С одной стороны, я просто тянул время, надеясь непонятно на что. С другой… какой-то части меня действительно было интересно, что может предложить Джек. При всей своей монструозности, он был отличным собеседником.

— Искусство, Конрад. Искусство. Ты уверенно говоришь о приближающемся конце, и я разделяю твою уверенность. Но у тебя есть сила, — он указал на мою правую руку. — Сила, которая переживет все. Пройдут миллионы лет, но то, что заключено в петлях, сохранится нетленным.

Я мысленно потянулся к доспехам. Вживленные в кости пространственные якоря отозвались на команду, хотя болезненность и многочисленные травмы, нанесенные силой Регента, давали о себе знать. Броня развертывалась не так быстро, как раньше.

Второе движение мысли проявилось монохромным эффектом, окутавшим руку.

Я заметил, как Манекен и Ампутация чуть-чуть подались вперед. Оба тщательно сдерживали инстинктивный интерес, который Технари всегда проявляли к чужим изделиям. Это было заметно по участившемуся пульсу Ампутации и сдвигу процессов в замкнутых системах Манекена.

Джек одобрительно кивнул.

— Не помешала бы демонстрация, — сказал он.

Я подумал о Висте, которая сейчас находилась в вестибюле штаб-квартиры СКП. Вот уж демонстрация получилась нагляднее некуда. Но послание Джека было вполне прозрачным: его интересовало не то, работает ли «Яркая девочка» так, как заявлено, а перешагну ли я черту. Потому что обратного пути уже не будет.

А может, его и не было никогда?

Я подумал о своей жизни с того момента, когда получил способности. Все это время она неотвратимо катилась в пропасть. Или я ее туда сам катил? Или ее туда катила Симург? В общем-то, уже неважно. Я просто шел своим путем, и этот путь меньше чем за год привел меня сюда. Ампутация предлагает мне вместе заняться исследованиями, а Джек Остряк приятельски улыбается.

— На ком продемонстрировать? — спросил я. — Кто-то из вас вызовется добровольцем, или будете тянуть спички?

Джек хохотнул.

— Нет, такого не требуется. У тебя ведь сегодня день рождения, и согласись, шестнадцать лет исполняется только раз в жизни. А раз так, мы решили приготовить нечто особенное. Манекен, открывай.

Человекообразный конструкт исчез за рядами полок и через несколько секунд вернулся с двумя массивными контейнерами. Достаточно большими, чтобы в каждом поместился взрослый человек, и непроницаемыми для моей силы восприятия.

Ампутация просто лучилась гордостью, Душечка накручивала локон на палец. Чувства Манекена не читались, его физиология и анатомия была слишком отлична от человеческой, но он возвышался над вертикально стоящими контейнерами и по-хозяйски придерживал их руками. По моей спине побежал неприятный холодок. Если в этих контейнерах было что-то, чем гордилась Девятка, это явно что-то паршивое.

С шипением разгерметизации контейнеры отворились, и мои внутренности сдавил ужас.

В находящихся внутри людях безошибочно угадывались родители Конрада — мои родители — их лица остались почти нетронутыми. Над всем остальным явно поработали Ампутация и Манекен. Поработали усердно, с чувством и полной отдачей, чтобы изувечить человеческие тела всеми мыслимыми способами, и при этом не дать сбежать в смерть или спасительное сумасшествие. Эти запутанные переплетения органов и каких-то механизмов… некоторые куски плоти выглядели чужеродными, выращенными искусственно или позаимствованными у животных… и они оба оставались в сознании. Хотя и не могли закричать.

— Мы перехватили их несколько дней назад на пути в Нью-Йорк, — охотно пояснил Джек. — Способности Душечки имеют огромный радиус, так что это было просто. За это время Ампутация и Манекен успели реализовать все свои идеи, но сейчас у этого произведения искусства есть один фатальный недостаток — оно недолговечно. Деградация тканей и износ механизмов рано или поздно его испортит. Исправь это, и ты принят.

