— Кто бы говорил, я даже выходить не собиралась, когда у тебя появилась невеста.

— Но даже этот разлад ничего не смог изменить. Вскоре, я сделал ей предложение на свадьбе наших друзей.

— И ты согласилась? — Уверенная в своей правоте, ибо уже знала, что я называл Кадер женой, спросила Сема.

— Нет, сбежала на год в Стамбул, и жила бы спокойно дальше, но мне позвонила его бывшая девушка, которая несколько раз пыталась убить меня, позвонила, чтобы, вероятно, попробовать убить ещё раз.

Повисло молчание, люди не понимали, верить им сейчас, или не верить, пожалуй, это единственное событие, которые они запомнят за этот отпуск, а ещё, никогда не поверят в сказанное, до конца жизни считая, что у Кадер специфическое, но такое развитое чувство юмора. Поделившись этой историей с кем угодно, можно столкнуться с такой реакцией, всего этого просто не могло бы произойти в обычной жизни, но у нас произошло.

— Шучу, — проговорила Кадер, не отрывая от меня неприязненного взгляда. — Конечно, согласилась. И с тех пор мы счастливы.

Ни слова правды, но в это верят все.

— Не думал, что тебя задел тот момент в кабинете.

— А чего ты ожидал? Что я обрадуюсь?

— Не знал, что ты сделаешь, поэтому и сделал это. Мне хотелось понять, что ты чувствуешь ко мне. Соглашусь, это был не лучший вариант.

— Неужели у тебя были какие-то сомнения на этот счет?

— Были, так же, как и у тебя. Ведь мы оба так старательно верили в нашу ложь о чувствах.

Кадер стоит напротив меня, вернувшись с ужина, мы просто встали у стен, друг напротив друга. Какое-то время девушка молча смотрела на меня, вспоминая, или анализируя что-то, или же страдая от недопонимания.

Я стоял рядом, но не слишком, чтобы не давить на неё, стоял, и смотрел на её прекрасное, столь дорогое моему сердцу, лицо, на эти изумрудные глаза, в коих отражалось столько печали, размышлений, и главное, сомнений.

— Почему ты признался мне в чувствах вскоре? Из-за жалости? Ведь вечером я, в который раз, нашла приключения на свою голову.

— Не совсем. Глупо отрицать, что тот момент, когда я встретил тебя на парковке, никак не повлиял на столь скорое решение. Я переживал за тебя, не мог допустить, чтобы что-то произошло, боялся не успеть. Но ведь я не всегда мог сказать тебе, будь осторожнее, не ходи туда-то, дождись меня, ты бы ответила, что это не моё дело, и в чём-то была бы права.

— Странно, ведь отсутствие между нами какой либо связи никогда не мешало тебе раздавать мне указания.

— Это другое. Я допускал, что ты откажешься от выполнения этих указаний, а когда твоей жизни стало что-то угрожать…

— Я умело находила причины для угрозы жизни, каждый день находила проблемы. И продолжаю делать это сейчас. Но ты не спешил признаваться в чувствах.

— Одно накладывается на другое, Кадер. Я боялся умереть сам, не признавшись тебе в любви, так же, боялся потерять и тебя. С каждым разом, когда твоя жизнь висела на волоске, я осознавал, что не всесилен, каких бы мер не предпринимал, что-то происходило. Так же произошло и сейчас. Я бы мог играть в твои игры, ходить годами вокруг и около тебя, не давать сделать шагу здесь или в Стамбуле, но после того события… Жизнь будто даёт мне знак, что я не должен отпускать тебя.

Кадер молчала, анализируя мои слова, смотрела куда-то мимо меня, и продолжала молчать.

— Боюсь, что в какой-то момент ты опять скажешь, не люблю, найдёшь другую девушку, и в тот же день моя жизнь снова разрушится. Я думала, что стала сильнее, но нет, если это случится вновь, я снова не буду знать, как с этим справиться.

— Ты продолжаешь вспоминать это? — Огорчаюсь я, осознавая, какую боль причинил теми словами, тогда я не думал, что забрать их будет так тяжело.

— Нет, не вспоминаю, я живу этим моментом. Стоит только глаза прикрыть, как я вижу твои глаза, твои безразличные, скучающие глаза, за мгновение до того, как ты разбил мне сердце. Стоит повиснуть тишине, как я, раз за разом, слышу эти слова, — её глаза наполнились слезами, и от этого моё сердце сжалось, если бы я мог стереть это воспоминание из её головы.

