Мужчина что-то почувствовал, не зря ведь на него давил адвокат, поэтому он улыбнулся, всё так же фальшиво, немного издевательски, и, удостоив меня странным взглядом, проговорил:

— Пожалуй, тоже присоединюсь к танцам, ведь моей любимой невесте не должно вдруг стать одиноко.

— Я бы попросил вас задержаться, — совсем не вовремя говорю я, не выдержав из его уст признания к моей любимой девушке. Как он посмел? Как я посмел позволить кому-то надеть кольцо на её палец?

— Вы можете попросить, молодой человек, но я… — начал он, не изменяя выражения лица, зато в глазах зажглось нечто, нечто, напоминающее гордость, чувство упоения. Он наслаждался тем, что я жалею о произошедшем разрыве.

— Я не прошу, а ставлю вас перед фактом, — говорю я, приняв расслабленную позу, откинувшись на спинке стула, уложив руки на подлокотники. — Вы можете идти куда угодно, но к Кадер не приблизитесь.

— Она моя невеста, вскоре станет женой, и уж поверьте, вы больше никогда не увидите её.

— Тут уж девушка решит, кого она хочет видеть, а кого нет, — хмыкнул Танер, с сомнением во взгляде, покосившись на бизнесмена.

— Это буду решать я, как её супруг.

— Не путайте понятия, супруг и хозяин разные вещи, к тому же, Кадер вам не рабыня.

— Для вас ведь она когда-то была собственностью, не так ли?

Усмехаюсь, какое-то время смеюсь, отвернувшись лицом к гостям, все веселятся, танцуют, кто-то поёт, выхватив у певицы микрофон, какое восхитительное торжество.

Анри поймёт меня, он ведь мой близкий друг, да и Нихан поймёт, пусть она ненавидит меня, но этот поступок оправдает.

Довольно быстро встаю, Эрдал едва успевает заметить, и ударяю мужчину по лицу, он вместе со своим стулом летит назад.

Танер вскакивает следом, превозмогает в себе желание добавить неприятному типу, сдерживается, и не становится участником групповой драки. Вовремя перехватывает поднявшегося на ноги, разъярённого бизнесмена, из орлиного носа которого, льётся бордовая кровь.

— Всё в порядке, не обращайте внимания, — заверяет адвокат, успокаивая обернувшихся к нам гостей, но это не делает внимание к нам меньше.

Кто-то охает, по толпе прошёлся нечленораздельный шёпот, к нам тут же подбегает охранник, а впереди них, обгоняя мужчин на несколько шагов, мчится Кадер.

— Что вы устроили?

— Дорогая, мы разберёмся, а ты не волнуйся, продолжай танцевать, — говорю я, улыбаясь.

— Не называй меня так, и разбираться вы не будете.

— Кадер, нам на самом деле нужно поговорить, не вмешивайся. И вы, господа, не обращайте внимания, всё хорошо, нарушать порядок мы не будем.

— Эрдал, пожалуйста, — умоляюще смотрит на него девушка, после чего он берёт её за руку, назло мне.

— Мы немного поговорим, — продолжает бизнесмен.

— Единственный раз попрошу тебя, не нужно, просто идём танцевать со мной, и мы всё забудем, — настаивает Кадер, со всей силы вцепившись в руки этого человека, словно опасалась его реакции.

— Кадер, нам необходимо поговорить, как двум мужчинам, — вмешиваюсь в разговор, в коем меня не ждали.

— Это ещё о чём? — Между охранников протискивается Рувейда, подходит близко, и спрашивает, так, чтобы слышал только я. — Прошу тебя, не позорь меня на людях, ты мой будущий муж. Ты не вернёшь её.

Вздыхаю, обхожу невесту, чтобы вновь предстать перед Эрдалом.

— Так ты идешь?

Кадер резко разворачивается ко мне, перестав делать вид, будто не замечает меня. Гордо приподняв голову, с вызовом взглянув на меня, говорит:

— Ты говорил, что не хочешь причинять мне боль, так? Что-то изменилось с того момента? Если не изменилось, то замолчи, не продолжай этого.

— Если я кому-то и причиню боль, то точно не тебе.

— Если ещё раз ударишь его, считай, что бьешь меня, — заявляет она, всё так же смело, гладя мне прямо в глаза. — Эрдал, идём, ты обещал подарить мне танец, пусть это будет сейчас.

Мужчине не требовалось защищаться, отстаивать свою честь, мужскую гордость, он знал, что ни один удар не причинит мне такую боль, как слова Кадер.

