Нет, пожалуй, всё-таки чувствовал. Наверное, я был слишком суров к моей бедной, маленькой, так любящей похихикать хозяйке, которая, по правде сказать, никогда не была ко мне не то что жестока или высокомерна, но даже просто невнимательна. И она теперь почти не смеялась; от своего беспокойства из-за Папы она сделалась тихой и обращённой в себя.

В самом деле, у кривобоких коротышек извращённые души.

— Кармелина! Кармелина, послушайте. — Из огромной мраморной ванны с синими прожилками выплеснулась вода, когда мадонна Джулия поманила меня к себе в жарко натопленной ванной комнате. Я поставила тарелку пирожных, которые я принесла папской любовнице пожевать, пока ей будут мыть голову. Она сидела одна в громадной мраморной ванне, наполовину скрытая облаками пара, который наполнял небольшую ванную комнату, выложенную сине-зелёным мрамором, мокрые завитки её золотистых волос плавали на поверхности горячей воды, словно светлые водоросли. Её обнажённые плечи розово блестели, а за её спиной стояла служанка с засученными рукавами и массировала кожу её головы. Я осторожно подошла к ванне, стараясь не поскользнуться на мокром от пара полу, украшенном мозаикой в римском стиле — сплетающиеся рыбы и русалки, — и мадонна Джулия посмотрела на меня с сияющей улыбкой. — Я получила письмо от Его Святейшества. — Она взмахнула толстой пачкой листков. — Только послушайте, что он мне пишет!

Она прочистила горло и басовито, имитируя испанский акцент Папы, прочитала:

— «Все говорят, что, когда ты стояла рядом с нею, — он имеет в виду эту спесивую Катерину Гонзага, — она казалась всего лишь фонарём рядом с солнцем».

— Прекрасно сказано, — одобрила я, обменявшись усмешкой со служанкой, которая массировала кожу головы мадонны Джулии. — Во время своего недолгого пребывания в графском дворце толстый граф Оттавиано да Монтеведжо не обидел никого, а вот его жена сумела восстановить против себя всех. Мадонна Катерина Гонзага воротила нос от красот палаццо, пожаловалась, что мои жаренные с лимонным соком сардины якобы пересолены, а, уезжая, оставила в своей комнате хлев. Если бы они с мужем не уехали дальше на север, в свои поместья в Сан-Лоренцо, служанки начали бы плевать в её вино.

— Когда я писала о ней Родриго, то превознесла её до небес, — злорадно сказала Джулия. — Не годится показывать, что ты завидуешь другим женщинам. Мужчины и так раздуваются от сознания собственной важности, считая, что за их внимание мы дерёмся друг с другом, как кошки, не так ли? Даже если за их внимание мы действительно дерёмся, как кошки. Господи, какая же сложная штука любовь! Если бы она не была так чудесна, не несла с собою такое наслаждение, никто бы вообще не влюблялся. — Джулия поцеловала письмо, не обращая внимания на то, что на него, размывая чернила, попадает вода из ванны. — Я написала ответное письмо и отправила его со следующим же нарочным. Мой Папа называет себя «человеком, который любит тебя больше, чем кто-либо другой в этом мире». Разве это не прекрасно?

— У Его Святейшества красивый слог, — сказала я. Год или два назад я была бы шокирована до глубины души, если бы кто-то мне сказал, что я буду обсуждать стиль и содержание любовных писем Папы Римского. Но сейчас я нисколько не чувствовала себя шокированной. — И он говорит о своей любви прямо, без обиняков, верно, мадонна Джулия?

— Он всегда без обиняков говорит о том, что чувствует. И некоторые ещё спрашивают, почему я хочу его удержать. — Джулия La Bella сердито фыркнула, но тут же снова улыбнулась, перечитывая письмо. — Дальше он рассказывает мне все римские новости и сплетни. Теперь, когда его жена беременна, Хуан всё просит разрешить ему вернуться домой из Испании — вы можете представить себе Хуана в роли отца? Я вас умоляю! А эта Шлюха Арагонская превратила жизнь Джоффре в ад. Она и Катерина Гонзага одного поля ягоды... — Джулия перелистнула несколько страниц. — Ага, вот это место. Мой Папа обвиняет меня в бессердечии за то, что я хорошо провожу время без него. — В её глазах засияла нежность. — Он по мне скучает.

