Семушкин отошел от окна, подозвал Шувалова.

— Минируйте здание, — приказал он старшине.

Старшина бросился выполнять приказ. Беспрерывно звонили телефоны. Немцы, по всей видимости, всполошились, теперь они запрашивали штаб.

В комнату ввели полковника Кестера. Иван Захарович задал ему несколько вопросов. Полковник молчал. Пожилой, седеющий, коротко стриженный начальник штаба корпуса не хотел отвечать на вопросы.

— Если вы станете молчать, мне придется вас расстрелять, — сказал Семушкин.

— Я могу разговаривать только с представителем армии, — вскинул голову полковник.

Иван Захарович вспомнил, что он до сих пор в шинели и в фуражке того капитана, который вел полицейских в Лиховск. Он крикнул Никонова, тот мигом обернулся, принес шапку, полушубок Ивана Захаровича. Семушкин сбросил с себя шинель немецкого офицера.

— Перед вами старший лейтенант Государственной безопасности, — сказал он Кестеру.

— Вы есть партизан, — ответил полковник. — Партизаны в войне стоят вне закона.

— Закон, который вы придумали сами? — спросил Семушкин.

— Партизан — бандит, — сказал полковник.

— У вас извращенное понятие о войне, — сказал Семушкин. — Бандит тот, кто нападает без объявления войны, как это сделали вы. Бандиты жгут села и города, уничтожают мирных жителей, попирают общечеловеческие законы.

Полковник молчал.

— Если бы у меня было время, я объяснил бы вам подробнее стратегию и методы войны бандитов, ваши методы, полковник. Но время истекло.

— Что вы хотите узнать? — сдался начальник штаба.

— Где командир корпуса? Почему штаб корпуса остался в Лиховске, когда операция проводится в соседнем районе?

— Командир корпуса в Кутово, — сказал полковник. — Штаб остался в Лиховске, потому что время операции ограничено.

— Корпус следует на московское направление?

— Да.

Вошел Шувалов.

— Здание заминировано, — доложил старшина.

Надо было уходить. Забрать документы, включая захваченные шифры, и уходить.

— Как быть с пленными? — спросил Лаврентьев.

— Тащите с собой к комендатуре, там разберемся, — сказал Семушкин.

В комендатуре, когда они пришли туда, не переставая звонили телефоны. Капитан Светлов не стал взрывать комендантский узел связи, выводить из строя линии. «Может быть, пригодятся», — объяснил Светлов. Он коротко доложил обстановку. К центру города, к железнодорожной станции пробились основные силы. Рощин на станции. Немцы сопротивляются.

— Хорошо, — сказал Семушкин. — Ведите сюда коменданта города и того полковника. Начальник тылового района, ты говоришь? — спросил он Светлова.

— Так точно, — подтвердил капитан.

— Давайте обоих.

Светлов послал бойца за пленными. Привели только коменданта. Костлявый, бледный обер-лейтенант Карл Вигон растерянно оглядывался в комнате, которая совсем недавно служила ему кабинетом.

— Где полковник? — спросил Семушкин.

— Полковник того, товарищ капитан, — доложил шустрый черноглазый невысокий боец. — Они, по-моему, дуба дали.

— Как? — не понял Семушкин.

— Кондратий хватил или еще что, — объяснил боец. — Не дышат они. С испугу, должно быть.

— Вы поняли, что разгромлены? — перешел на немецкий язык Семушкин, обращаясь к коменданту.

— Да, — согласно кивнул Карл Вигон.

— Позвоните начальнику охраны станции, — сказал Семушкпн. — Прикажите немедленно отходить к железнодорожному мосту через Ловать. Вы меня поняли?

Вигон стоял не шелохнувшись.

— Ну! — крикнул Семушкин.

Грозный окрик подействовал. Вигон схватился за телефон. Дозвонился до станции. Сказал все, что ему приказал Семушкин. Как результат этого разговора, очень скоро появился связной от Рощина. Он сообщил, что немцы отходят к мосту, что захвачен эшелон.

