Почти через год после покушения на приеме в Белом доме в честь иностранных послов Нэнси Рейган жаловалась сидевшему рядом с ней советскому послу А. Ф. Добрынину (он был в это время дуайеном, то есть старейшиной, дипломатического корпуса): «Мы фактически узники в Белом доме… особенно после покушения на президента. Охрана следит за каждым нашим шагом. Я не могу даже посещать музеи и магазины. Единственная у нас отдушина, это когда мы приезжаем на калифорнийское ранчо, там можно перемещаться, не натыкаясь на охрану. Вместе с тем… со всем этим приходится мириться, так как в стране немало сумасшедших, которые готовы повторить покушение на президента»[349].

Президент крайне сожалел, что из-за ранения не смог присутствовать на весьма важном мероприятии — встрече астронавтов Джона Янга и Роберта Криспена, которые впервые вернулись на Землю с космической орбиты не в спускаемой кабине, совершающей посадку на воду, а в аппарате «Спейс шаттл» (Space Shuttle — «космический челнок») — своего рода космическом корабле многоразового использования. Это было очередное крупнейшее достижение программы освоения космоса.

Первый полёт космоплана «Колумбия» был запланирован на 1979 год, но из-за различных технических проблем был отложен. Так Рейгану повезло в очередной раз: триумфальное первое возвращение астронавтов на космическом челноке состоялось именно в начале его правления. «Колумбия» стартовала в воскресенье, 12 апреля, когда в СССР праздновался День космонавтики в честь первого космического полёта Ю. А. Гагарина. Как всегда в таких случаях, полётом руководило Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА). Сама дата полёта, заранее согласованная с президентом, явно была выбрана для того, чтобы продемонстрировать, насколько в области космонавтики Соединенные Штаты обогнали первоначально лидировавший СССР.

Перед полётом Янгу напомнили, что баки «Колумбии» заполнены топливом, количество которого вдвое превышает необходимое для возвращения. По всей Америке передавали его ответную реплику: «Правильно, совсем не хотелось бы оказаться без керосина на полпути».

Полет завершился успешно. За 32 минуты спуска 88-тонная «Колумбия» прошла свыше семи тысяч километров. Янг идеально точно посадил корабль в предусмотренном месте — на дно высохшего озера в районе военно-воздушной базы «Эдвард» под Лос-Анджелесом — факт, особенно приятный Рейгану. «Как чудесно оказаться в Калифорнии!»[350] — таковы были первые слова Криспена, обращенные к окружившим «Колумбию» специалистам и журналистам.

Выздоравливавший Рейган внимательно следил за подготовкой к полёту, его ходом и возвращением астронавтов.

Исследование космического пространства находилось в центре внимания Рональда еще до его вступления в должность. Он установил тесную связь с администрацией НАСА, где была образована специальная группа, представитель которой входил в команду по переходу власти от Картера к новому президенту[351]. Это был единственный случай в новейшей истории США, когда избранный президент занялся планированием исследований космоса еще до вступления в должность.

В приветствии президента астронавтам и всему коллективу НАСА говорилось: «Предела нашим ожиданиям не существует. Мы сможем добраться до любой, самой дальней звезды»[352].

Исследования космоса интересовали нового президента далеко не только в связи с тем, что его страна добивалась новых научных прорывов, тем самым укрепляя престиж как Соединенных Штатов, так и их президента. Газета «Нью-Йорк таймс», которая первой опубликовала приветствие Рейгана астронавтам, не без основания выделяла информацию своих корреспондентов из Москвы о том, что в советских кругах отмечается особое значение осуществленного полёта с военной точки зрения, важного «не столько для исследований и академических организаций, сколько для Пентагона».

Действительно, Рейган все серьезнее задумывался над проблемами использования космического пространства для создания систем, которые смогут обеспечить не только неуязвимость территории США для советского ракетноядерного оружия, но и надежное военное превосходство его страны над СССР.

После возвращения в Белый дом Рейган 26 апреля в присутствии журналистов встретился с сотрудниками своего аппарата и министрами. На встрече, естественно, первый вопрос был о том, как он оценивает покушение на его жизнь. Журналисты ожидали, что Рейган будет повторять обычные истории о заговоре террористов, о коммунистических происках, но он удивил присутствующих, сказав, что единственной мыслью, засевшей в его сознании, была: «Нэнси, прости, я забыл пригнуться!»[353] Это парадоксальное заявление главы государства произвело неизгладимое впечатление на всю Америку, обеспечив ему небывалый рост популярности.

Первое официальное выступление президента после ранения состоялось на совместном заседании обеих палат Конгресса 28 апреля, то есть менее чем через месяц[354]. За эти дни его рейтинг резко подскочил: в конце марта его поддерживали 48 процентов опрошенных, теперь — 73 процента[355]. Это была рекордная цифра с начала проведения подобных опросов. Президента встретили бурными аплодисментами. Впервые за много лет главу администрации от правящей партии стоя приветствовали аплодисментами и депутаты-оппозиционеры. Так происшедшее способствовало дальнейшему укреплению исполнительной власти.

Свою речь президент начал с шутки, встреченной громким смехом всего зала заседаний палаты представителей: «Вы что, хотите вызвать меня на бис?» «У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за эти приветствия», — продолжал оратор и далее говорил в столь же шутливом тоне, даже с оттенком черного юмора: «Ради такого приема можно было подставить себя под пулю».

Речь, как и первое выступление в Конгрессе, была посвящена проблемам экономики, вернее — уточненной программе экономического оздоровления страны.

Рейган сначала выразил благодарность за сочувствие и поддержку после событий 30 марта от своего имени, от имени своей жены, а также от имени других пострадавших, а затем опроверг высказываемое в последнее время мнение, что покушение было связано с тем, что американское общество «страдает затяжной болезнью», обладает некими порочными чертами, корни которых кроются в основе самой системы. Он, как всегда, не анализировал проблему по существу и по-прежнему прибегал к ярким историям, то ли действительно имевшим место, то ли выдуманным им самим или его помощниками.

На этот раз он рассказал о письме от одного школьника, который, узнав о его предстоявшем выступлении, написал: «Я надеюсь, что вы чувствуете себя достаточно хорошо, но, может быть, вам придется выступать в пижаме?» — а в конце письма добавил: «Если вам надо будет выступать в пижаме, я предупреждаю вас, чтобы вы этого не делали». Вновь раздавшийся смех свидетельствовал, что депутаты обеих партий слушали президента с неослабевающим вниманием. Рейгану исключительно важна была проявленная на заседании межпартийная солидарность — явление весьма редкое в американской практике.

По существу речь была посвящена двум главным вопросам — установлению строгого контроля за государственными расходами и инфляцией, а также сокращению налогов.

Объективная картина, которую обрисовал оратор, по-прежнему не была радостной. «Я хотел бы, — говорил Рейган, — чтобы наша экономика выздоравливала так же быстро, как это произошло со мной». Однако и инфляция, и высокие государственные расходы сохранялись. За первые три месяца нового президентства никаких изменений в экономике не произошло. За последние полгода стоимость жилья возросла на 15 процентов и в такой же степени сократилась покупка новых домов, за тот же период обанкротились свыше шести тысяч бизнесов, средняя почасовая заработная плата составляла меньше шести долларов, а безработными к весне 1981 года оставались около восьми миллионов человек.