— Позволь мне рассказать тебе правду, а уже после решишь, что делать дальше. Я бы ни за что не оставил тебя. Возможно, ты не знаешь, но я очень боялся потерять тебя, и мне пришлось это сделать. Человек, который убил Джана, написал, что убьёт тебя, если я не разобью тебе сердце.

— Странное требование от убийцы, — проговаривает она, будто не верит мне, но в глазах вновь что-то возродилось, совсем немного, не достаточно для того, чтобы залечить сердце и душу.

— И я не понимал этого желания. Это сообщение испугало меня, но я не спешил верить. Через несколько дней он прислал ещё одно сообщение, фотографию, там ты, где-то в городе, но проблема в том, что он сфотографировал тебя как мишень, наставив на тебя винтовку. Мы с Танером пытались вычислить его, но безуспешно, его не снимали камеры соседних зданий, мы не видели, как он поднимался. Будто человек невидимка. Пришло ещё две похожих фотографии, а потом он назначил максимальный срок исполнения своего указа. Пойми, я не мог допустить, чтобы с тобой что-то произошло.

— Ты не дал кому-то убить меня, — она отводит взгляд, в изумрудных глазах появляются слёзы. — Вместо этого ты решил убить меня сам.

— Не говори так. Куда лучше жить, пусть и в стороне от меня, к тому же, я ничего хорошего для твоей жизни не сделал. Я надеялся, что ты сможешь, стать счастливой, легко переживешь это. А потом я нашёл бы способ исправить это. Нашёл способ воссоединиться, — беру её за руки, прижимаю ладони к своей груди, сердце активно застучало, словно рвалось к своей хозяйке.

— Проблема в том, что ты был всем для меня, и так легко оставил меня, — теперь она не скрывала слёз, теперь и мои слёзы не прятались. — И это была моя главная ошибка, забыться в тебе, найти утешение, и ждать, пока ты вернёшься, соберешь меня из пепла. Но ты не пришёл, Биркан, не собрал, даже не попытался.

— Я боялся за тебя, больше всего на свете. Не мог позволить, чтобы тебя убили.

— Это отговорка, — она болезненно усмехается. — Человек не видит других выходов тогда, когда не хочет их видеть. Всё могло быть иначе, мы могли обойтись без этого.

— Как? Я не нашёл способа…

— Ты мог сказать мне, — перебивает Кадер, и выдергивает свои руки из моей хватки. — Мог рассказать правду, всего этого могло не быть. Мы могли уехать, или сделать вид, что расстались, но нет. Вместо этого ты отказываешься от меня, и тут же принимаешь решение жениться на другой девушке.

— Это уже другая история…

— Не продолжай. У всего есть обратная сторона. Знаешь, какой оборот у твоей истории? Ты просто не захотел что-то предпринять, ты решил, что тебе легче отказаться от меня, выбросить, как надоевшую игрушку.

— Это не так. Я люблю тебя.

— Я больше не смогу это терпеть, Биркан. Это не любовь. Одной рукой ты гладишь меня по щеке, а второй ударяешь. Одной рукой обнимаешь, а другой — вонзаешь нож меж рёбер. Я больше не могу.

— Всё изменится, я обещаю. С этого момента всё изменится.

— И что же будет? — С насмешкой спрашивает Кадер, лицо её отражает ещё большую боль.

— Выходи за меня замуж, прошу тебя, стань моей женой. Мы уедем, бросим всё и всех и уедем. Хоть в другую страну, хоть на край мира. Если захочешь, вернёмся, когда всё уляжется. Я сделаю всё, чтобы исправить свою ошибку. Сделаю всё, чтобы ты забыла об этих тяжелых днях, чтобы твоё сердце больше никогда не ныло от боли.

— Приведя меня сюда, на этот разговор, ты перестраховался. Не разорвал помолвку, пришёл сюда с невестой. Ты вновь не думаешь о чьих-то чувствах. Если пошлёт одна — вернёшься ко второй, и наоборот. Никогда не появляйся в моей жизни, пожалуйста. Оставь меня в покое. Хочешь, помни меня, хочешь, сотри все воспоминания обо мне. Делай, что хочешь, но не касайся меня своими действиями.

— Кадер… — шепчу я, чувствуя, как на мою душу опускается, тяжелейший камень, представляющий собой гору. — Я совершенно ничего не чувствую к Рувейде, ты единственная, кого я любил за всю свою жизнь. Я обещаю, всё изменится. Но ответь на мой вопрос: ты согласна стать моей женой?

