Нам пришлось вернуться во Флесмер, чтобы пережить бурю. Удивительно, но даже в Тромделагской империи нашлись любопытствующие, которые хотели узнать, на кого же из их земляков маркиза Мартельская променяла настоящего принца. Хорошо, что таких журналистов здесь было немного, но…
– Надо было мне всё же выкупить те снимки, – слишком поздно раскаялась я. – Теперь весь континент в курсе, как выглядит доктор Вистинг. И в Сарпаль через мигрантов и учащихся могут попасть те газеты с твоей фотографией. Тебя будут знать там в лицо, и ты не сможешь больше путешествовать под видом Шанти.
– Ничего страшного, – на удивление легко сказал он, – Отпущу бороду, и никто меня не узнает. Мне другое во всём этом не нравится.
– Что именно?
– Какое-то остервенелое желание аконийских журналистов опорочить твоё имя, назвать изменщицей, выставить наследного принца чуть и не жертвой твоей несдержанности. Ты же говорила, что он самодур и первым дал понять, что выбирает другую женщину. Почему же его никто не называет изменником?
– Потому что он принц и ему всё можно. И, как я теперь понимаю, потому что отец Лауры Фермонье владеет тем издательским домом, который и выпустил газету с нашей фотографией. Будущий королевский тесть решил перестраховаться и окончательно вывести меня из игры, чтобы его дочурка не была в глазах общественности разлучницей, которая увела принца у самой маркизы Мартельской. Теперь она, напротив, стала утешительницей, которая залечивает душевные раны обиженного маркизой принца. Думаю, скоро в газетах появятся их совместные фотографии с каким-нибудь броским заголовком вроде "Новая любовь и новые надежды".
– А что напишут о тебе?
– Когда всё поутихнет и все успокоятся? Думаю, напишут, что маркиза Мартельская нашла своё счастье на другом континенте и в другой стране, и её не стоит за это винить.
Да, именно так я и думала, пока мы жили во Флесмере и каждые выходные ездили за город к Шеле с Жанной и Рольфом.
За это время Стиан почти дописал свою книгу, а я поняла, что моя работа над выставкой ещё даже не начата. В итоге мы набрались смелости и прилетели в Фонтелис. Вот только там меня ждало множество сюрпризов.
Люди узнавали меня на улице. Да, такое случалось и раньше, только теперь вместо приветливых улыбок я видела на их лицах презрение.
В галерее мне мягко намекнули, что больше не нуждаются в моих услугах, и разрешение на выставку не дадут. Я приняла отказ с молчаливым достоинством, поехала в другую галерею и получила там на своё предложение всё тот же отрицательный ответ.
Я ездила и в другие города королевства и везде слышала одно и то же: ваша выставка никому не будет интересна, люди просто не пойдут на неё, а если и пойдут, то только для того, чтобы облить мои работы краской, а то и вовсе сжечь, а галерее так не хочется потом отмывать стены от копоти…
Так я поняла, что моей карьере в Аконийском королевстве пришёл конец. Моя кузина Мари была всецело права – люди возненавидят того, кто разрушит сказку, в которую они хотели всем сердцем верить. В сказках принц влюбляется в принцессу, они играют свадьбу и живут долго и счастливо. В сказках принцесса не бросает принца ради безродного книгочея. В сказках всё должно заканчиваться хорошо. Но я сама уничтожила сказку своими руками, вернув всех к суровой правде жизни. И теперь от этой жизни я должна получить сполна.
Когда я узнала, что вино с принадлежащих мне виноделен перестали покупать, а магазины вынуждены возвращать бутылки обратно на винодельни, я не сразу поняла, чем мне это грозит. Мне казалось, что повода переживать нет, что вино полежит в погребах и не испортится. Но тут акционеры и рядовые виноградари обратились ко мне с настойчивой просьбой – продать свои владения кому угодно, лишь бы рядовые аконийцы не связывали произведённую ими продукцию с моим именем, иначе винодельни разорятся, люди потеряют работу, а виноградники придут в запустение.
Никогда не думала, что меня выживут из моих родовых владений. То, что я с таким трудом вернула для семьи, кто-то решил у меня просто отнять. Хотя, я знаю, кто это. Имя ему Адемар. Ему и раньше не давала покоя моя финансовая независимость. И теперь он нашёл удобный способ, как показать мне, что будет, когда я лишусь её.
