— Подожди. Уехал бы без тебя?

— Да, сказал, что нужно менять жизнь и сбегать.

— Он бы не уехал от родителей, невесты, хоть и ненавидел её, от своих обязанностей. Джан не такой человек. Он терпел бы до последнего.

— В тот день что-то изменилось. До этого он говорил, что не может оставить всё, но ещё в больнице он начал этот разговор. Постой, когда мы были в больнице, ему позвонили, он побледнел, заволновался, можно сказать, испугался.

— Ты не спросила? Не видела, что это был за номер?

— Нет. Он сказал, это дела, ничего серьезного. Уехал и до вечера, точнее почти до ночи, я не видела его.

— Ладно, у меня уже голова кипит, — простонал я, утыкаясь лицом в сложенные на столе руки. — Продолжим завтра, сегодня я не способен на размышления.

Кадер предложила мне лечь в её комнате, а сама собиралась уйти в пустующую спальню отца. Она протянула мне сложенный плед, на этот раз для сна, утепленный, и собиралась уходить, но я взял её за руку, останавливая.

— На одну ночь останься со мной, пожалуйста. Иначе мысли о Джане не оставят меня, да и тебя тоже.

Девушка тяжело вздохнула, её печальный, раздумывающий взгляд, остановился на свободном месте, возле меня, предназначенном специально для неё, это ведь её комната, а не моя.

Не говоря ни слова, она села рядом, сбросила со ступней махровые тапки, мерзкого, даже тошнотворного, розового цвета, от которого рябило в глазах, после чего перелезла через меня, упираясь плечом в стенку, и обхватила область чуть выше локтей руками, словно чувствовала себя неловко, видимо, так оно и было.

Я лег рядом, но держа дистанцию, стараясь не касаться её, чтобы не потревожить. Повернул голову к ней, завороженно, как на великолепную картину в галерее, разглядывал я смущенно-печальное, с ноткой задумчивости, красивое лицо, с горящими зелеными глазами, отражающими насыщенную зелень хвойного леса. Длинные, русые волосы Кадер, редкие волоски которых казались золотистыми, словно кто-то вплел в них тонкие, золотые и медные нити, от которых в знойные дни отражались солнечные лучи, разметались по подушке, довершая эту картину.

— Почему ты прижалась к стене? Боишься? — Произнес я, и этот задумчивый, не по годам мудрый взгляд, с частным налетом грусти, образовавшимся в результате каждодневных размышлений о мире, в котором света становится всё меньше, обратился ко мне, словно растворяясь в моих черных глазах, являющихся ей полной противоположностью.

— Да, — шепотом проговорила Кадер, впервые так долго глядя мне в глаза. — Не хочу, чтобы ночью ты скинул меня с кровати.

— А так не скину? — Мне хотелось улыбнуться, ведь что-то внутри меня улыбалось, словно что-то щекотало в горле, но на лице выразилась тоска. Тоска из-за осознания того, что теперь я в ловушке, и как бы мне не хотелось улыбаться, хорошего в этом ничего нет.

— Тогда придеться поднять меня, я проснусь, и сама столкну тебя, — слегка засмеявшись, проговорила она, на мгновение, потеряв это отчаяние в глазах.

Мне же, совсем не было смешно, и уже не будет. Зачем я ввязался в это? Но разве мог я предположить подобный расклад?

— В этих словах вся суть нашего общения, — констатировал я, отыскав долю правды в её безобидных словах.

— Нет, — она вновь улыбнулась, даже чуть не захохотала, отворачиваясь от меня, устремив свои повеселевшие очи к белому потолку, словно именно там она отыскала свои воспоминания. — Я никогда не сплю с краю, почти всегда падаю, поэтому выкладываю подушки, если и упаду, то мягче будет.

— Дома ты так не спишь, — попытался вспомнить я, на этот раз, поддавшись щекотке в гортани, задумчиво улыбнувшись краешком губ.

— Там диван шире, и всё-таки, иногда я падаю, поэтому отодвигаю стол, чтобы потом осколки не вытаскивать, — мы рассмеялись, поддавшись такому событию, я даже немного придвинулся, но по-прежнему, не позволил себе коснуться её.

— Спокойной ночи, — проговорила Кадер, в тот период повисшей тишины, воцарившейся после того, как мы закончили смеяться над глупостями, словно маленькие дети. — Выключи свет.

— Сладких снов, — прошептал я, осознавая, что никогда не говорил кому-то ничего подобного, выключая свет. Сладкие сны были для меня чем-то недосягаемым, поэтому я никому и не желал их.

С момента похорон Джана прошло ещё три дня, Биркан, подобно тени, ходил на работу, поздно возвращался, долго стоял на балконе, разглядывая черное небо, без единой звезды, потом ложился спать, и почти не общался ни с кем.

Мысль о том, что нашего друга убили, или, по крайней мере, его смерть была не такой уж случайностью, не давала нам покоя, но пока мы копили размышления, не делясь друг с другом, стараясь не загружать головы лишними идеями, не похожими на правду.

Этим утром мне удалось проснуться раньше, и перехватить этого важного человека, когда он спускался по лестнице, собираясь выскочить из дома незамеченным.

— Куда-то торопишься? — Вопросила я, неожиданно для него, появляясь из-за угла.

— Да, как и обычно, — чуть не вздрогнул парень, он выглядел так, будто я вылила на него ведро ледяной воды, но на его лице пыталось сложиться выражение безразличия.

— Можешь уделить мне пару минут? — Не дожидаясь ответа, я отправилась на кухню, чувствуя позади его шаги.

— Что ты хотела?

— Чичек сказала, что ты ничего не ешь. И Гюль подтвердила, что ты не выходишь из кабинета.

— И что? — Не понял Биркан, странно улыбаясь, чуть скосив рот.

— Тебе нужно есть.

— Значит, ты теперь за мной следишь? Напрасно, может, твои шпионы просто не всё знают.

— И что же они не знают? — Наигранно удивилась я.

— Может быть, в кабинете у меня целый ящик со сладостями. И целый день я уплетаю шоколадки и кексы.

— Да, — протянула я. — Очень на тебя похоже.

— А вообще, я покупаю еду на улице и ем после работы.

— Ещё лучше, отличное питание. Можешь написать свою книгу по здоровому образу жизни.

— Если это всё, что ты собиралась сказать мне, то сейчас я пойду, и займусь этим, — саркастично проговорил он, сохраняя на лице ту странную улыбку.

— Не всё. Я сварила тебе суп, будешь есть. Садись, — проговорила я, усаживаясь за соседний стул.

— А в столовой ты не стала меня кормить, чтобы остальным аппетит не портить? — Вновь недовольно протянул он, усаживаясь за стол. С чуть перекошенной улыбкой поглядел в тарелку, подцепив ложкой продукты, посмотрел на содержимое, и вновь недовольно опустил в тарелку.

— Шесть утра, нормальные люди спят.

— Да я уже понял. Чичек спит, поэтому готовишь ты.

— А тебе не нравится? — Обижено спросила я, от подобного заявления у меня даже рот приоткрылся.

— Да нет, нравится, — ответил он так, что сразу стало ясно, не нравится. — Давай я лучше в дороге чего-нибудь поем? Могу даже в вашем кафе чего-то купить.

Он смотрел на меня с такой надеждой, что мне стало его жалко, но я была непреклонна. Я встала в пять утра, чтобы накормить его, у меня не осталось места для жалости.

— Нужно было раньше так сделать, а теперь уж довольствуйся тем, что есть.

— Что это вообще? — Продолжил он, с плохо скрываемым отвращением, помешивая суп.

— Что в холодильнике нашла, то и швырнула в кастрюлю.

— Хозяюшка, — растянул он губы в улыбке, обреченно смотря в горячую жидкость, словно на дне тарелки образовалась бездна.

— Ну, всё, хватит, — моё терпение закончилось, я забрала у него из руки ложку, зачерпнула как можно больше супа, и пододвинула ложку к его рту.

Он посмотрел на меня как приговоренный на казнь, на своего палача. Я дернула бровями, приказывая открыть рот. С видом мученика он разжал губы, прикрыл глаза, и, кажется, начал мысленно молиться.

— А знаешь, не так уж и плохо. Или так плохо, что даже хорошо, — искренне удивился он.

— Будто раньше я тебя средством для мытья посуды кормила, — обиделась я такому недоверию к моим кулинарным навыкам.