Делаю шаг вперёд, обнимаю её, она отстраняется, так, что даже не упирает руки в мою грудь. Не касаюсь ладонями её спины, держу рядом, чувствуя тепло, исходящее от её тела. Между нами нет телесного контакта, словно прикосновение причинит ей невыносимую боль.

— Не прикоснусь к тебе, в жизни не дотронусь, — это прозвучало не так внушительно, как ей хотелось бы, но я уважал это её решение, и не пытался быть более навязчивым.

— Мне хватит одного твоего дыхания рядом.

Продолжаем молча стоять так, она едва заметно опускает голову на моё плечо, почти не чувствую её, так же, как и она не чувствует мои руки на своей спине.

За дверью ещё громче слышен стрекот кузнечика, где-то недалеко ухает сова, журчит ручей, и мы молча стоим в центре этой красоты, любимая, пусть и злится на меня, но она рядом, и больше мне ничего не нужно.

— Не могу поверить, мы же на отдыхе, почему я должна готовить? — Возмущалась Памук, услышав новость о том, что на кухне заболел повар, а остальные работники приносят свои извинения и предлагают постояльцам самим приготовить себе еду.

Ни у кого это не вызвало особых затруднений, и только молодая супруга директора продолжала возмущаться.

— Памук, дорогая, если для тебя это очень тяжело, — проговорила Семиха. — Я приглашаю вашу семью к нам на ужин, да что там, я всех могу пригласить.

— Не пытайся показаться лучше, чем ты есть, госпожа Семиха, — рассердилась девушка. — Уж я-то знаю, как ты готовишь. Я лучше тебя справлюсь, просто мне не нравится, что на отдыхе с нами так обращаются. Аббас, я ведь говорила тебе, лучше нам всем поехать к морю.

— Памук, замолчи, найди себе другое развлечение, — рявкнул на неё супруг, сейчас ему было не до выяснений отношений, в картах ему не везло, и он срывался на всех, даже на легкой, ненавязчивой мелодии, льющейся из динамиков. — Да сколько можно? Что это за настырное завывание? Кто этим управляет? Эй, парень, выключи эту тягомотину.

— Прошу тебя, не нервничай, не забывай, наши новые знакомые ещё не привыкли к твоему вспыльчивому нраву. Биркан, Кадер, прошу извинить его, мой друг не выдерживает стрессовых ситуаций.

— Ничего страшного, господин Насух, — улыбается Кадер, которой пришлось отложить книгу из-за постоянных ссор, мешающих ей. — Тогда я уведу Памук, пусть тоже не нервничает.

— Мы куда-то пойдём? — Обрадовалась девушка, подскакивая с кресла.

— Хочешь погулять? Походим по лесу, спустимся к реке.

— У тебя развлечения, как у госпожи Семихи. Пока вас не было, она тоже меня выгуливала. Будто я вам собака.

— Какая же ты склочница, дочка, — всплеснула руками женщина, она относилась к девушке как к нерадивой младшей сестре, слишком часто Аббас просил её следить за супругой. — Кадер хочет погулять, сопроводи её, не ходить же ей одной по лесу.

— Что интересного в прогулках? Лучше сходим на корт, поиграем в теннис. Или в волейбол. Можно даже парами сыграть, госпожа Семиха классно играет.

— Ещё бы, жаль только Сема уехала, а так здорово поиграли бы.

— Я бы с удовольствием понаблюдала бы за вашей игрой, — отвечает Кадер, не зная, как бы ей отделаться от этого развлечения.

— А ты что? Не будешь играть? — Удивляется Памук, вытаращив глаза, будто Кадер сознаётся в чём-то предосудительном.

— На какое-то время мне запрещены физические нагрузки.

— Ты беременна? Вы поэтому поженились?

— Памук! — Взревел её супруг. — Я велел закрыть тебе рот.

— Нет, что вы, на днях я повредила руку, доктор велел не перенапрягать её.

— Он тебя бьёт? — Продолжала наседать девушка, во все глаза, таращась на Кадер.

— Памук, не доставай мою жену.

— Ты её бьешь, а мне говоришь не лезть?

— Уверяю, ни при каких обстоятельствах я бы не поднял на неё руку.

Она странно, совершенно недоверчиво посмотрела на меня, затем сощурила глаза, и развернулась к Кадер, будто ничего и не было, заявив: