Сегодня утром Колин получил сообщение от Дракон. Из Клетки исчез заключенный. Не погиб, что случалось постоянно, а исчез без следа, прямо их тюремного блока. Пропавшим злодеем была старая знакомая, Бакуда, устроившая вакханалию террора в Броктон Бей. Камеры, разумеется, ничего не зафиксировали. Просто была Бакуда, и вот ее не стало.

Мексиканские картели снова пробуют на прочность южную границу. Атакуют пограничные посты, устраивают налеты на приграничные города. Герои проводят ответные карательные рейды. Градус взаимного ожесточения растет.

Падшие распространяются будто чума. Они действуют скрытно, захватывают небольшие городки, где героев нет или их слишком мало. В Конгрессе идет обсуждение, следует ли приравнять Падших к угрозе S-класса, и если да, то что делать с гражданскими, попавшими под их влияние? Ликвидировать, как бомбы Симург?

Колин выключил видео и программу электронного документооборота. Там уже скопился порядочный список документов, требовавших его резолюции. Самая тошнотворная часть его работы теперь выглядела как последняя возможность хоть немного отвлечься.

Первым в списке было ходатайство от Сталевара. Он просил, чтобы одной из его подчиненных досрочно отменили испытательный срок и присвоили статус полноправного героя. Колин надел шлем, чтобы иметь быстрый доступ к базе данных, и быстро изучил личное дело упомянутой особы. Хм. Протуберанец, ранее известная как Солнышко. Последняя из группы Скитальцев, единственная, кого Ахриман по каким-то неведомым причинам пощадил. Сдалась добровольно, приняла предложение о вступлении в Протекторат по программе реабилитации. За три года ни одного взыскания или выговора. Практически образцовый герой, за исключением регулярных визитов к психотерапевту.

Алгоритмы нечеткой логики в шлеме Колина взвесили все «за» и «против» и выдали результат. Он не стал спорить с собственноручно написанной программой, сменил статус ходатайства на «одобрено» и открыл следующее.

Первым, что она увидела, был белый потолок. Увидела глазами, которых у нее не было. Она лежала в темноте на больничной койке. На спине, которой у нее не было. Вдыхала воздух, пропитанный запахом озона и дезинфицирующих средств. Вдыхала легкими, которых у нее давно не было.

Зато ушла боль, удушье, чувство пронизывающего холода и обжигающего жара одновременно. Головокружение из-за повреждения вестибулярного аппарата. Все то, что было ее единственной действительностью целую вечность. Койка дарила уют и тепло, а тишину разбавляло деловитое попискивание медицинских приборов. Когда она все это осознала, то радостно засмеялась: ей наконец-то удалось сойти с ума.

Через какое-то время (как будто это слово имело какой-то смысл) смех ее утомил. Она пошевелилась и увидела перед собой два странных предмета. Прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошло — это ее собственные руки. Которых у нее, разумеется, быть не могло.

Так или иначе, ей понравилось это новое сумасшествие. Намного интереснее непрекращающейся агонии на самой грани смерти, когда даже мышление было непосильной роскошью. Она осмотрелась кругом, отдаваясь безумию без остатка.

Больничная палата. Комната, адаптированная для размещения пациента. Строение не является больницей. Строение изолировано. Строение является жилым домом.

Прикосновение давно забытой силы отдавалось в разуме чистым наслаждением. Пока она еще сохраняла остатки рассудка, сила не могла течь ровно. Она снова и снова вела анализ скудного окружения, с одной и той же точки.

Вставать ей не хотелось. Лежать под мягкой простыней было слишком приятно, да и сил не было даже приподняться. С трудом сфокусировав зрение, она смогла немного осмотреться. От левой руки шла прозрачная трубка, подсоединенная к капельнице.

Введено лекарство. Введен транквилизатор. Введен транквилизатор, не вызывающий привыкания. Нежелание причинять вред. Заинтересованность в функциональности.

Последнее напряжение силы отняло слишком много энергии.

Ее веки отяжелели, и сознание провалилось в темноту беспамятства.