Кадер никогда не умела отказывать. Обижать человека своим ответом, всегда готова помочь кому-то. Она не умела говорить «нет». Поэтому она проговорила:

— Нет. Если не хочешь сделать мне ещё хуже, исчезни. Дай моей боли утихнуть, не вонзай в зарастающую рану кинжал. Я не выйду за тебя. И я больше не могу любить тебя, прости, это слишком тяжело мне даётся.

И я стал первым человеком, кому она отказала.

Выбегаю из дома Эрдала, уже без кольца на пальце, сажусь в такси. Продолжаю чувствовать себя необычайно легко, так, будто ничто и никогда не заботило меня, моё сердце, душа и голова отчистились, сбросили с себя груз и боль.

Захожу домой, перешагиваю через разбросанную отцом обувь, на полу валяется его плащ, после удачного похода в магазин. Ничего не поднимаю, не ставлю обувь на полку, не вешаю плащ на крючок.

Выхожу в столовую, миновав маленький беспорядок в кухне, отец, как в далекие времена, вновь лежит лицом на столе, обхватив пустую рюмку.

Это началось резко, неожиданно, и я не могу найти этому объяснения, или оправдания. Начал он два дня назад, когда закончит, неизвестно. Он оказался человеком слабой воли, а я ещё слабее, так ещё и трусиха.

Когда он пришёл пьяным, я спросила, зачем он вновь вернулся к этому, почему так поступает, а он твердил одну единственную фразу:

— Ты не была в моей шкуре, никто не был. Так не суди меня, пока не поймёшь.

В тот день я ничего не отвечала ему, молча помогла снять грязное пальто, которое пришлось выбросить, оно оказалось не только грязным, но и разорванным, затем помогла дойти до постели. С того дня мы не разговаривали.

Отец, прости, я сделаю всё, чтобы никогда не побывать в твоей шкуре, поэтому и приняла это решение. Ещё раз прошу прощения, но я больше не смогу так жить.

Глажу его по голове, словно хочу навсегда запомнить кончиками пальцев, какие на ощупь его короткие, жесткие волосы, когда-то они были длинны и кудрявы, а теперь коротки и сломлены, как мы сами.

Приношу из его комнаты тонкое одеяльце, стараясь не замечать интерьера, настолько, чтобы этот дом и комнаты в нём не врезались в мою память, я их никогда не забуду, но помнить не хочу. Накрываю спину и плечи отца одеялом, ведь в доме холодно, хочу помочь ему встать, но не хочу, чтобы наш последний разговор состоялся сейчас, пусть лучше не состоится вовсе. Я не смогу посмотреть в его глаза, хоть в сонные, хоть и в пьяные.

Захожу в свою комнату, снимаю праздничное платье, переодеваясь в удобную одежду, достаю из дальнего угла, специально забитого ненужными вещами, чтобы не видеть нужный предмет, чемодан, в нём мне вернули вещи из дома Ташлычунаров.

Вытрясаю из него вещи, на которые не удосужилась взглянуть за всё это время, укладываю на их место несколько предметов одежды на первое время, и другие необходимые вещи, не забываю чертежные инструменты и деньги, достаточно немалая сумма, отложенная на будущее, которое наступило сейчас.

Не думала, что была дома так долго, когда выхожу, уже стемнело, таксист терпеливо дожидается меня. Разворачиваюсь к дому лицом и смотрю на него, улыбаюсь, нехотя чувствую поднимающуюся к горлу боль.

Я никогда не покидала его надолго, как бы сильно ненавидела это место, как бы сильно не страдала здесь, я всегда возвращалась, а если и хотела уехать, представляла, как и когда вернусь. Но теперь всё иначе, я смотрела на этот дом в последний раз.

Знаю, что ни Эрдал, с ним я даже не поговорила, а оставила записку с кольцом, ни Биркан, не оставят меня в покое. Ещё меня будут искать отец, тётя и друзья, они не поддержат моего желания уехать, все, кроме одного человека.

Поступаю отвратительно и неправильно, сбегая, ничего никому не объяснив, так же, не собираясь поддерживать связи дальше, это слишком тяжело для меня. Ужасный поступок бросить всё и всех, но иначе я больше не могу, иначе не начнёшь новую жизнь.