Барон привлек мое внимание к включенному диктофону.

— Мне бы хотелось, чтобы в протоколе… бр-р-р… в романе, об этой прогулке было сказано так:

«Он шел и любовался закатным небом. Солнце клонилось к морю, скоро в небе загорелись звезды. Сначала одна, очень яркая — он знал, это Венера. Звезда подсказала — с тобой сыграли злую шутку, Алекс. Тебя сделали шпионом, но ты можешь сбежать отсюда и сохранить жизнь.

Что могло удержать его в Пенемюнде? Например, жалость к сыну, ведь для того чтобы выжить в Стране Советов, Петьке требовался отец-герой, а не подлый предатель. Это был веский аргумент, но его недостаточно. Куда более действенной приманкой, являлось желание взглянуть на агрегат А-4, а также на его детище — сумасшедшую двухступенчатую ракету, которую, по неподтвержденным данным, задумал построить фон Браун. С помощью этой 100-тонной махины можно было доставить до Нью-Йорка 750 килограммов взрывчатки или запустить спутник. А там глядишь, недалеко и до первого космонавта».

— Ну как? — спросил он меня.

Я показал ему поднятый большой палец.

— Просто дух захватывает!

Закруткин подпер голову рукой и подбодрил.

— Я ничего такого от тебя никогда не слышал, Алекс. Давай, ври дальше.

Фрау Магди поочередно глянула на мужа, на Закруткина, но я опередил обоих. Вскочил, подвинул ее лежак поближе.

— Danke schön!

Когда вся команда навострила уши, польщенный барон продолжил.

— Итак, на чем мы остановились?

— На первом космонавте, — напомнил я.

— Ага.

«…звезда одобрительно мигнула — верно мыслишь, Леха. Густо темнеющее небо с нарастающим энтузиазмом поддержало вечернюю звезду. Оно окатило меня каким-то торжественным, вибрирующим гулом. Я испытал восхищение и не сразу сообразил, что ждало меня в следующую минуту.

А когда осознал, ужаснулся.

Рокот нарастал, набирал силу. Небо вдруг завибрировало на тысячу низких завывающих басов.

Я оцепенел, вспомнил Саратов, Берлин и, сломя голову, бросился к ближайшему укрытию. Рухнул в какую-то яму.

Или окоп — сейчас не могу вспомнить.

Внезапно сквозь оглушающий рев прорвался выматывающий душу вой. Следом по окрестностям пробежал ослепляющие блестки вспышек. Затем меня подбросило вверх. Затем рвануло так, что я на мгновение лишился слуха.

Как только первая волна бомбардировщиков схлынула, я выскочил из приютившей меня ямы и бросился по направлению к бомбоубежищу. Далеко убежать не успел — прямо на меня метнулась странная фигура в пижамных штанах на подтяжках и разорванной пижамной куртке. Человека шатало, словно пьяного. Он налетел на меня, сбил с ног и мы вместе покатились под уклон. Когда же незнакомец попытался выбраться наверх, я успел повалить его на землю, прижать коленом.

Сам пригнулся.

В следующий момент на месте жилгородка начался ад.

Вспышки перемежались жуткими ударами о землю, все это мешалось с дикими воплями, завыванием пожарных сирен.

Человек, которого я придавил коленкой к земле, раз за разом жалобно вскрикивал.

— Майн Гот, майн Гот.

Наконец он сумел перевернуться на спину.

Не поверите, но его измазанное налипшим песком лицо было спокойно. Он даже сумел выдавить из себя улыбку, затем признался, что на бессмысленные телодвижения его подвигла «утеря очков». Незнакомец развел руками — без них он «теряет ориентацию в пространстве». Подобное отношение к ориентации в центре катаклизма, в котором мы оказались, вернуло мне присутствие духа.

Ад крупными шагами переместился в сторону гавани и производственных корпусов, вопрос «быть или не быть» больше не висел над нами.

Мы не сразу услышали наступившую тишину — в ушах звенело так, что стало ясно, оба контужены. Легко или тяжело, не могу сказать. Сил, чтобы встать, у меня, правда, хватило. Трясущимися руками я начал стряхивать налипшую на мундир землю. Окончательно привел меня в чувство странный для пекла вопрос.