— Вряд ли по мне кто-то бы скучал, если бы я вдруг куда-то пропала, — откровенно сказала я, снова взяв тарелку из майолики, на которой лежали пирожные, и принося её к ванне. — Во всяком случае, до тех пор, пока бы не пришло время поесть.

— А как поживает ваш таинственный любовник? — Глаза мадонны Джулии загорелись. — Тот самый, ради которого вы разузнали о том, как можно использовать лаймы? Напомните мне, как его зовут?

Я подавила улыбку.

— Я никогда не говорила вам, как его зовут, мадонна Джулия.

— Ну, так скажите сейчас. И пожалуйста, сядьте и поешьте этих пирожных вместо меня. Я опять полнею, и мне надо сбросить часть этого жира, так что сладости мне противопоказаны. Мне очень жаль, что мне их нельзя, потому что я всегда ем, когда принимаю ванну. — Джулия смотрела на меня с завистью, когда я взяла с тарелки пирожное. Пирожные из сладкой творожной массы и айвы — прямиком со страницы 104, параграф «Сладости». — Почему толстею я, а не вы? Ведь поварам полагается быть толстыми!

— Вовсе нет, — возразила я. — Настоящие повара слишком заняты беготнёй взад и вперёд с котелками, вертелами и мешалками для хлебного теста, чтобы сесть и поесть. Мы едим, только когда пробуем то, что готовим. Никогда не имейте никаких дел с толстым поваром, мадонна Джулия. Такой повар либо слишком успешен, либо слишком ленив, чтобы оторвать свою задницу от стула.

— Уверена, что это хороший совет, но мне хотелось бы больше узнать об этом вашем любовнике, Кармелина. Он тоже повар? Он красив?

— Ныряйте и полощите волосы, мадонна Джулия, — скомандовала служанка.

— Никто не говорит ничего интересного, пока я не промою волосы, — предупредила мадонна Джулия и, отложив письмо в сторону, нырнула под воду. Она побарахталась, выставляя наружу то колено, то локоть, и, вымыв наконец из волос мыло, вынырнула на поверхность, точно русалка. — Если вы не хотите рассказать мне, кто ваш любовник, то послушайте, что я пишу моему. Он любит, чтобы любовные письма были яркими, выразительными, драматичными, и я не уверена, правильно ли я выбрала тон. «Моё счастье зависит от Вашего Святейшества, так что я не могу наслаждаться удовольствиями Пезаро...»

Она ещё не успела дочитать письмо до конца, когда в наполненную паром и ароматами ванную вдруг ворвался холодный воздух. Я обернулась и увидела квадратную, одетую в бархат фигуру Адрианы да Мила. Я торопливо встала — любовница Папы не видела ничего зазорного в том, чтобы болтать со слугами, но её свекровь не любила, когда время, за которое она платила, терялось понапрасну. Однако мадонна Адриана едва удостоила взглядом меня или служанку, которая стёрла с лица улыбку и с внезапным приливом усердия начала вынимать тяжёлые мокрые волосы Джулии из воды. В руке мадонна Адриана держала ещё одно письмо.

— От Его Святейшества? — Джулия рассмеялась. — Да он пишет мне через день!

— Нет, из Каподимонте. От твоей семьи. — Лицо мадонны Адрианы было серьёзно. Она посмотрела на меня и служанку и велела: — Оставьте нас.

Я молча присела в реверансе и пошла вон.

— Давай послушаем, — шепнула служанка, и мы обе остановились за полуоткрытой дверью.

— Я принесла дурные вести, моя дорогая, — продолжила мадонна Адриана. — Боюсь, твой брат болен.

— Сандро? — прошептала Джулия так тихо, что я едва расслышала. — О нет...

— Нет, не кардинал Фарнезе. Другой твой брат, Анджело. Он подхватил очень тяжёлую лихорадку. Твоя семья считает...

Из ванной донёсся громкий плеск.

— Кармелина! — позвала Джулия. — Пиа! Я знаю, что вы обе подслушиваете под дверью!