Они уходят, растворяются в толпе, люди в ней постепенно теряют к нам интерес и возвращаются к свадебным забавам.

— Что ты делаешь? — Продолжает Рувейда, глядя на меня с такой обидой, будто сейчас разорвет на куски себя, чтобы никто не видел её позора. — Зачем ты так поступаешь со мной? Ты не видишь? Ей плевать на тебя, на все твои усилия. Почему ты не можешь взглянуть на меня? Почему не можешь ценить то, что имеешь?

— Потому что я люблю её, и ничего не могу с этим поделать.

Девушка замирает с приоткрытым ртом, смотрит на мои губы потерянными глазами, переводят взгляд на глаза, словно пытается уличить меня во лжи. Но не выходит, она знает, что я говорю правду, и это ранит её.

В этот момент подходит Танер, до этого момента объясняющийся с охранниками.

— Я вас сильно отвлекаю?

— Что-то случилось?

— Мне нужно вернуть Бурсу в больницу, постарайся не натворить дел, если решишь вывести его на чистую воду, не начинай без меня, хорошо?

— Если не сдержусь, обещаю после пересказать разговор дословно.

— Ясно, с тобой не договоришься, — скорчил недовольное лицо адвокат, пожав мою руку на прощание.

— Танер, — вдруг зовёт его Рувейда. — Ты не мог бы подвести меня? К тому же, нам по пути. Я больше не могу оставаться здесь.

Последнюю фразу она прошептала, едва сдержав слёзы в глазах.

Возвращаюсь на своё место, за пустующим столом, наблюдаю за своими друзьями. Анри что-то увлечённо рассказывает жене, а та, облокотившись на стол, уложив подбородок на ладонь, слушает его, внимательно разглядывая его лицо, словно пыталась разглядеть в нём иные черты.

Озгюр пригорюнился, присев на камень, рядом с тем местом, где Сурия уткнулась в телефон, ведёт прямую трансляцию для своих подписчиков. Друг, как и Нихан, пытается рассмотреть что-то в возлюбленной, пытается, борется, а она и не хочет смотреть на него, не говоря уже о каких-то усилиях.

Кадер танцует с Эрдалом, она уже не кажется такой увлеченно-невесомой, теперь её что-то заботит и напрягает. Её партнер танцует, как утюг, и при этом лыбиться, регулярно возвращая свой хитрый взгляд на меня, словно пытается похвастаться.

И вот, настаёт момент, и я, будто в замедленно съёмке, вижу, как мужчина лезет в карман, и вместе с этим, начинает присаживаться на одно колено. Замечаю это не я один.

Глаза Кадер широко распахиваются, она вовремя хватает его за плечи, не давая двинуться дальше, даже наоборот, хочет удержать его стоящим на двух ногах.

Он изумленно смотрит на неё, так, будто она предала его, совершила нечто ужасное.

Девушка чуть приподнимается, шепчет что-то ему на ухо, его лицо стремительно бледнеет, затем краснеет, брови хмурятся.

Незаметно для себя оказываюсь рядом с ними, не припоминая, как поднимался на ноги, как шёл, и как решился на это.

Беру Кадер за руку, и пока Эрдал пребывает в прострации, отвожу её в сторону, веду всё дальше и дальше, в то место, где нас никто не увидит, на удивление, она не сопротивляется, даже не говорит ничего.

Мы останавливаемся за декорациями, в том месте, где они не удались, в той части поляны, куда никто не должен был заходить, где не слышно ни гостей, ни музыки.

Около минуты, хоть это и кажется затянувшейся вечностью, ведь я никак не могу подобрать слова, мы молчим. Смотрим друг другу в глаза, и не говорим ни единого слова.

— Прости, — вдруг выдыхаю я. — Я не могу смотреть, как он держит твою руку в своей руке, не могу видеть его рядом с тобой, не могу слышать, как он называет тебя невестой.

— Я же смогла смотреть, как ты надеваешь кольцо на палец Рувейды, и как усердно отворачиваешься от меня, — не остаётся в долгу девушка, с непреодолимой тоской глядя на меня.

— Я знаю, я чудовище. Сделал тебе очень больно, просто потому, потому, что испугался. За тебя. И теперь не могу простить себе этого.

— Не прощай, забудь, будто ничего и не было, — почти безразлично хмыкает она, но глаза говорят гораздо больше. Это уже не та девушка, глаза которой, горели ненавистью, неприязнью ко мне, и не та, глаза которой, горели от любви. Эти глаза напротив потухли, за ними пряталась душевная рана, в них отражалось её сердце, а в нём торчал кинжал, который я и вонзил.