— Ты хотел, чтобы моё решение было только моим решением, а не сложившимся из-за намёков и просьб друзей?

— Именно. Так совпало, и эта немного рабочая поездка выпала на эти дни. Днём мы обсуждаем работу, у тебя появляется время подумать, отдыхать от меня, и так далее.

— Я понимаю, но зачем нужно было врать о браке? Говорить мне, что это было обязательным условием?

— Не думаю, что тебе хотелось приехать сюда в окружение довольно предосудительных людей, без особой на то причины. Мы бы не могли сказать, что приехали выяснять свои отношения, и по сути нас ничего не связывает. Так же не могли сказать, что мы друг другу никто, поэтому просто так живём в одном доме. Понятно, что между нами что-то есть. Не могу уверять, но что-то мне подсказывает, что тебе бы не хотелось слышать постоянные вопросы о наших намерениях и рассуждений, когда же мы сыграем свадьбу.

— Вероятно, так оно и было бы. Но зачем ты обманул меня? Не мог рассказать обо всём раньше?

— Совершил ошибку, да. И неверно изложил правду, это было не обязательной причиной, а заранее подготовленной ложью. А ещё мне хотелось хоть раз назвать тебя своей женой.

Кадер порывисто взглянула на меня, не то возмущенная, не то ошарашенная моими словами. Однако она ничего не сказала.

Мы немного помолчали, отвернулись к окну, наблюдая за буйством природы.

— Ты ещё хочешь прогуляться? — Вдруг спрашивает девушка, переводя взгляд от окна, на свои руки, обхватывающие колени.

На улице очень тепло, даже порывы ветра разносили горячий воздух, будто мы были где-то на вечернем пляже, после жаркого и очень солнечного дня, и тепло окутывало нас.

Небольшой дождь всё же пролил, незадолго до нашего выхода, поэтому сейчас мы шли по мягкой, немного влажной земле.

— Когда я была маленькой, отец часто возил меня на природу, особенно в лес. Иногда мне кажется, только там я была счастлива. Мы гуляли, он рассказывал мне истории. Мы собирали шишки, дома мыли их, а некоторые из них я красила лаком для ногтей. У меня была целая коллекция разноцветных шишек, под цвет маминых ногтей. Я не очень знала, как она выглядит, но знала, какими были её ногти. Например, красный она любила больше всего, баночка осталась полупустой.

— И ты любила этот цвет? Раскрашивала им большинство шишек?

— Нет, — улыбнулась девушка, погружаясь в воспоминания. — Только лучшие из них, и то раскрашивала только один ряд, не желая тратить весь лак. Красный, такой не глубокий красный цвет, как неспелая вишня, всегда напоминал мне о матери.

— Только из-за лака для ногтей?

— Была одна фотография, отец проглядел и не сжёг этот альбом. То был её снимок, ещё до моего рождения, возможно даже до свадьбы. Полароидная карточка, цвета на ней ещё такие нечеткие, немного блеклые, но красное платье хорошо видно. Это единственный снимок, на котором она улыбалась. Я видела и другие фотографии, до того, как отец сжёг их, фото после брака, и ни на одном она не была счастлива.

— Ты бы хотела встретиться с ней?

— Нет. Она бы тоже не хотела этой встречи. Этот брак, создание семьи — было не для неё. Она поспешила и пожалела. Я не могу обвинять её. Каждый заслуживает второго шанса. Она им воспользовалась, надеюсь, теперь она счастлива.

— Ты не считаешь, что она не должна была бросать тебя? Она ведь стала матерью, а матери…

— Нет, ей с детства навязывали, что она должна выйти замуж и родить детей. Когда она встретила моего отца, и он поспешил позвать её замуж, она была слишком молода. Не могу сказать, почему согласилась тогда выйти за человека, которого не любила. Я почти не помню её в жизни, но из того, что помню, она не была счастлива, ненавидела себя, меня, отца. Вот она и ушла. Я не понимала её, ровно до того момента, как не сбежала сама.

— Это разные ситуации, Кадер.

— Отец остался в ужасном положении, я бросила его и даже не звонила. Ради своего спокойствия я бросила всех, как и моя мать. Не думаю, что со мной могла бы получиться хорошая семья.

