Майор плавно приземлилась рядом. Она все еще держалась чуть позади, чтобы не видеть лица собеседника, но теперь оказалась с ним на одном уровне. Даже ее армейские сапоги точно также с хлюпаньем погрузились в грязь.

— Обратите внимание, вы провели на посту лишь четверть этого срока, а уже жалуетесь на усталость.

— Готов поспорить, у моего предшественника был куда менее напряженный график. Первые лет десять точно. Впрочем, это не означает, что я не уважаю этого человека. До сих пор не понимаю, как он смог за эти годы не возненавидеть мир, который поклялся защищать.

— А вы что, ненавидите мир?

— Часть его. В основном ту, что представлена политиками и крупным бизнесом.

— А, ну тогда вы в своей ненависти не одиноки, — улыбнулась Кристал. — Хотя в свете приближающегося Конца Света, я думаю, что скоро с ними будет покончено.

Эйдолон тихо рассмеялся.

— Вы тоже считаете дни, когда же наконец этот гнойник лопнет? К счастью или нет, но осталось недолго.

— Похоже, вы знаете гораздо больше, чем вы сообщаете. Вам известно, в чем вообще заключается Конец Света?

— Известно.

— Тогда почему вы этого не рассказываете? Это бы позволило подготовиться намного лучше.

— Вы не первая, кто задает этот вопрос. Я отвечу тоже, что и сказал когда-то полковнику Уоллесу. Природа угрозы такова, что раскрытие информации о ней неизбежно спровоцирует катастрофу досрочно. До того, как мы достигнем максимальной готовности.

— А мы точно стремимся к ней, а не теряем?

— Резонные сомнения. Что-то уже утрачено, и еще больше мы потеряем. Но вы должны понимать, мисс Пелхам, что критерием успеха является не абстрактное «отражение атаки», и не сохранение работающей инфраструктуры, а само существование нашего вида.

— Поэтому ставка сделана на программу межмировой экспансии? Больше поселений в разных реальностях — больше шансов, что уцелеет хоть кто-то?

Эйдолон кивнул.

— Но все равно, мы даже приблизительно не знаем, с чем предстоит столкнуться. Это парачеловеческая угроза? Болезнь? Какая-то инфляционно расширяющаяся аномалия?

— Я не могу сказать. Простите.

Кристал вздохнула. Снявший маску герой, даже не повернувшийся к ней лицом, казался удивительно человечным. О последнем многие забывали, имея дело только с проявлениями его разрушительной мощи. Ей стало интересно, знает ли его хоть кто-то без маски. Не геройствует же он в разных реальностях 24/7?

— Как вам вообще пришло в голову надеть костюм Эйдолона? — спросила она вслух.

— Кто-то должен был.

— Только поэтому?

— Причин было много на самом деле. Я даже не уверен, какая из них главная. Вам известно, что катализатором любого триггер-события является отчаяние?

— Да, известно.

— А антитеза отчаяния — надежда. Я хотел принести именно ее. Чтобы в сползающем в парачеловеческий хаос мире у людей был хоть какой-то ориентир.

— А я думала, что это у меня трудная работа.

— У вас действительно очень трудная работа, — с грустной усмешкой сказал Эйдолон. — А я всего лишь сражаюсь на войне, которую не начинал, под личиной, мне не принадлежащей, на земле, которая мне не родная, ради победы, которую вряд ли увижу. Тоже самое можно сказать о большинстве из нас.

— Но ведь ради чего-то вы сражаетесь?

— А вы? Вами что движет? Что заставляет вставать по утрам?

— Помимо орущего возле холодильника кота? — попыталась отшутиться Кристал.

— Я серьезно.

— Если честно, никогда об этом всерьез не задумывалась. Я кейп второго поколения, выросла в семье героев. Для меня сражаться ради защиты всего хорошего было чем-то само собой разумеющимся. Потому и пошла в Протекторат.

— Но я чувствую сомнения в ваших словах.

— Последнее время… иногда мне кажется, что лучше бы Конец Света, чем бы он ни был, заставил нас надорваться. Когда мы истощим свои силы, и даже самые безумные и агрессивные взмолятся о мире, тогда наконец-то станет спокойно. Мы перестанем умирать, сходить с ума, калечиться и приносить в жертву себя и других, а станем просто жить.

