— Неплохо было бы и перекусить. Как вы считаете, господин старший лейтенант? — полуофициально обратился к Габору Иштван.
— И то правда, — ответил Габор, внезапно почувствовавший, что он страшно голоден. — Ведь мы, наверно, часов десять-одиннадцать в рот ни крошки не брали.
Отойдя в сторону от дороги, Габор и Иштван устроились в воронке от снаряда и немного перекусили. Потом снова вышли на дорогу и двинулись в направлении на Реснек. И тут произошла неожиданная и весьма неприятная встреча: по дороге и раскинувшись широким веером по обеим сторонам от нее шли эсэсовцы. Это был, очевидно, специальный патруль, в обязанность которого входило прочесывание местности в районе линии фронта и вылавливание дезертиров.
Итак, предстояло объяснение с гитлеровцами. И не с растерявшимся в паническом водовороте отступления капитаном из комендатуры, мысли которого были заняты только тем, как бы спасти свою шкуру, а с педантичными в своей «работе» эсэсовцами, которые, несмотря ни на что, строго и подозрительно оглядывали каждого встречного, кто бы он ни был, и так же придирчиво изучали его документы.
Габор понял, что от того, как он поведет себя, решится сейчас буквально все. Скосив взгляд на Иштвана, он почувствовал, что тот сильно волнуется (видимо, предстоящая встреча пугала его). «Нужно проявить максимальное спокойствие, — внушал себе Габор. — У меня отличные, вполне надежные документы, я хорошо говорю по-немецки, мне нечего опасаться этой проверки…»
— Тэшшек, окмань, фёхаднадь ур![112] — на ломаном венгерском языке проговорил оберштурмфюрер, возглавлявший патруль. Это был молодой, крепкий эсэсовец высокого роста, с крупными чертами лица. Из-под низко опущенного козырька фуражки с черепом и скрещенными костями вместо кокарды нагловато глядели холодные голубовато-серые глаза; над висками вились светло-пшеничные волосы. «Истинный ариец», — улыбнулся про себя Габор, но тут же вежливо ответил по-немецки:
— О, bitte, Herr Obersturmfuhrer[113], — и протянул эсэсовцу свои документы.
Пока тот внимательно листал его офицерскую книжку, Габор повторил гитлеровцам уже рассказанную в комендатуре в Лендвалкабфа историю о потере легковой автомашины, сгоревшей при бомбежке русскими села Чепрег. Эсэсовцы, очевидно, знали о печальной участи, постигшей гарнизон Чепрега; поэтому рассказ Габора не вызвал у них подозрений. Документы же действительно оказались безукоризненными. Да и немецкая речь и обходительное обращение венгерского офицера расположили к нему эсэсовца, и он, вернув Габору его книжку и предписание, доверительно сообщил, что в селе Реснек дислоцируется штаб кавалерийской дивизии СС «Рейхсфюрер». Немец назвал даже фамилии нескольких офицеров штаба дивизии.
— В случае чего сошлитесь на меня. Оберштурмфюрер Ротбах, честь имею. — И эсэсовец щеголевато приложил руку к козырьку, давая этим понять, что венгерский офицер и его денщик могут продолжать свой путь.
— Большое вам спасибо, господин Ротбах, честь имею, — откозырял в ответ Габор, и они с Иштваном двинулись дальше.
Пока происходил разговор с эсэсовцем и тот проверял документы, Габор уголками глаз наблюдал за происходящим вокруг. Он заметил, что в кустах стоят замаскированные орудия, а около них прохаживаются гитлеровцы. Некоторые из них дружески улыбались оберштурмфюреру или делали приветливый знак рукой, из чего Габор заключил, что они все из одной части или дивизии. В этом предположении его утвердило и то, что у них были такие же нарукавные знаки, как и у оберштурмфюрера. «Итак, кавалерийская дивизия СС „Рейхсфюрер“. Запомним», — отметил про себя Габор.
Когда разведчики отошли на приличное расстояние и в придорожных кустах уже не было видно гитлеровцев, Иштван произнес с облегчением:
— Ну, гора с плеч! А то ведь я думал: ну, как эти эсэсовцы проявят интерес к моему солдатскому рюкзаку или к вашему офицерскому чемодану, потребуют открыть. Конец тогда, пропали!
— Да, багаж у нас с тобой, конечно, не для показа эсэсовцам, — рассмеялся Габор. — Впрочем, если ты опасался за чемодан и рюкзак, то могу тебе признаться, что у меня вызывали опасения твои разбухшие от батарей карманы. Давай-ка в том густом кустарнике как-то утрамбуем чемодан и мешок и приведем твои карманы в божеский вид.