— Was ist Ihre Namens, junge Person?»[73]

Фрау Магди вопросительно глянула на мужа. Алекс-Еско, повернувшись к жене, попытался объяснить.

— Это было не самое удачное время для знакомства, но я же немец. Барон. Я не имел права ударить в грязь лицом.

Она одобрительно кивнула.

Шеель продолжил.

«…я представился.

— Барон Алекс-Еско Альфред Максимилиан фон Шеель.

Незнакомец ответил просто.

— Герман Оберт, профессор.

Я не смог удержаться на ногах и сел на землю…

Позже службы внешнего предупреждения оценили количество бомбардировщиков, совершивших налет на Пенемюнде, по крайней мере, в шесть сотен летающих крепостей.[74] Мне было безразлично, сколько их было — шесть сотен или шесть тысяч. Ценность минуты состояла в том, что в странных, на редкость невероятных обстоятельствах мне посчастливилось познакомиться с человеком, чья книга перевернула мою жизнь.

Это то же самое, если вдруг вам довелось столкнуться с незнакомцем, пусть даже смутно напоминавшим кого-то из вашей прежней жизни, и незнакомец, протянув руку, представился.

— Циолковский, Константин Петрович…»

Шеель сделал паузу и, не без тени сомнения, добавил.

— Впрочем, не могу утверждать, что на современную молодежь это имя произвело бы впечатление.

Я тоже не мог это утверждать и благоразумно промолчал. Только ветеран внешней разведки, товарищ Закруткин нашел в себе силы прокомментировать.

— Да уж…

Алекс-Еско продолжил.

— Мы добрели до сборного пункта. Здесь уже был развернут лазарет. Оберту помогли подобрать очки, там было много освободившихся и даже неразбитых очков. Всего жертв насчитали более сотни, среди них было много ведущих инженеров.

— Меня вызвали к Дорнбергеру на третий день после бомбежки, когда жизнь на полигоне уже вошла в прежнее, торопливо-лихорадочное русло.

Докладывал стоя.

Дорнбергер, невысокий, с простецким лицом и крестьянскими залысинами, с откровенным недоброжелательством, но не перебивая, выслушал мой доклад о командировке в Копенгаген сидя. Затем генерал встал и сурово выговорил за попытку вмешаться в производственный процесс.

Он, по-видимому, был изначально настроен против меня и приказал напрочь забыть о всякой самодеятельности. Напомнил, что меня посылали в командировку, чтобы ускорить график поставки насосов, а не для того, чтобы вносить изменения в конструкцию. Всякое предложение, прибавил он, должно подаваться по инстанции. Затем не удержался от язвительного замечания — что я понимаю в насосах и зачем встречался с «этим чертовым Бором»?

В этот момент в уцелевший кабинет начальника полигона вошел красивый сорокалетний мужчина. Он был в штатском, но одет броско — белая рубашка с галстуком, вязанная фуфайка, добротные брюки, модельные мужские туфли.

Я повернулся в его сторону.

Незнакомец жестом показал, чтобы я продолжал, и уселся на стул возле генерала.

Теперь они возьмутся за меня вдвоем? Сесть так и не предложили. Понятно, здесь не любят протеже, тем более от генералов СС, следовательно, на покровителей ссылаться нельзя. Придется отбиваться самостоятельно.

— Я всего-навсего пытался внести незначительное улучшение в крепеж трубки насоса, подающего спирт в камеру сгорания. Этим вопросом я занимался в Свердловском политехе.

— Где?! — в один голос воскликнули генерал и незнакомец.

— В Свердловске. Там есть политехнический институт.

— А-а, ну да, — кивнул человеком в штатском. — Вы — Шеель? Сбежали от красных.

— Не сбежал, а перешел с оружием в руках.

— Это не важно. Значит, вы утверждаете, что в Свердловске тоже занимаются проектированием такого рода агрегатов?

— Нет. Большевикам сейчас не до ракет. Просто мне досталась такая тема — «Способы безопасной подачи топлива и окислителя в камеры сгорания самодвижущихся реактивных машин, способных обеспечить выход человека в межпланетное пространство».