— Может быть, и от него, но стоимость этого рубина намного меньше стоимости твоих жемчугов. Если он и переспал с нею, то уверяю тебя, он тут же об этом позабыл.
— А ещё говорят, будто женщины ничего не понимают в политике, — заметил я. — Неужели вам и впрямь так уж важно сохранить милость святого отца?
Джулия часто заморгала. Остальные дамы уже начинали зевать; с минуты на минуту они пойдут спать, предоставив мужчинам возможность беседовать о вторжении французов хоть до рассвета. Я сел на скамеечку у ног Джулии и устремил на неё пристальный взгляд. Она озадаченно воззрилась на меня.
— Что вы хотите этим сказать, Леонелло?
— А то, что святой отец старше вас более чем на сорок лет. У него вспыльчивый нрав, непостоянное сердце, и если он будет и дальше толстеть, то скоро станет похож на мешок с пшеном. — Я протянул руку и потрепал ухо стоящего рядом козла Джулии. — Так что, ради чего вы боретесь за то, чтобы его удержать?
Она пожала плечами.
— Он всё, что у меня есть...
— Вздор. У вас есть муж, у вас есть ребёнок, у вас есть ваша семья. Вы могли бы позволить Его Святейшеству уйти к другой, а сами уехать к мужу, дабы зажить спокойной семейной жизнью, о которой вы, по вашим собственным словам, так мечтали в юности. Однако вы сидите здесь и, точно какой-нибудь французский генерал, планируете кампанию, чтобы вновь завоевать вашего любовника-Папу, и мне интересно, почему. — Я вопросительно приподнял бровь, удивляясь сам себе, почему я всё это говорю. — Может быть, всё дело в драгоценностях, которые он вам дарил? Сомневаюсь, что ваш муж смог бы дарить вам такие красивые сверкающие побрякушки, к каким вы привыкли. Быть может, вам просто тошно от мысли, что на день рождения вы больше не получите нового сапфирового ожерелья? Или же вам не хватает самого святого отца — хотя он стареет и толстеет, в его языке, видимо, всё-таки скрыт немалый талант, если судить по звукам, которые вы издавали в постели и которые слышны из-за двери спальни. Я полагал, что это всё притворство, но, возможно, я ошибался.
На щеках La Bella вспыхнули красные пятна, но я не дал ей ответить.
— А может быть, несмотря на своё воспитание, вы просто не созданы для замужества? Говорят, что из наихудших жён получаются наилучшие шлюхи.
— Вы закончили? — тихо спросила она.
— О, вы же меня знаете. Я могу говорить до бесконечности.
— Да можете, особенно когда говорите гадости. Как хорошо у вас получается быть жестоким. — Она посмотрела на меня и чуть заметно покачала головой. — Почему, Леонелло?
— Потому что вы здесь, — без обиняков сказал я. — А мне скучно, но приходится везде вас сопровождать в этом захолустье, в то время как я предпочёл бы...
«Искать убийцу». В последнее время я начал думать, что это никак не может быть Чезаре Борджиа. В самом деле, сыну Папы есть чем заняться, так что вряд ли он охотится за шлюхами, чтобы их убить. Если на службе Борджиа и есть кто-то, кого можно заподозрить в тёмных делах, то наиболее вероятная кандидатура — каменнолицый Микелотто. Насколько мне было известно, он гасил человеческие жизни с такой же лёгкостью, с какой кот убивает мышей. Но Микелотто был верным хозяйским псом; похоже, он никогда ничего не говорил и не делал без приказа Чезаре. Хватило бы у него пороху совершить убийство по собственной инициативе, а не по команде Чезаре?
— Вы предпочли бы что? — спросила мадонна Джулия.
— Ничего, — небрежно сказал я. — Просто у нас, кривобоких коротышек, извращённые души. Неужели вы этого не знали, госпожа шлюха?
— Я, пожалуй, пойду поцелую на ночь Лауру и отправлюсь спать. — Джулия встала. — Вы мне больше не нужны, Леонелло.
— Нынче вечером? Или вообще? Полагаю, теперь вы меня уволите. Должен сказать, мне будет не хватать библиотеки вашего Папы.
