договориться об общем, контролируемом сокращении числа ядерных вооружений, которые у нас имеются, не станет ли это первым шагом к ликвидации всего подобного оружия? Каким благословением было бы это для обоих народов, представителями которых мы являемся!»
Аналогичный характер носил и ответ. В нем перечислялись основные вопросы разногласий, а в заключение говорилось: «Я буду приветствовать предметный и откровенный обмен мнениями с Вами по этому и другим вопросам. Согласен, чтобы он осуществился, когда это будет диктоваться интересами дела, доверительным образом. Со своей стороны предложил бы это делать через советского посла в Вашингтоне и лицо, которое Вы сочтете необходимым выделить». От руки было дописано: «Искренне надеюсь, господин президент, что Вы серьезно обдумаете высказанные мною соображения и сможете откликнуться на них в конструктивном духе»[509].
При всем общем характере эта переписка свидетельствовала, что Рейган счел необходимым несколько понизить градус противостояния. Об этом же свидетельствовала и сугубо личная документация. В апреле 1983 года Рейган писал в дневнике: «Некоторые из членов Национального] с[овета] б[езопасности] занимают слишком жесткую линию и не думают, что надо найти какой-то подход к Советам. Я считаю, что также стою на жесткой линии и никогда не пойду на умиротворение, но я хотел бы попытаться посмотреть, не возникнет ли лучший мир, если бы они на деле показали, что хотят наладить дела со свободным миром»[510].
За месяц и одну неделю до смерти Андропова американский журнал «Тайм» признал его вместе с президентом США Рейганом «людьми года»[511]. Значительной частью наблюдателей в разных странах эта акция была отмечена как свидетельство вероятного предстоящего смягчения отношений между обоими государствами.
Рейган ни в коей мере не отказался от крайне негативной оценки советской социально-политической системы, общих внешнеполитических намерений коммунистического руководства. Однако все более приходил к выводу, что в руководстве СССР не стремятся к войне с США, что существуют реальные возможности добиться значительного улучшения взаимоотношений на основе преодоления страха друг перед другом.
В результате еще до того, как в СССР начались глубочайшие изменения, приведшие к его распаду, у американского президента стали вызревать настроения в пользу отказа от установки на «ограниченную ядерную войну», хотя и при полном сохранении планов стратегической оборонной инициативы и глубочайшем неприятии советского режима, решительно не соответствовавшего его понятиям о демократическом государственном устройстве.
Тем не менее непосредственно после учений «Опытный лучник» Рейган лично отобрал нескольких сотрудников из служб национальной безопасности и поручил им выработку предположительных мер по нормализации отношений с СССР[512]. Характер его мышления, ничуть не смягчившиеся настроения осуждения советской системы в сочетании с несколько новым подходом во взаимоотношениях видны из следующей дневниковой записи: «Я чувствую, что Советы настолько оборонительно настроены, буквально параноидально боятся нападения, что, ни в коей мере не становясь мягче в их оценке, мы должны сказать им, что никто не намерен делать ничего подобного. Какого черта они ожидают того, чего никто здесь совершенно не желает?»[513] [514]
16 января 1984 года Рейган сделал свои новые настроения и намерения достоянием публики. На следующий день в Стокгольме открывалась конференция 35 государств по вопросам сокращения вооружений (в ней участвовали как США, так и СССР), и Рейган из Белого дома по телевидению и радио обратился не только к американскому народу, но и (что было необычным) к другим нациям. Свое выступление он посвятил исключительно советско-американским отношениям, что было обозначено в его названии[515]. Над этой президентской речью помимо обычных сотрудников трудились также госсекретарь Шульц и считавшийся перспективным экспертом по СССР Джек Мэтлок.
Рейган выразил уверенность, что в течение последних лет положение начинает изменяться коренным образом. Это, считал он, укрепляет всеобщий мир, так как советское руководство не может недооценивать изменяющееся соотношение сил. Такого рода логический ход позволил президенту предположить возможность мирного решения спорных проблем путем переговоров. «Если Соединенные Штаты и Советский Союз смогут должным образом использовать возможности достижения мира, мы должны сделать все возможное, чтобы найти области общих интересов и опираться на них».
Предлагалось предпринять попытки сближения в трех важных областях: сокращение, а затем устранение использования силы в решении региональных споров (на Ближнем Востоке, в Афганистане, Юго-Восточной Азии и др.), причем особое внимание обращалось на Афганистан, где, по словам президента, происходило прямое «советское вторжение»; добиться перехода от затяжных переговоров к конкретным результатам в сокращении вооруженных сил и вооружений, прежде всего ядерного оружия; добиваться создания рабочих отношений и взаимопонимания. «Нам надо пройти длинный путь, но мы полны решимости пытаться и пытаться вновь. Мы должны начать с малого, но должны начать».
