Комнатушка, которую мне отвели в помещении для слуг Палаццо Монтеджордано, оказалась крохотной. Достаточно только для узкой койки и маленького сундучка, который будет служить мне и сиденьем и вместилищем для моей одежды. Стоя в её середине, я могла легко коснуться всех четырёх её стен.

Спаси и сохрани меня, святая Марфа, это был рай.

Мадонна Адриана да Мила было заволновалась, когда Марко представил ей меня как свою осиротевшую кузину из Венеции.

— Кузину? — с сомнением спросила она, посмотрев сначала на Марко, потом на меня, и полагаю, что она в тот момент подумала, будто он просто пытается поселить в её доме свою шлюху, чтобы она всегда была под рукой.

— Да, кузину, — твёрдо молвила я, после чего замолчала, опустила глаза в пол и предоставила Марко вести весь спор, как и полагается благонравной девице в присутствии мужчины, который распоряжается её жизнью, будь то её отец, муж, брат или кузен.

Мадонна Адриана сразу повеселела, когда Марко упомянул мои кулинарные таланты.

— Те пирожные с марципаном, что подали на свадебный стол, мадонна, были приготовлены ею. Кажется, ваша невестка очень высоко о них отозвалась? Умение Кармелины готовить сладости уступает только моему собственному...

Я тихо выдохнула через ноздри, но продолжала стоять с опущенным взглядом и позволила Марко приписать всю подготовку свадебного пира себе. Пускай он приписывает всё себе — ведь я тоже получала кое-что взамен, так что, в общем и целом, нельзя было сказать, что мне не заплатили за труд.

Мадонна Адриана повеселела ещё больше, когда я сказала, что конечно же я буду работать в кухне, не требуя платы.

— Пока я не могу дать вам комнату, — предупредила она. — Может быть, койку в одной из кладовых...

В конце концов я получила свою клетушку, которая прежде была запасной кладовкой для кувшинов с оливковым маслом. Я не возражала; всё в каморке было пропитано ароматом доброго оливкового масла, и, растянувшись на своей узкой койке, я вдыхала его с наслаждением, пока не заснула. Впервые за много месяцев я спала, не просыпаясь от ужасных кошмаров.

Правда, времени на сон было мало. К мадонне Адриане всё время приходили гости; бесчисленные родичи Орсини, которым нужны были столь же бесчисленные подносы с лёгкими закусками и вином; почтенные матери семейств, явившиеся, чтобы вволю посплетничать; сам знаменитый кузен моей хозяйки кардинал Борджиа, который, как все утверждали, вёл осаду золотоволосой невестки мадонны Адрианы. Если не считать её нежданного визита на кухню поздней ночью после её свадьбы, я почти не видела мадонну Джулию, разве что иногда издали мне удавалось заметить блеск её волос в какой-нибудь отдалённой лоджии на верхних этажах, но слуги часто по её приказу поднимались к ней на второй этаж с моим печёным десертом из яблок и айвы, моими белыми персиками в траппе, моими подслащёнными густыми взбитыми сливками. Мадонне Джулии нравились сладости, вернее, ей нравились те сладости, которые готовила я, и хотя Марко, видя меня, всякий раз чувствовал новый приступ досады оттого, что я так ловко втёрлась в его жизнь, зато ему нравилось иметь в своей кухне лишнюю пару рук. Особенно если это были мои руки и особенно в дни, подобные сегодняшнему, когда к нам на кухню явился паж с приказом от мадонны Джулии прислать ей тарелку инжира, начиненного корицей, сахаром и измельчённым миндалём — и это, когда все и так были завалены работой, потому что была середина дня и надо было готовить обед.

— Кармелина! — Марко даже не повернул головы, чтобы взглянуть на меня; сам он был занят приготовлением фаршированного молочного поросёнка.

— Да, маэстро. — Мои руки уже тянулись к инжиру, сахару, миндалю и ножу, чтобы измельчить его. — Пьеро, корицу!

— Она вон там. — Он повёл плечом в каком-то неопределённом направлении.