— Ты боишься пойти по её пути?

— В какой-то степени. Конечно, если думать с сегодняшней головой на плечах, я бы не оставила ребёнка, ведь я знаю, каково ему будет. Но раз я однажды уже поступила так, то…

— Поэтому ты никогда не строила план по созданию семьи?

— Не только по этому, хотя… Возможно только сейчас я осознала это.

— Ты придаёшь тому событию излишне много внимания. Следуя твоей логике, если мы полностью отражаем своих родителей, то я должен стать убийцей.

— Извини, — смутилась девушка. — Я не хотела сказать, что это касается всех людей, просто я волнуюсь, что та история найдёт продолжение во мне.

— Я знаю тебя, ты не смогла бы поступить так. Как бы не было тяжело, но ты не бросала отца, то, что случилось недавно не в счёт, как минимум ты интересовалась его жизнью.

— Значит, ты не оправдываешь поступок моей матери?

— Нет, у подобного не может быть оправданий. Совершенно так же я никогда не прощу своего отца.

— Ты впервые говоришь мне об этом. Никогда не говорил, что чувствуешь по отношению к нему, — с некоторым сожалением, касаемо моих переживаний, произносит Кадер, прислонившись спиной к стволу дерева.

— С собой я тоже этого не обсуждаю, — ухмыляюсь я, пытаясь скрыть растущее внутри меня напряжение.

— Я не заставляю, если момент не настал, не нужно…

— Когда-то нужно выпустить пар, к тому же, никому кроме тебя я не смог бы рассказать об этом.

— Я рада, что ты видишь меня таким человеком.

— Все тебя такой и видят, ты не замечаешь, но выглядишь ты как человек, которому готов рассказать всё.

— Нет, просто я хорошо и внимательно слушаю. Готова сделать это и сейчас.

Мне было не так легко начать, как казалось изначально, хотелось выговориться, убрать эту преграду с пути.

— С момента смерти отца, — наконец начал я, после продолжительной паузы. — Я ни разу не был у него на кладбище, ни единого раза не молился за его душу. Не смогу простить его, никогда не прощу. Поэтому никогда не осуждал тебя, когда ты не могла простить своего отца.

— У меня меньше причин злиться на него.

— У каждого свои границы терпения. У меня никогда не было матери, и мне очень не хватало этой любви. Если я видел чьи-то отношения с родителями, представлял, как бы я общался со своей. Думал, что она являлась важнейшим человеком в моей жизни. А он убил её. Ни за что. Просто так. Не сожалея, лишил человека жизни.

— Тебя он тоже бил?

— Да, постоянно, долгие годы он снился мне, и каждый раз избивал меня. Пока я не дал ему сдачи. Всего один раз, изменил сюжет, вечно повторяющегося сна, и он перестал меня преследовать. Плевать на эти годы жизни в страхе. Прошло. Возможно, в некотором роде это сделало меня сильнее. Но простить его за смерть матери, не смогу никогда.

— Это и гнетёт тебя. Я не могла взлететь до того, как отпустила ситуацию с мамой. Узнала, что она жива, пусть и отказалась от меня, и всё. Тебе необязательно прощать своего отца, уж тем более пытаться понять, но отпустить это нужно. Уже никого нельзя спасти от него, кроме твоей души.

— Знаешь, недавно я погрузился в это воспоминание вновь. Я думал, что очень похож на него, ведь я был готов убить другого человека.

— Кого?

— Хасана. Если бы он как-то попал в мои руки раньше, чем полиции. Я бы мог убить его.

— Не говори так. Этого не должно произойти.

— Возможно. Смерть — слишком простое наказание для него, как и тюрьма. Нашлись же люди, которые поддержали его. Как же, герой, отомстил за свою девушку. А Джан предстал перед всеми убийцей, — начал злиться я, вспоминая заголовки газет. — Но потом я понял, что ничем не отличаюсь от него, если бы ты не открыла тогда глаза…

— Мы же точно знаем, что он не мог совершить этого. Джан не мог, и ты не будешь убивать. Обещаешь? Если когда-нибудь встретишь Хасана, не сделаешь ему ничего.