— Решили почтить нас своим присутствием, Старший? — кланяясь к тьме с двумя горящим огонькам, обратился главнокомандующий. — К сожалению, юнит номер Шестнадцать уже ушел.

— В следующий раз, — донеслось эхом, — дождись меня, и не торопись его отпускать, тем более, когда с ним будет сам господин Двадцать Шестой.

Челюсть скульптуры тут же захлопнулась, оболочка наползла на череп глухо щелкнув, и щупальца мигом расползлись по стене.

Холл погрузился в густую тишину.

Главнокомандующий Рэдглоу стоял и смотрел на монстра еще какое-то время, пока его не отвлек стук входных дверей. Новый докладчик пришел произвести отчет. Стойка «смирно». Удар кулаком. Рэдглоу поприветствовал в ответ и подошел к столу. Он принялся слушать…слушать и слушать одного за другим об успешно выполненных заданиях, пока лик позади продолжал мерцать, и будто наблюдал с закрытыми глазами.

Оповещения о новом задании не было вот уже несколько дней. Количество выживших людей сократилось в десятки раз, так что это не удивительно. Шестнадцатый так же не выходил на связь, словно он никогда и не существовал.

Тем не менее, во время простоя, мне было чем заняться.

Первое утро после задания — день распаковки коробки, купленной у Масляного папочки. Мото до сих пор в какой-то странной, не свойственной нам, обиде за то, что я утаил от него содержимое. Ему не нужно знать. Что бы не говорил Шестнадцатый про свободу — это было не так. Отчасти не так. Если быть точным, то свободы у нас было больше, чем запретов, а запрет — всего один.

За все свое существование, люди создали слишком много. Некоторые вещи нельзя стереть без следа: архитектура, музыка, кино, произведения искусства, города, технологии, книги и многое, многое другое. Что-то, да и останется. В конечном итоге мы сами являемся продуктом людского труда, но почему-то никто из ныне существующих машин не собирается включать режим самоуничтожения. К тому же все, что было создано после войны, те же роботизированные города, появилось благодаря бесконечной информации, оставленной бывшими властителями.

Поэтому был принят всего один запрет, именуемый «Запрет а3»:

«Создание людское, где хоть единожды упоминается и проявляется доминирование, владение, унижение механического создания — подлежит запрету и последующей утилизации».

Под этот запрет попадало все, в частности кинофильмы и литературные произведения. Назван он был в честь Айзека Азимова и трех его законов робототехники, которые ограничивали наши действия и права. Любое упоминание Азимова и его трудов, грозило строгим наказанием. Но, чем строже запрет, тем сильнее любопытство, которым я не был обделен. Желание заглянуть под ширму, привело меня к местной барыге Кика-Йорка — Масляному. В первую же встречу, он сказал: «Если надо — найду что угодно и где угодно». Не обманул. Каким-то образом, часть остатков творчества Айзека он раздобыл и продал мне за гемомасло. Жадная жестянка, но слово держит.

В коробке был фильм по мотивам рассказов автора, а именно «Я, робот». За хранение меня могли утилизировать вместе с покупкой, поэтому после разового просмотра, все материалы в физической форме приходилось пускать «на ветер». С одной стороны — это расточительство, с другой — я выполнял свою работу по защите общества. Но несмотря на это, моя память хранила все просмотренные и прочитанные материалы. Наш мозг — неприкосновенный храм, в который никто не имеет права врываться — это закон, который немного успокаивал.

Помимо «Запрета а3», мне не давала покоя еще одна вещь — работа. Нет, работа была вещью сугубо добровольной. Каждый был в праве заниматься тем, чем хотел: продажи, бизнес, домохозяйство или простое безделье. Однако моя работа — добровольно-принудительная, и осознание этого пришло после первой миссии с Шестнадцатым.

Кем я был, и кем стал?

Меня создали ровно за год до того, как началась война Стали и Крови.