Я понимал, что счет на секунды, что Джек не даст мне много времени на раздумья, но вместе с тем словно окаменел. Я смотрел в глаза мамы и папы — замученных, беззвучно кричащих от нестерпимой боли, и при этом с теплящейся искоркой надежды. Ведь они не видели того, чем я являлся. Они видели своего сына, которым по-настоящему гордились и которого запоздало, но любили.

Я только сейчас понял это.

Они были в ужасе от того, что меня окружали монстры, но также в их глазах я был могущественным героем, который может спасти их. Но Джек сказал, что я уже другой человек…

Моя левая рука сама собой опустилась в карман и нащупала небольшой металлический предмет. Пульт, связанный с центральным терминалом моей мастерской. Когда и зачем я успел его туда положить?

— Вперед, не медли, — голос Джека звучал словно издалека. — Все мы иногда пробуем что-то новое.

Оглядываясь назад, я понимал, что часто меня подводила импульсивность, склонность сначала делать, а потом думать. Подвела она и на этот раз, только не меня. Я еще только размышлял над словами Джека и своей рвущейся связью с прежним Конрадом, когда моя права рука уже поднялась, и из предплечья брони выдвинулся бластер.

Сфокусированный луч. Максимальная мощность.

С резким взмахом тонкий красный луч описывает дугу. Она срезает голову Манекена, разрубает пополам Птицу-Хрусталь и Душечку, отсекает ноги Ожог. Но самое главное, что луч одним росчерком проходит через головы моих родителей, прерывая их страдания.

Сибирь мгновенно оказывается рядом с Джеком и Ампутацией, делится с ними неуязвимостью через прикосновение. Мгновения, которое она потратила на их защиту, мне хватает, чтобы нажать на кнопку пульта. Экстренное извлечение.

Окружение заброшенного супермаркета сменяется моей мастерской. Рука дико болит, все мое тело сильно обожжено, но это мелочи. Механизм экстренного извлечения предназначался для возврата «Сирина» в мастерскую, где бы он ни находился, и только для этого. Но когда я начал сращивать его с собой, то и мое тело с точки зрения телепорта стало частью доспеха.

Игнорируя боль от ожогов, я бросился к терминалу. Нажатие единственной кнопки — и проход, соединяющий карманное измерение, схлопнулся, полностью отрезав его от основной реальности. Теперь сюда не мог проникнуть никто вообще кроме, наверное, Эйдолона, возникни у него такое желание.

Я сполз на пол и вцепился руками в волосы. В груди щемило нестерпимо, дыхание стало рваным. По щекам потекло что-то мокрое. Кровь, наверное. Дождю же здесь взяться неоткуда.

В мастерской тихо. Только слабо гудят активные устройства.

Кто-нибудь, помогите мне! Спасите меня, спасите от самого себя! Хоть кто-нибудь, кто угодно, пожалуйста!

Никто не придет. Никто не поможет. Кроме песни, чарующей и ужасной, что заполняет собой сознание, затапливает его без остатка.

В мастерской темно. Только светится экран терминала и индикаторы на синтезаторных установках.

Песня Симург звенит в моей голове, словно утешительная колыбельная, и я понимаю, что у меня не осталось сил бороться с ней. У меня нет ни одного якоря. Ничто не может удержать меня от принятия своей природы.

Проходит какое-то время, и слезы заканчиваются, а боль становится терпимой.

Я встаю на ноги и оцениваю своей силой доступные ресурсы и мощности. Генезис устроила нехилый погром… но это не так уж важно. У меня есть все необходимое.

Я активирую «Лотос», и снимаю всю одежду. Йодным фломастером расчерчиваю на теле схему, по которой пройдут разрезы. Настраиваю параметры работы «Лотоса», на ходу вношу изменения в программу, учитываю все, что смог увидеть или почувствовать.

Моя сила ведет меня. Мне уже все равно, куда.

Пятьдесят часов спустя

— Хорошие новости, — Лиза бросила на стол телефон и обессилено плюхнулась на диван. — Приказ на убийство мы пока не получили.

— Отличная новость, — кивнул Брайан, даже не пытаясь скрыть сарказм. — Вот теперь все будет замечательно.

— Мог бы и оценить мои усилия. Ты хоть представляешь, сколько людей мне пришлось шантажировать, чтобы заблокировать бюрократическую машину?