— Дальше фиксируй слово в слово.

Я исполнил приказ.

— Петробыч на удивление спокойно снес эту пилюлю, но все нам было ясно — это в последний раз. Шаткость нашего положения усугублялась тем, что безоговорочная легализация Первого и открывавшиеся перед ним перспективы, как это ни странно, поставили его на грань провала. Так, соавтор, бывает в разведке, сколько не анализируй, никогда не знаешь, что ждет тебя завтра. Спасение Первого потребовало от нас неординарных, я бы сказал нетрадиционных, но, главное, спешных мер.

Не скрою, первым безумную мысль, обещавшую вернуть ситуацию под контроль, выдвинул полковник Закруткин. Берия, уж на что ушлый мужик, и тот, познакомившись с предложением грушника, раскрыл рот.

Обязательно отметь, в то напряженное время мы все, как один, трудились над закреплением всего полезного, что дал нам опыт сорок первого года. Смертельная опасность на время придавила склоки в наших собственных рядах. Приказ № 227 «Ни шагу назад!» заметно оздоровил внутреннюю атмосферу не только на фронте, но и на Лубянке, где всегда перехлестывали с бдительностью и поиском внутренних врагов. Тем более в стычках с грушниками, с которыми у нас всегда были непростые отношения.

Первое, что требовалось — и немедленно! — это объединить мозги. На время многое из того, что разделяло нас — например, меня с Закруткиным, Берию и Меркулова с Панфиловым и Ильичевым, ушло в тень. Тогда было не до интриг, не до шкурных интересов, хотя я сразу проинтуировал личный мотив в предложении Константина Петровича. Он просматривался отчетливо, но я и тогда словом не обмолвился о скользкой позиции этого двурушника.

Когда под напором Федотова и Фитина руководству наркомата пришлось согласиться на предложение Закруткина, встал вопрос — кто отважится доложить его Петробычу.

Закруткин отказался сразу и напрочь.

— Мое дело связь. Я не несу ответственность за план оперативных мероприятий. У вас есть группа, есть начальник группы, ему и карты в руки.

Берия пристально посмотрел на меня.

— Как хочешь, Трющев, а он прав. Докладыват придется тебе. Готов предложения, ми тебя поддержим.

Он дал мне два дня, освободил от всех других забот, от надзора над Бухгалтером, успешно сливавшим абверу дезу за дезой. Через него, а также через его племянника, работавшего в наркомате путей сообщения, мы кинули Берлину приманку — график железнодорожных перевозок на осень и зиму сорок второго года, который свидетельствовал, что главное зимнее наступление советских войск готовится на центральном участке фронта.[63]

На следующий день я вызвал на Лубянку Второго, вкратце обрисовал задание, выполнить которое требовало от него руководство. Еско, уж на что выдержанный парень, сменился в лице. К тому моменту, то ли в ответ на доверие, то ли соскучившись по межпланетным сообщениям, а может, в силу исключительных природных данных, он одним махом в течение лета восстановил в памяти все четыре курса института, сдал основные предметы за пятый и, по совету своего научного руководителя, профессора Бахрушина, приступил к дипломному проектированию. Защищаться ему предстояло в Бауманском училище. Тема диплома касалась безопасной подачи топлива и окислителя в двигатели самодвижущихся реактивных машин, способных обеспечить выход человека в межпланетное пространство. Другой, более безобидной и мирной темы для него в институте не нашлось. Ко всем остальным он просто не имел допуска.

Затем, в узком составе, в присутствии Меркулова, мы выработали линию поведения, которая должна была убедить Петробыча, что другого решения, кроме предложенного Закруткиным, не существует. При этом Меркулов настоятельно посоветовал мне взять на себя рождения этой идеи.

— Зачем делиться с вояками? — высказал он свое мнение. — Нельзя допустить, чтобы грушники перехватили инициативу. Это наша операция, нам и отвечать за результат.

— …я навсегда запомнил этот разговор со Сталиным.