— С какой стати мне вас увольнять? — Она повернула голову и посмотрела на меня через плечо, точно под таким же углом, как на её живой картине, где она изображала Матерь Божью в «Преображении Господнем». — Если вы решили быть беспричинно мстительным, это вовсе не значит, что я должна следовать вашему примеру. Кстати, спасибо вам за то, что присудили корону красоты Лукреции. Это было доброе дело.
— Это было самое меньшее, что я мог сделать, — сказал я. — После того, как из-за вашего представления с обнажённой рукой у её мужа случилась такая эрекция, что одно место у него стало твёрдым, как древко копья.
La Bella взглянула на Лукрецию, и вид у неё был сокрушённый и пристыженный, что вызвало у меня ярость. Все мои оскорбления отскочили от неё, как брошенная галька отскакивает от стены, а проняло её только сознание обиды, которую она невольно нанесла Лукреции.
Моя хозяйка тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, пошла к себе, её козёл остался в гостиной, и я скорчил ему рожу.
— Тебя следовало давным-давно превратить в пирог, — сказал я ему, на что несчастная тварь заблеяла и начала жевать чёрный бархатный рукав моего камзола.
— Как, Джулия уже легла спать? — спросила Лукреция мадонну Адриану, шурша юбками, расписанными цветами.
— Да, и в очень подавленном расположении духа. — Мадонна Адриана неодобрительно посмотрела на меня. — Леонелло наговорил ей гадостей.
— А подслушивать некрасиво, — ни на кого не глядя, сказал я. Мадонна Адриана фыркнула и отвела Лукрецию к камину, подальше от меня.
— Не знала, что хоть один мужчина в мире может наговорить гадостей Джулии. — Лукреция, игнорируя меня, склонилась к завитой голове мадонны Адрианы. — Даже мой отец — даже когда он в ярости, ей достаточно посмотреть на него, сморщив нос, и он тает. Это несправедливо и нечестно.
— В этом мире нет справедливости, моя птичка. — И мадонна Адриана пригладила волосы своей бывшей подопечной.
Юная графиня ди Пезаро принялась теребить розу, нарисованную на её юбке. Её голос звучал очень тихо, но я всё равно хорошо её слышал; вынув из кошеля мою колоду карт, я сделал вид, что поглощён её тасованием. Может быть, подслушивать и некрасиво, но у меня уж слишком хорошо это получается.
— Я много часов затратила на это платье, и что же, хоть кто-нибудь на меня посмотрел? — возмущённо вопросила Лукреция, и мадонна Адриана вздохнула. — Нет, они смотрели на неё. Они всегда смотрят на неё. Я выше её, и у меня глаза голубые, что намного красивее тёмных. Пусть мои волосы не такие длинные, зато, по крайней мере, я не полнею оттого, что ем слишком много печений, — и всё равно все мужчины смотрят только на неё. Хотя я дочь Папы, графиня ди Пезаро, и это мой дом.
— Разумеется, твой, — успокаивая её, молвила мадонна Адриана. — А Джулия — твоя подруга.
— Я знаю. — Лукреция накрутила на палец локон своих светлых волос. — Я бы никогда не очутилась здесь вместе с мужем, если бы не она. Но я была бы не прочь, если бы мужчины иногда смотрели и на меня. Особенно в моём доме. — В её голосе зазвучала злая нотка. — Я напишу отцу, что состязание в красоте выиграла Катерина Гонзага. И скажу ему, что она выше и красивее Джулии.
— И тогда, быть может, он вместо Джулии сделает своей любовницей её, — сказала мадонна Адриана. — Неужели тебе в самом деле хочется делить внимание отца с этой важничающей ломбардкой, а не с нашей Джулией, с которой так приятно поговорить за обедом? Которая одалживает тебе свои драгоценности, стоит тебе только попросить? Которая научила тебя справляться со шлейфом твоего свадебного платья?
Графиня ди Пезаро опять вздохнула, и мадонна Адриана обняла её за плечи.
— А теперь в постель, моя птичка, — молвила она, и они, шелестя платьями, без лишних слов удалились, оставив мужчин заниматься серьёзным делом, сиречь строить предположения насчёт того, когда и как вторгнутся французы. «Строить предположения» звучит намного достойнее и серьёзнее, чем «пьяно разглагольствовать». Ручной козёл Джулии посмотрел на меня, проглотив кисточку, которую он только что отъел от подушки стула, и снова проблеял: — Бе-е-е.
— Нечего на меня блеять, — сказал я. — Я вовсе не чувствую себя виноватым.