Бои продолжались по всему городу, особенно сильные в районах охраняемых объектов. Нежданно-негаданно возле комендатуры появились гитлеровцы. Они подъехали на трех автомашинах. Бойцы ударили по машинам, но грузовики стали, с них как ветром сдуло солдат. Гитлеровцы рассыпались, заняли дома напротив. Площадь осветилась огнем. Загорелся дом рядом с комендатурой. Пламя охватило крышу, вырвалось из оконных проемов. Ветер раздувал пламя, огненные языки метались из стороны в сторону. Прыгали тени, мешая вести прицельный огонь по вспышкам, от которых тянулись длинные пунктирные линии очередей, означенные трассирующими пулями.

— Лаврентьев! — крикнул Семушкин. — Возьми бойцов и туда, — кивнул он в сторону очагов сопротивления. — Ночь вас прикроет.

Лаврентьев и еще несколько десантников подошли к окну, броском кинулись в проем. То же самое хотел сделать и Шувалов со своими бойцами с противоположной стороны здания, но огонь немцев был настолько густ, что брошенная к проему немецкая шинель вмиг оказалась прострелянной. В это время появился Светлов.

— Все вниз, — крикнул он, увлекая бойцов за собой, во двор комендатуры. На ходу объяснял задачу. — В бою, — говорил он, — главное ошеломить противника.

Во дворе стояла легковая автомашина. Светлов предложил обложить машину паклей, смочить ее бензином, сесть в нее, завести, поджечь паклю, сбив ворота, выскочить на площадь. Во дворе устроить стрельбу. Это будет похоже на побег.

— Они растеряются, — говорил Светлов, — не станут стрелять по машине. Вы проскочите, нужно всего лишь миг.

Охваченная пламенем машина выскочила со двора комендатуры. Немцы действительно в нее не стреляли. Пограничники миновали площадь. Вскоре в той стороне раздались взрывы гранат. Гранатами давил сопротивление немцев и Лаврентьев с бойцами. Огонь гитлеровцев утихал, когда послышалось «ура». На площади появились конники.

Сопротивление немцев глохло по всему городу. Партизанам удалось подтянуть к очагам сопротивления, особенно возле охраняемых объектов, орудия. Из тех, что захватили, входя в город. Огонь орудий довершал разгром. Захватили склады. Вся станция была уже в руках нападавших. Сбитые с толку распоряжениями коменданта по телефону, одни немцы, сопротивляясь, отходили к штабу корпуса, другие — к железнодорожному мосту через Ловать. Причем здание штаба было заминировано; Семушкин ждал момента, когда там соберется как можно больше немцев. Наконец он отдал приказ, и здание рухнуло, похоронив под обломками всех, кто в нем находился. В отношении железнодорожного моста появились другие соображения. Семушкин отправился на станцию к Рощину.

Несмотря на ночь, город ожил. Появились жители. Всюду Семушкин встречал небольшие группы людей. Было три часа двадцать минут.

Встретившись с Рощиным, Семушкин собрал подрывников. Совет был недолгим. Уцелел паровоз. Нашелся машинист. Бойцы помогли ему поднять пар, шуровали возле топки. Эшелон с авиабомбами прицепили к паровозу. Подрывники заминировали первый вагон. Водрузили над ним мачту. Подложили под мачту мину нажимного действия. Пустили паровоз и вагоны к мосту. Исходили из того, что мачта заденет перекрытия, мина сработает, и тогда мало что останется от моста, от тех, кто защищает его. Так это и случилось. Округу потряс мощный взрыв. Огромный пролет моста рухнул в воду.

Базальт — Топазу

4.12.41 г.

«…Операция завершена. Имеются потери. Документы штаба сорок пятого механизированного корпуса, пленные доставлены к двадцать седьмому. Ждем самолет…»

Люди радовались. Несмотря на потери, на то, что держались из последних сил. В лес шли и шли тяжело груженные трофеями подводы. Победа. Это слово шагало с каждым, в том числе и с Семушкиным. Однако чем дальше уходил Иван Захарович от Лиховска, тем сильнее ощущал он тревогу за судьбу Нины. Жива ли? Хотелось надеяться. Хотелось знать точно и определенно. Ответа тем не менее не было.

Из рассказа

Григорьева П.И.

«…Однажды я видел неуправляемый танк. Страшное, но вместе с тем и жалкое зрелище. Грозная машина двигалась, проваливаясь в ямы, каким-то чудом выбиралась из них, рвалась дальше, подминая кусты, ломая деревья. Поползла по крутому песчаному откосу. Буксовала, все больше и больше кренясь и зарываясь в песок. Свалилась в реку, которая и поглотила ее.