Когда она снова открыла глаза, вокруг было светло. Свет проникал в комнату через окно, за которым виднелся снег. Капельница пропала, сгиб локтя, куда раньше вставлялся катетер, покрывал бинт.

Уединенное строение. Уединение ради невозможности побега. Уединение ради пленения. Пленение для принуждения к работе.

Это не особенно ее напугало. Все вокруг казалось настолько нереальным, что перспектива оказаться у кого-то на крючке не выглядела серьезной неприятностью. Просто еще одна деталь грезы, созданной измученным разумом.

Разнообразие в обстановку внесли звуки шагов и открывшаяся дверь. В комнату вошла молодая рыжеволосая женщина в белом халате. Перед собой она толкала сервировочную тележку, на которой стоял поднос с тарелкой и стаканом.

Еда. Легкоусвояемая еда. Создающая минимальную нагрузку на желудочно-кишечный тракт. Дополнительно обогащенная бактериальными культурами. Бактериальные культуры служат для восстановления работы кишечника. Есть необходимость в регулировке работы кишечника.

Женщина подкатила тележку к койке и проверила показания приборов. Ей не было дела до пациентки. Ей не нравилась ее работа, но у нее было особого выбора. Несмотря на белый халат, женщина даже не была настоящей медсестрой. Зато была парачеловеком.

Она раскрыла рот, чтобы установить какой-то контакт, получить больше подсказок для своей силы… и замерла в растерянности. Во-первых, губы и язык напрягались, но не могли засинхронизироваться между собой, а голосовые связки словно парализовало. Издать какой-нибудь членораздельный звук оказалось непосильной задачей. Во-вторых, она вдруг осознала, что не может вспомнить собственное имя.

— Сколько пальцев я показываю? — спросила лже-медсестра, показывая два.

Она беспомощно зашлепала губами. Проблема заключалась не в физическом повреждении мозга, что было бы хуже всего. Психологический блок, травматический опыт — так говорила сила. Но в чем заключалась травма?

Она попыталась вспомнить что-нибудь из прошлого. Мимолетные, смутные образы проносились перед глазами, но стоило ей попытаться на чем-то сосредоточиться, как мозг тут же словно заклинивало. Не теряя надежды уловить какие-то воспоминания, она напрягла память. Что-нибудь простое, ну хоть что-нибудь…

Дуло пистолета смотрит в лоб…

Нож в подушке…

Волны захлестывают улицу…

Стальные когти смыкаются на горле…

Она едва успела перегнуться через край койки, когда ее стошнило на пол желудочным соком. Все ее тело тряслось под простыней от сильнейшего приступа паники. Она не могла ничего вспомнить, потому что не хотела помнить.

— Вот же засранка, — проворчала лже-медсестра и куда-то ушла. Сила подсказала, что она отправилась на поиски тряпки. Отправилась за пределы этого мира. Черт-те что…

Ее сил хватило на то, чтобы вытереть простыней рот, после чего она снова ненадолго отрубилась. Когда она пришла в себя, то свет из окна падал иначе, а противная лужа на полу исчезла. Каша все еще стояла рядом, хотя и успела остыть. Недолго думая, она ее съела, только в процессе осознав, насколько голодна. До сих пор ее поддерживали только инъекции.

Чтобы просто встать на ноги, ей пришлось приложить усилия, а при передвижении приходилось опираться на стены. Невесомая больничная пижама давила на плечи тяжким грузом. Сколько же она провела здесь, в неподвижности и получая скудное питание через вену?

Три месяца, услужливо подсказала сила.

Каша прибавила сил, так что она смогла обследовать дом. Это было одноэтажное здание, построенное по технологиям быстрого возведения, но достаточно теплое, чтобы выдержать зиму. Обилие свободного места намекало, что его не успели обставить. Точнее, пока в этом не видели смысла, ведь статус его обитательницы этого места оставался неясным. Рядом с ее комнатой оказалась туалет и душевая, вода в которую поступала из артезианской скважины и подогревалась электричеством, которое вырабатывал ветряк на крыше. Сам дом стоял на невысоком холме посреди леса.