— Я герой, по-твоему?

Деннис не нашелся что ответить.

Конрад прошелся вдоль стеллы, вернулся обратно.

— После того, как я выбрался из-под тысяч тонн грязи и камней, то первым делом полетел к убежищу, где были мои родители, — сказал он, обернувшись к Деннису. — Гермодверь заклинило, пришлось вырезать бластером. Когда я ее открыл, люди внутри уже стояли по шею в воде и молились. Знаешь, что я увидел в их глазах и крови? Ужас. Они боялись меня больше, чем смерти от утопления.

— Видок у тебя и правда был… так себе.

— Два дня я провел с родителями в убежище, уже в другом. Наш дом был уничтожен, нам некуда было возвращаться. Снял доспехи, переоделся в гражданское. Строил опреснители, электрогенераторы, дезинфекторы. Из хлама, который подворачивался под руку. Делал то, что привык и умел делать. Потом какой-то японец сказал мне в спину, что я нацистский уебок. Когда я собирал опреснитель. Я подошел к нему и предложил сказать мне это в лицо, а он обоссался. Тогда я сломал недоделанный опреснитель, попрощался с родителями и ушел.

Он провел пальцами по покрытому царапинами имени Софии. С таким видом, будто знал что-то важное.

— Повторю вопрос. Кому и ради чего я должен помогать?

— А ты сам разве не говорил, что есть вещи, которые просто нужно делать? — возразил Деннис. — Потому что если их не делать, завтра не настанет.

— Оно в любом случае не настанет. Губители уничтожат цивилизацию в нынешнем понимании максимум за десять-двенадцать лет. Еще за десять они истребят тех, кто не умрет от голода и эпидемий. Их невозможно убить или остановить. Они не уничтожили нас только потому, что играют с нами, скрывают свою истинную мощь.

Деннис немного опешил.

— Да что за херню ты несешь?! Ты разве сам не победил Левиафана?! — выкрикнул он.

— Это ты называешь победой? — Конрад махнул рукой в сторону Рва. — Даже если я восстановлю "Сирин" и "Яркую девочку", даже если явлюсь на следующую битву… стоит мне появиться в радиусе сотни километров от Губителя, как он отбросит притворство и вжарит так, что Ньюфаундленд будут вспоминать с ностальгией.

— Но надо пытаться! — Деннис не понимал и половины того, что говорил Конрад. Ему просто не хотелось уступать в споре. Только не ему.

— Я уже попытался. Даже вышел далеко за пределы установленных правил. Но как оказалось, Губители знают правила лучше.

Он повернулся и пошел прочь. Ссутулившийся, сломленный. Руина, когда-то бывшая человеком. На него невозможно было злиться, его нельзя было ненавидеть. Сильнейший кейп Залива сейчас вызывал только жалость пополам с отвращением.

— Конрад, которого я знал, никогда бы не опустил руки, — бросил вслед Деннис. — И у него бывали трудности, но он всегда шел вперед.

Технарь остановился. Деннису показалось, что он зашелся кашлем, но нет. Это был смех. Страшный, беззвучный смех, с застывшим оскалом на лице.

— Но я уже не тот Конрад, которого ты знал, — ответил он и удалился.

В тот день Деннис не стал возвращаться в чудом уцелевший дом, а взял ночное дежурство.

Голод.

До недавних пор Эмма не знала подлинного значения этого слова. В прежней жизни, до Губителя, она имела возможность в любой момент что-нибудь съесть, даже если не пользовалась ею. Сначала из-за соблюдаемой диеты, позднее — из страха выйти за порог комнаты.

Теперь голод стал ее вечным спутником. Не проходило и минуты, чтобы она не вернулась мыслями к еде. Она, как могла, гнала от себя эти бесплодные мысли, потому что еды не было. Нигде.

Левиафан своим водяным ударом рассек город надвое, и дом Барнсов оказался отрезан от цивилизации. Не спасало даже то, что район не особенно пострадал от волн. Первые дни они с матерью проедали запасы. Потом ее мать выменивала вещи на консервы. Потом она ушла и больше не вернулась.

Эмма осталась одна.