— Подобная точка зрения не такая уж редкость, — заметил Эйдолон. — Очень многие устали от борьбы.

— Но мы все равно должны продержаться, — вздохнула Кристал.

Герой надел маску, давая понять, что разговор окончен. Кристал поднялась над землей, приложив усилий чуть больше обычного, чтобы вырвать ноги из топкой грязи. Когда она уже развернулась, чтобы направиться к штабу, Эйдолон снова окликнул ее.

— Последний вопрос.

— Да?

— Вы верите в искупление? Можно ли творя добро компенсировать совершенное зло?

— Нет, — уверенно ответила Кристал. — Раньше верила, но после… определенных событий я осознала, что зло всегда останется злом, сколько шансов ему ни давай.

Эйдолон кивнул и резко стартовал с места. Проводив его взглядом, Кристал ощутила странную двоякость. С одной стороны, после короткой беседы по душам она почувствовала себя лучше. Однако вопрос про искупление сбил ее с толку. Эйдолон ведь не себя имел ввиду? А если себя, тогда что такого он натворил в прошлом?

Земля ХХХ, база Котла

Абсолютная память всегда была ее даром и проклятием. Запоминать любой документ или учебник хорошо до тех пор, пока перед глазами навеки не застынут сотни и тысячи лиц тех, кто положил жизнь на исполнение великого Плана. Человеческая психика устроена так, что мозг изолирует самые травмирующие воспоминания, не позволяет сознанию обращаться к ним, чтобы не причинять еще больший ущерб. Но после того, как все мыслительные процессы взял на себя агент, вся пережитая боль осталась с ней навсегда, такая же яркая и отчетливая как в первый миг.

Мало кто может похвастаться, что до мельчайших деталей помнит мгновения своей смертной агонии.

Когда она открыла глаза, то сразу попыталась схватиться за горло, поскольку воспоминания о закупоривших легкие и трахею насекомых не поблекли ни на йоту. Но прошло мгновение, и она осознала несколько фактов. Во-первых, она не могла двигать руками и ногами, их удерживали какие-то неведомые кандалы. Достаточно прочные, чтобы удержать ее. Во-вторых, она больше не давится мухами и пауками, а дышит свободно. В-третьих, она находится на базе Котла, потому что над ней склонилась Фортуна и Эйдолон. В-четвертых, прошло явно много времени. Лицо Фортуны изменилось так, как его меняют только годы.

— Зрачки реагируют. Глаза фокусируются на движущихся объектах, — пробубнил Эйдолон каким-то механическим, не своим голосом.

— Пульса нет, дыхание пятнадцать, мозговая активность нитевидная, — прозвучал сбоку женский голос. — Агент восстановил связь, способности работают.

Эйдолон похлопал ее ладонью по щеке.

— Вы слышите меня?

— Слышу, — интуиция уже подсказывала ей несколько вариантов произошедшего, один другого хуже.

— Назовитесь.

— Шеф-директор Службы Контроля Параугроз Ребекка Коста-Браун, она же Александрия, член Триумвирата. Дэвид, к чему этот спектакль?

— Прошу прощения. Мы не были уверены в конечном результате, поэтому пришлось принять меры. Ваша сила слишком смертоносна. И еще кое-что, — Эйдолон коснулся креплений маски. — Я не Дэвид.

Александрия думала, что ее уже нельзя чем-то удивить, она слишком многое видела. Но когда Эйдолон снял маску, у нее перехватило дыхание. Внешность подростка сильно отличалась от внешности взрослого мужчины, но знакомые черты проступали отчетливо. Черты убийцы ее друзей.

— Как вы, должно быть, уже поняли, прошло много лет, — произнес Кёлер. — И за это время изменилось многое.

— Да, я заметила, — ледяным тоном ответила Александрия, пробуя на прочность сковывающие ее кандалы. — Если этот костюм на тебе, полагаю, Дэвид мертв?

— Боюсь что так.

— Давно?

— Он пережил вас лишь на несколько часов.

Александрия закрыла глаза. Герой, Легенда… оба ушли у нее на глазах. В последние мгновения перед тем, как ее сознание погасло, она все еще надеялась, что Эйдолону, настоящему Эйдолону, а не этой фальшивке, удастся покончить с активированной бомбой Симург. Что же здесь, черт возьми, произошло?