То, что за дружным отказом галерей выставлять мои работы, стоит именно он, я смутно подозревала. Но вот когда я продала разом все акции своих виноделен, этим же вечером курьер доставил мне домой корзину чёрных роз с коротенькой запиской: "Удачи в новой независимой жизни, которую ты так хотела. А."
Вот и подтвердились мои опасения о том, кто стоял за хорошо организованным винным бойкотом, ибо простые люди на такую дружную солидарность без должной организации вряд ли способны.
Немного оправившись после такого потрясения, на следующее утро меня ждало новое. Мама приехал в Авиль, чтобы с порога без всяких приветствий, брезгливо поджав губы, сказать:
– Теперь ты больше не часть нашей семьи. Ты чёрное пятно на истории рода Бланмартелей, похотливая шлюха, променявшая честь на какого-то грязного туземца. Будь ты проклята.
В довершении своих слов она ещё и плюнула на порог дома, а потом развернулась, и, не теряя гордой осанки удалилась.
По моим щекам покатились немые слёзы, а сзади раздался голос Стиана:
– Кто эта невоспитанная женщина? Что она от тебя хотела?
– Это моя мать, – сгорая от стыда, пришлось признаться мне. – И она сказала, что у неё больше нет дочери.
Остаток дня Стиан успокаивал меня и говорил, что настоящие матери со своими детьми так не общаются, а я просила у него прощение, за то, что ему пришлось услышать из её уст такое непристойное оскорбление.
Ночью я спала плохо оттого, что мне снилось, будто я стою в окружении злобной толпы, и люди толкают меня, бьют локтями в бока, отвешивают затрещины и плюют, плюют, плюют…
Я проснулась абсолютно разбитой и опустошённой. В голове было лишь одно желание – спуститься вниз и выпить чашечку кофе, чтобы хоть немного прийти в себя. Но стоило мне зайти на кухню, как я увидела хмурого Стиана, что стоял у разделочного стола, засунув руки под мышки, и графа Гардельского, что с довольным видом сидел за столом, пил мой кофе и ел мои любимые оладьи.
– О, Эмеран, вы проснулись, – обрадовался он, – а мы с вашим другом как раз вас и ждём. Мы уже всё обсудили, даже пришли к компромиссу. Осталось только узнать ваше мнение.
– Какое ещё мнение? – всё ещё пребывая в шоке от его появления в моём доме, спросила я.
– Я наслышан о ваших трудностях, – начал он издалека. – Вам пришлось продать свои винодельни, потерять доход и даже работу фотографа. Это всё очень прискорбно. Особенно то, что общественное мнение, подогреваемое прессой, не очень-то дружелюбно к вам настроено. В общем, я решил позабыть о наших старых обидах и протянуть вам руку помощи.
– Руку помощи от вас? И какую же?
– Всё очень просто, Эмеран. Моё старое предложение по-прежнему в силе. Раз вы расстались с принцем и никакие другие обязательства вас теперь не сдерживают, я готов снова предложить вам стать моей женой, матерью моих детей.
Я думала, у меня сейчас земля уйдёт из-под ног – до того мне стало не по себе от его слов и того, что их слышит Стиан. Зато Гардельяна ничего не смущало, и он продолжал:
– Знаю, ваша репутация изрядно подмочена и запятнана, но я готов помочь вам её отмыть. Брак придаст вам больше веса в обществе, а я верну вам ваши родовые виноградники. Куплю на своё имя, конечно, но в итоге они всё равно достанутся нашему сыну, будущему герцогу Бланшарскому. На счёт вашей фотокарьеры я не уверен, получится ли её возобновить. Разве что вы возьмёте псевдоним и будете под чужим именем публиковать ваши работы в журналах… Хотя, вы же не писатель, модели всё равно будут видеть, кто их снимает… Значит, с карьерой придётся покончить. Но я ведь вам не отказываю в содержании. У вас будет всё, что пожелаете. Даже маленькие земные радости. Со своим любовником можете встречаться и дальше, я же всё понимаю. Все мы, в конце концов, живые люди. Но только осторожно. У господина философа уж слишком экзотическая внешность. Будет нехорошо, если будущий герцог Бланшарский родится похожим на сарпальца.