На гибких и тонких лозах кустов лопались почки, и маленькие клейкие листочки блестели яркой молодой зеленью. Прозрачная и словно пронизанная солнцем стена кустарника скрыла разведчиков.
— Весна! — воскликнул Иштван. — До чего же хорошо — последняя военная весна, а там скоро мир…
— Да, но, чтобы это случилось скорее, мы должны спешить, — ответил Габор. — А иначе, того и гляди, нас догонят и перегонят наступающие войска Красной Армии. Так что не будем терять времени и поспешим в Реснек.
Реснек оказался сравнительно большим селом. На его главной площади и прилегающих улицах толпилось много гитлеровцев. Они были как-то неестественно веселы и нестройно горланили песни.
— Э, да ведь сегодня первое апреля, пасха, — вспомнил Габор. — Вот вояки и перебрали шнапса.
Габор спросил по-немецки первого попавшегося эсэсовца, где найти штаб дивизии и не видел ли он гауптштурмфюрера Зандхауза (эту фамилию в числе других ему назвал оберштурмфюрер). Уверенный тон венгерского офицера и то, что он не только знал, что в селе размещался штаб дивизии, но и назвал по фамилии одного из штабных офицеров, навели гитлеровца на мысль, что этот венгр, наверное, офицер связи; поэтому он четко объяснил Габору, как пройти в штаб дивизии.
Габор поблагодарил и, откозырнув эсэсовцу, направился по указанному адресу. По дороге им еще несколько раз попадались подвыпившие, а то и просто перепившие гитлеровцы, но никто из них и не подумал остановить уверенно шагавшего венгерского офицера, сопровождаемого солидно нагруженным денщиком.
В штабе Габор быстро отыскал одного из тех, кого упомянул ему оберштурмфюрер Ротбах, и, сославшись на него, попросил помочь в размещении и отправке на попутной машине. Разумеется, и этому эсэсовцу Габор вновь повторил «досадную историю», приключившуюся с ним в Чепреге и лишившую его машины, «так необходимой в эти тревожные дни». Немец очень внимательно просмотрел документы Габора и, найдя их, очевидно, в полном порядке, проштамповал печатью с жирной свастикой. «Теперь-то уж, — подумал Габор, — с такими документами можно хоть к самому черту в лапы…»
Габор не спеша убрал документы в боковой карман кителя. Потом так же неторопливо достал портсигар и угостил сигаретами эсэсовца и двух других гитлеровцев, находившихся в комнате.
— Прошу вас угоститься отменными венгерскими сигаретами. «Вирджиния» — еще довоенная марка! — проговорил он и сам закурил.
Немцы пустили кольца пахучего, немного пряного дыма, и один из них тоном курильщика-знатока произнес:
— Да, сигареты что надо! Таких в маркитантском ларьке или в табачной лавке не очень-то купишь… Впрочем, венгерским господам офицерам их соотечественники, возможно, и продают, — язвительно ухмыльнулся он.
Габор сделал вид, что не заметил колкости. В душе он был очень благодарен фрау майорин, которая, помогая им комплектовать экипировку, продумала даже такую мелочь, как несколько пачек дорогих венгерских сигарет «Вирджиния» и «Симфония», которые были уложены в офицерский чемодан. Сейчас они оказались весьма кстати.
С удовольствием затягиваясь сигаретой, эсэсовец, проникнувшийся, как видно, полным доверием к Габору, рассказал ему об обстановке на фронте, не утаив и того, что она складывается неблагоприятно для немцев.
— Сейчас вам самое верное — это двигать на Редич, — закончил эсэсовец грубовато-фамильярным тоном. — Там, пожалуй, вы сможете у нашего коменданта и машину какую-нибудь выцарапать — не топать же вам весь путь пешком…
«Весь путь, — подумал Габор. — Ишь ты! А если наши пути расходятся?! Если мне совсем не улыбается перспектива ухода в Австрию, а потом в Германию?!» Однако он тут же поймал себя на мысли, что сейчас для него и Иштвана основная задача — поскорее опередить отступающие тылы и пристроиться к какой-нибудь из колонн главных сил врага. Поэтому Габор любезно поблагодарил эсэсовца за информацию и полезный совет и спросил, не поможет ли он им устроиться где-то на ночь. Тот, ни слова не говоря, сразу же написал записку на постой и приказал одному из гитлеровцев сопроводить господина венгерского офицера к квартирмейстеру.