В святая святых меня на этот раз допустили вместе со всеми. Петробыч поздоровался за руку, поинтересовался — как здоровье?

— Готов выполнить любое задание, товарищ Сталин, — отрапортовал я, чем вызвал одобрительный взгляд Лаврентия. Даже Меркулов несколько расслабился.

В кабинете присутствовали Молотов, Ворошилов. Они расположились за большим столом спинами к окнам. Подальше от них Маленков с неизменным блокнотом в руках.

Сталин ни словом не обмолвился насчет недопустимого опоздания с предоставлением добытых Первым материалов. Наоборот, он дал положительную оценку его работе, однако особый интерес Петробыч привлек последний пункт докладной наркома, в котором тот излагал предложение Майендорфа, касавшееся дальнейшей судьбы своего протеже.

Проведенный на Лубянке детальный анализ показал — возможность распоряжаться семейными счетами в швейцарском банке произвела на дядю Людвига неизгладимое впечатление и заставило всерьез задуматься о дальнейшей судьбе Алекса. Фронт уже не казался Майендорфу достойным местом для возможного жениха своей дочери. «Куцыми» он назвал также служебные перспективы, открывавшиеся перед Шеелем в штабе Зевеке, «даже если принять во внимание, что англосаксы ни в этом году, ни в следующем не отважатся переправиться через Ла-Манш». В доверительном разговоре он сообщил Еско, что в Управлении вооружений сухопутных сил довольны результатом «твоей командировки в Цюрих и Женеву, твоей требовательностью по отношению к «гномам». Генерал напомнил Еско о былом увлечении межпланетными перелетами и предложил.

— А что если попытаться счастья у генерала Вальтера Дорнбергера?..

— Кто такой Дорнберегер? — поинтересовался Алекс.

— Руководитель ракетной программой Германии. Должность не велика, но в последнее время фюрер несколько раз интересовался, как идут дела у фон Брауна. — Генерал пояснил. — Вернер фон Браун является научным руководителем программы.

Затем дядя Людвиг веско добавил.

— Интуиция фюрера, Алекс, это наше главное оружие. Он никогда не ошибается. Мне кажется, что Пенемюнде — это самое подходящее для тебя место. Ты героически вел себя на фронте, у тебя за плечами четыре курса политехнического института. Как оказалось, одного из лучших в России… Рейх не вправе разбрасываться подобными кадрами. К тому же рейхсфюрер очень заинтересован в подробной и своевременной информации, касающейся этого «чуда-оружия». Ты меня понял, мой мальчик?

В своем отчете Первый докладывал, что Шахт нашел это предложение «дельным». Отправленный в почетную отставку, но сохранивший огромный авторитет во властных структурах Германии, дядя Ялмар согласился с тем, что для наследника рода Шеелей такой вариант можно признать оптимальным и обещал замолвить словечко за Алекса.

— Что касается предложения рейхсфюрера, — прокомментировал Шахт слова Майендорфа, — от его предложения нельзя отказываться, однако я полагаю, у тебя, Алекс, хватит такта, чтобы решить, в какой форме и до какой степени ты можешь исполнить его просьбу.

Сталин долго раскуривал трубку, потом, расхаживая взад и вперед, заявил.

— Это предложение свидетельствует о том, что Закруткину доверяют. Значит, мы можем вывести его на очень серьезные вопросы, которые теперь решаются в Берлине.

Он сделал паузу, затем неожиданно резво повернулся и ткнул мундштуком в мою сторону.

— Что такое ракета? Вам, товарищ Трущев, известно, что такое ракета? Это тактическое оружие. Важнее внедрить нашего человека в германскую программу изучения атомного ядра. Я имел беседу с нашими учеными.[64] Они утверждают, что скрытая в атоме энергия огромна. Мы имеем дело с оружием будущего, и это направление никак нельзя упускать из вида. Будем считать это конечной целью работы Закруткина в тылу врага. Вы согласны, товарищ Трущев?

Этот миг я вспоминаю, как решающий в моей жизни. Внутри все трепетало.