Речь Рейгана на этот раз не была обычным набором торжественных фраз и общих обещаний, которыми, как правило, характеризовались инаугурационные выступления. Ему исключительно важно было подчеркнуть единство нации, руководя которой, он намеревался проводить крупные государственные мероприятия.

Поэтому он начал выступление с благодарности Картеру: «Я хотел бы, чтобы наши сограждане знали, как много вы сделали, чтобы сохранить наши традиции. Своим благородным сотрудничеством во время переходного процесса вы продемонстрировали наблюдающему миру, что мы являемся единой нацией, объединенной в сохранении политической системы, гарантирующей в наибольшей степени индивидуальную свободу, и я благодарю вас и наш народ за помощь в сохранении преемственности, которая является основой нашей республики».

Подчеркнув, что именно индивидуальная свобода является основой уникальной американской политической системы, Рейган обеспечил себе мостик для перехода к постановке тех задач, которые он был намерен осуществить.

Однако для этого необходимо было хотя бы кратко охарактеризовать нынешнее состояние страны, и Рейган остановился на нем, заострив те действительные проблемы, которые стояли перед Соединенными Штатами в последние годы. Речь шла об инфляции, падении производства, закрытии предприятий, безработице, низких зарплатах рабочих и низких доходах мелкого и среднего бизнеса и, главное, о налогах, которые съедают значительную часть доходов людей. Так что конкретная картина жизни американцев в немалой степени противоречила торжественным вступительным словам об индивидуальных свободах и заслугах бывшего президента — если не формально, то по существу. Сохранять такое налоговое бремя, которое существует в стране, означает гарантировать огромные социальные, культурные, политические и экономические потрясения.

Необходимо действовать, и действовать немедленно, буквально нагнетал тревогу президент. «Мы собираемся начать действовать, и действовать сегодня» — эти слова становились лейтмотивом инаугурационного выступления.

От экономических, в частности налоговых, проблем Рейган перешел к политическим, связав их в единый узел. Он убеждал, что в современных условиях правительство не может способствовать решению существующих проблем — само правительство представляет собой проблему. Он протестовал против утверждений о том, что общество стало слишком сложным, чтобы им можно было руководить путем самоуправления, что необходима некая элитная группа, которая должна стоять выше, чем управление во имя народа самим народом.

Впрочем, аргументация противоположного свойства выглядела не очень убедительно: «Если никто из нас не в состоянии управлять самим собой, тогда кто из нас обладает такими свойствами, чтобы управлять другими?» На поставленный вопрос ответ не давался. Вместо этого президент соглашался с тем, что общенациональное правительство, несомненно, должно существовать. «Решение, которое мы ищем, должно быть справедливым, ни одна группа не может платить более высокую цену». Это было, пожалуй, единственное место в выступлении, где проявилась неопределенность, свидетельствовавшая, что решение о реорганизации управления все еще найдено не было.

Рейган предлагал провести своего рода «инвентаризацию». Он не давал определенного ответа на вопрос, в чем конкретно она должна состоять, но некоторые исходные положения в речи все же были. Он говорил: «Наше правительство не должно иметь больше власти, чем та, которая предоставлена ему народом. Настало время проверить и пересмотреть рост правительства, которое проявляет признаки, что оно выросло за пределы, которые предоставлены ему народом». И продолжал: «Мое намерение состоит в том, чтобы сократить размеры и влияние федеральных властей и потребовать признания различия между властью, предоставленной федеральному правительству, и властью, зарезервированной для штатов, для народа. Все мы нуждаемся в напоминании: не федеральное правительство создает штаты, штаты создают федеральное правительство».

Чтобы его все же не поняли превратно, Рейган оговаривал, что у него нет намерения вообще ликвидировать федеральные власти, что он собирается заставить их работать — вместе с народом, не «над народом»: «Правительство может и должно предоставлять возможности, а не душить их, поощрять производство, а не подавлять его».

Новый президент торжественно заявил: «Мы — слишком великая нация, чтобы ограничивать себя мелкими мечтаниями. Мы не обречены на неизбежный закат, как мечтают некоторые. Я не верю в судьбу, которая нас ожидает, независимо от того, как мы поступаем. Я верю в судьбу только в том случае, если мы действительно ничего не будем делать. Так что со всей созидательной энергией, которой мы располагаем, давайте начнем эру национального обновления. Давайте обновим нашу решимость, наше мужество, нашу силу. Давайте обновим нашу веру и наши надежды. Мы имеем право на героическую мечту».

Эти положения являлись главным содержанием инаугурационной речи, в которой, в отличие от всех предыдущих выступлений такого рода, ничего не говорилось о внешней политике США, о холодной войне, о договорах и соглашениях с СССР и месте страны в НАТО и мировом сообществе.

Это отнюдь не означало, что Рейган пренебрегал внешнеполитической проблематикой. Вскоре мы убедимся, что это было отнюдь не так.

Крайняя осторожность Рейгана в освещении внешнеполитических проблем в инаугурационной речи объяснялась особенностями текущего момента.

Как раз в дни, предшествовавшие инаугурации, шли к успешному завершению переговоры об освобождении американских заложников в Тегеране, которые проводились в режиме секретности. Если бы в своей инаугурационной речи Рейган заговорил о международных делах, то непременно должен был затронуть тему о судьбе американцев, все еще томившихся в плену мусульманских экстремистов. Но ничего по этому вопросу Рональд сказать просто не мог: любое упоминание «посольского кризиса» могло внести серьезную путаницу в переговоры или даже сорвать их.

Рейган надеялся, что заложники будут освобождены до инаугурации, возможно — в ее ходе. Ему немедленно доложили бы об этом, и в таком случае инаугурационные торжества наполнились бы новым смыслом. Этого, однако, не произошло.

И все же давно ожидаемое событие свершилось. Заложники были освобождены именно в день инаугурации, примерно через час после речи Рейгана.

В связи с важностью этого события, ставшего своего рода символом возрождения национальной гордости, расскажем о нем чуть подробнее, в основном используя документы, собранные французскими кинодокументалистами, по которым в 2014 году Аудиовизуальным институтом Франции был снят документальный фильм «Архивы раскрывают тайны. 1981 год. Освобождение американских заложников в Иране»[314].

Как мы уже знаем, переговоры об освобождении заложников в течение длительного времени велись при посредстве правительственных органов и спецслужб Великобритании и Алжира. После неоднократных отказов диктатора Ирана аятоллы Хомейни вступать в какие бы то ни было сделки (эти отказы, как оказалось, носили характер торга) его представители в конце концов согласились на разбойничий выкуп. Картер был вынужден дать согласие на выплату Ирану 2,9 миллиарда долларов из государственного резерва США. Естественно, сделка, являвшаяся фактической капитуляцией властей США во имя спасения жизней сограждан и наносившая удар по престижу Америки, держалась в тайне в течение трех десятилетий и была раскрыта только несколько лет назад — по истечении срока секретного хранения соответствующей документации.

Деньги поступили в Иран через британских и алжирских посредников 19 января 1981 года. Картер надеялся, что заложники будут освобождены еще в часы его президентства, однако освобождение произошло только 20 января, когда уже была завершена процедура инаугурации. Рейгана информировали об этом, когда он направлялся к своей машине.