— А мне надо, чтобы она была вот здесь, слышишь, подмастерье? — Прозвучавшая в моём голосе стальная нотка заставила его сдвинуться с места, однако он прошёлся по кухне нарочито неспешно, опять же, не торопясь взял хранившуюся рядом с другими специями корицу, потом бросил её на мой стол, обсыпав ею всё моё рабочее место. — А теперь принеси тряпку, чтобы всё это вытереть, — приказала я, и он бросил на меня злобный взгляд. Половина подмастерьев ненавидела меня, а служанки принимали негодующий вид, когда я отдавала им приказы. Именно я спасла свадебный ужин мадонны Джулии, а вместе с ним, вероятно, и их места в услужении мадонны Адрианы — но что из того? На кухнях есть иерархия, такая же строгая, как при любом королевском дворе, а я в неё не вписывалась: не совсем повар, не совсем судомойка и не совсем служанка. Хотя Марко и привёл меня сам, он меня явно недолюбливал; мне доверяли готовить самые сложные рецепты для мадонны Джулии; я отдавала приказы, но в то же время помогала мыть полы и столы и чистить котлы, то есть делала работу, подобающую разве что самым низшим из слуг. Я была неизвестной величиной, чем-то непонятным, а на кухнях не любят неизвестные величины. Марко всё-таки придётся во всеуслышание прояснить моё место среди слуг мадонны Адрианы, но в данный момент он предпочитал не смотреть на меня, и мне пока что придётся самой выкраивать себе место под солнцем.

— Пьеро? — сказала я, и голос мой прозвучал как удар хлыста. — Тряпку.

— Да, синьорина, — с нарочитой вежливостью, больше напоминающей наглость, молвил он и так же неспешно принёс мне тряпку.

— Спасибо, — сказала я, отлично осознавая, что все в кухне прислушиваются к нашему разговору, и опять повернулась к столу. И тут я увидела, что по моему столу идёт кот, оставляя следы лап в аккуратном слое высыпанной на него муки.

— Брысь! — Я замахала на кота тряпкой, но эта ленивая тварь только зашипела на меня. По мне, кота, который только жрёт и не ловит мышей, можно спокойно утопить. — Ну, погоди у меня, — предупредила его я, — на днях я сделаю из тебя колбасу. С чесноком, фенхелем и кусочками свиного сала, а потом съем тебя с широкой улыбкой. Дай только срок.

Кот, глядя на меня, нахально мяукнул и, спрыгивая на пол, ухитрился при этом опрокинуть кувшин сливок, которые я собиралась взбить. Сливки выплеснулись, облив всю мою юбку, и, когда я бросилась в свою каморку за чистым передником, я услышала, как служанки хихикают у меня за спиной.

Вбежав в свою конуру, я остановилась, закрыла за собою дверь и сложила покрытые мукой руки на груди.

— А я думала, что хорошо тебя спрятала, не оставила на виду, — сказала я наконец.

Высохшая мумифицированная кисть руки, наполовину прикрытая, лежала на верху вороха одежды в моём маленьком сундучке. Наверное, я случайно вытащила её на поверхность сегодня в предрассветной темноте, когда торопливо шарила в сундучке в поисках чистой сорочки.

Почему сейчас, лёжа на куче одежды, она выглядела иначе, чем когда покоилась в своей раке на алтаре? Я столько раз видела её, когда была девочкой, — благословенную и священную кисть руки святой Марфы, тщательно сохранённую и выставленную на всеобщее обозрение в женском монастыре в Венеции, носящем её имя. Отнюдь не самом большом и известном из многочисленных венецианских монастырей — но именно там чаще всего молился мой отец (а это с ним случалось нечасто). Такому расчётливому человеку, как он, казалось естественным и целесообразным обращаться за помощью к святой Марфе, когда он стремился получить подряд на приготовление пиров для дожа во время карнавала или надеялся, что именно его наймут для подготовки свадебного банкета очередной наследницы из богатейшего венецианского семейства Фоскари. Если уж на то пошло, что может знать Пресвятая Дева об отчаянных молитвах, возносимых к небесам из кухонь? Никто ещё не видел Пресвятую Деву за стряпнёй. Поэтому, когда отцу требовалось, чтобы кто-нибудь в раю замолвил за него словечко, он отвозил нас всех: меня, мою мать и сестру — в монастырь Святой Марфы, чтобы мы все вместе помолились у алтаря монастырской церкви. А на алтаре можно было очень ясно разглядеть высушенную кисть руки самой Угодницы Марфы, покровительницы всех поваров.