Она сидела в темной комнате, завернувшись в одеяло, и чтобы хоть как-то отвлечься от голодных болей, погружалась в воспоминания. Увы, вспомнить что-нибудь приятное ей никак не удавалось. Воспоминания двухлетней и более давности, связанные с Тейлор

и ее матерью, которая пекла великолепное печенье

, он вытравила из памяти уже давно. Думать о Софии она тоже не могла, потому что любые воспоминания о ней моментально перетекали на ее внезапное предательство.

Казалось, что несколько дней назад они как следует проучили это ботанку Эберт

а после школы пошли в торговый центр, пообедали на фудкорте

, и все было прекрасно. Она просто взяла и исчезла из ее жизни. Перевелась в другую школу, не отвечала на письма и СМС, сбрасывала звонки. В тот единственный раз, когда София все же ответила ей, то просто сказала найти парня и перестать ее донимать. Как-то Эмма заметила ее на улице с каким-то рыжим парнем, вполне довольную жизнью.

Тогда она и поняла, что София просто сдалась. Все ее слова о том, что она хищник, оказались пустыми словами, она с радостью променяла свою свободу и силу на дурацкую романтику. Эмма решила, что уж она-то никогда не опустится до подобного. Она знала, что была сильной, она выжила. А эта сучка Эберет поплатится за все.

Так продолжалось до тех пор, пока суперзлодеи не начали войну на улицах. Они всей семьей отправились в выходной день в торговый центр. Именно в тот день, когда Бакуда взорвала там одну из своих бомб. Отца и старшую сестру Эммы, вместе с еще десятком людей, затянула в себя черная сфера, а потом исчезла без следа.

Эмма была в ужасе, она в деталях запомнила как под действием неведомых сил тела ее родных ломаются и сплющиваются.

брызги мяса

Но все еще утешала себя тем, что пережила и это. Новый удар настиг ее всего через несколько дней. По телевизору выступил отец Тейлор, и со слезами просил дочь бросить суперзлодейство и сдаться.

Тогда Эмма и сломалась. Она бросила школу, заперлась в комнате, заклеила все щели, какие смогла найти, и все равно вздрагивала в ужасе при любом звуке, напоминающем жужжание. Ночами она не спала, стискивала вспотевшими руками клюшку для гольфа и баллончик спрея от насекомых. Она знала, что Тейлор… нет, <i><b>Скиттер</b></i> рано или поздно придет за ней.

Скиттер не пришла. Зато пришел Левиафан.

Голод терзал ее непрерывно, время от времени чуть-чуть притухая, но только для того, чтобы впиться с новой силой. Последние несколько дней Эмма поддерживала себя початой пачкой риса. Сырого, разумеется. Даже умей она готовить, кухонная плита без электричества работать не желала. У нее была большая бутыль с пресной водой, но и та вчера показала дно.

Эмма сама не поняла, в какой момент голод пересилил страх. Возможно потому, что способность здраво рассуждать покинула ее намного раньше. Стиснув в руке баллончик с аэрозолем, она с трудом отворила дверь и поплелась по коридору к лестнице. Ноги то и дело подкашивались, кружилась голова, Эмме приходилось держаться за стену, чтобы сохранять равновесие — настолько она была истощена.

На первом этаже дома было также темно и пусто, как и на втором. Эмма прислушалась, но насекомых пока слышно не было. Те остатки рассудка, что еще не покинули ее, подсказывали, что вряд ли Скиттер специально караулит ее у входа, но глубинный, животный страх заставлял ее двигаться медленно, с неимоверным напряжением.

У двери Эмма застряла почти на минуту. Ей нужно было собраться с духом, чтобы переступить грань между безопасным домом и пугающим внешним миром. Очередной болезненный спазм в животе придал ей достаточный импульс, чтобы собраться с духом и толкнуть дверь.

если выйти наружу, там найдется какая-нибудь еда

Снаружи оказалось почти также темно, как внутри. Эмма не вела счет времени, но похоже сейчас был поздний вечер. Это было неприятно, но не так плохо, как множество вьющихся в воздухе насекомых. Эмма судорожно вскинула баллончик и выпустила по ним длинную струю спрея. Это не сильно помогло, некоторые мухи разлетелись в стороны, но их место быстро заняли другие. И на Эмму они не обращали никакого внимания.