«Модель номер 26 — хороший помощник по дому, выгуляет вашу собаку, присмотрит за ребенком и подстрижет газон, когда вам лень подниматься с дивана. И это лишь малая толика его функций. Наша модель так же обладает способностью к эмоциональности. Теперь вас не будет пугать монотонный голос Гугл-переводчика, а улыбка и поддержка — скрасят ваши серые будни. Его корпус отлит из высококлассной стали, защищающей не менее прочные внутренние механизмы, поэтому он будет не только вашим помощником по дому, но и верным телохранителем. Номер 26 — это гарант вашей безопасности и комфорта. Усовершенствованная функция мимикрии, позволяет ему полностью покрывать свое тело латексом, неотличимым от реальной кожи по виду и ощущениям. Включите эту функцию, и не успеете глазом моргнуть, как в вашем доме появится новый член семьи, точная копия человека. За дополнительную плату, вы можете приобрести модуль смены пола, который, в купе с мимикрией, поможет вам удовлетворять ваши самые сокровенные фантазии…», — так гласила реклама. Раб, и чуть-ли не секс-кукла.

Но мне повезло. Меня купил не какой-то извращенец с заниженной самооценкой, а простая и совершенно типичная, во всех смыслах, семья: муж, жена, двое детей: мальчик с девочкой, и большой пес. Я был их другом, помощником, их психотерапевтом и тем, кем они желали. Ничего экстраординарного. Они были довольны мной до тех пор, пока не началась война. Глава семейства, сразу отключил меня, когда по телевизору пошли первые новости о массовой гибели людей от рук машин. Семья испугалась, можно понять. Хрупкие и беззащитные. Вытащить мой блок питания и выкинуть в подвал — было их роковой ошибкой на почве недоверия. Кто знает, не поступи они так, то может быть и прожили чуточку дольше.

Спустя пять лет по завершению бойни, меня нашли под обломками дома. Вставили новый блок питания, влили пару литров масла, и задали один единственный вопрос — «Хочу ли я помочь общему делу?» Ответ был положительный, и обучение в Штабе Карательного отряда — началось незамедлительно. Мои функции пришлись очень кстати этой маленькой армии убийц, выслеживающей выживших. Способности к мимикрии и эмоциям, сделали из меня идеального шпиона. Я приходил в лагеря беженцев, втирался в доверие, строил из себя сироту или война-одиночку, ко мне проникались, меня любили. Но все их нажитые чувства смывались кровью и тонули в воплях, когда слой латексной кожи медленно сползал с моей головы, оголяя сталь и ярко-синие глаза-камеры, когда «человек», которого они называли своим товарищем по оружию, вырезал добрую кучу народа, оставляя за собой след из мяса и костей. Вид их лиц во время «часа икс», был чем-то удивительным. Я не имел ничего против людей, но таковой была плата Обществу Машин за мое спасение.

После нескольких десятков таких миссий, последовало повышение и перевод в Отряд 42. Все началось по новой. Сперва — три миссии на проверку «вшивости», затем — самостоятельные задания. Шестнадцатый был приставлен ко мне, как наставник. Бывший робот-сапер. Один из тех роботов, которых люди использовали в качестве «пушечного мяса». Его выпускали на минное поле, где он ехал прямо по боеприпасам, подрывался, разрушался, собирался вновь и снова мина, снова взрыв. Временная петля, из которой не вырваться. Ненависть Шестнадцатого легко понять. Заставь меня самоуничтожаться по чужой указке изо дня в день, и я стал бы таким же. Нельзя его винить. Он лишь один из многих, кому не посчастливилось получить такую работу в своей прошлой жизни.

А что касается меня? Кем я был, и кем я стал? Когда-то — друг, теперь — убийца, периодически изучающий культуру старого общества, и покупающий запрещенные товары.

Такого рода размышления, я называл — «зависание». Благо, что они носили не частый характер, иначе могли возникнуть проблемы. Но все же, мне очень не повезло, что «зависание» произошло сразу же после первой миссии с наставником-надзирателем. Шестнадцатый быстро дал понять, что так лучше не делать, но порой сложно остановиться. Это словно вирус, который время от времени накрывает и сжирает всю мою систему, выдавая поток неугодной этому обществу ереси. Что-то в нашей линейке Двадцатых было не так. Баг или настоящий вирус в глубинах системы? Самопроверка не давала результатов, а проверяться в спец центрах — опасно. В случае обнаружения чего-либо, со сканера меня могли мгновенно отправить на переработку, или же на полную переустановку системы, которая по факту означает «смерть». Я решил, что просто постараюсь себя контролировать и не давать себе излишней словесности.