— У нас есть Папа, Александр VI, Родриго Борджиа из Валенсии.

— Я Папа! — крикнул мой бывший кардинал, и его глубокий низкий голос был похож на победоносный рёв быка. — Я — ПАПА!

Он своим обычным быстрым шагом двинулся вперёд, и его шитые золотом ризы развевались за его спиной, точно плащ завоевателя. Слуги, клирики, родственники, дети — все бросились ему навстречу, но он пробился сквозь толпу и подошёл ко мне. У меня пересохло во рту.

— Я Папа, — повторил он и сжал меня в таком безудержно страстном объятии, что мои ноги оторвались от пола и с них слетели домашние туфли. Он рассмеялся, словно зажурчало наливаемое в кубок подогретое вино, и я засмеялась вместе с ним и нагнула голову, чтобы поцеловать его перед Богом и паствой и прихлебателями — перед всеми. Я услышала пробежавший по толпе шёпот — но что мне было до него? Родриго не было до него никакого дела, а только его мнение имело теперь значение.

Среди неумолчного шума я прижала губы к уху моего любовника.

— Ваше Святейшество, — прошептала я и наклонилась, чтобы поцеловать его папский перстень.

— Синьорина Кармелина! — Мои уши пробуравил голос помощника дворецкого, высокий и чем-то расстроенный. Я не ответила. Я делала пирожное из груш «каравелла» — обычно я могла приготовить его даже во сне, но сейчас я делала его миниатюрную версию, едва ли больше моего большого пальца, и это требовало особой сосредоточенности. Я уже натёрла на тёрке груши и потушила их в сливочном масле на медленном огне... добавила миндальной пасты, засахаренного цитрона...

— Синьорина!

Ложечка начинки, только одна ложечка в оболочку из очень тонкого сдобного теста... Я вытерла ладони о передник. Для изготовления пирожных нужна твёрдая рука, и мне понадобятся очень тоненькие полоски теста, как крошечные ставенки, чтобы запечатать начинку. А потом я покрою его глазурью из сахара и розовой воды...

— Синьорина!

Помощник дворецкого настырно ткнул меня в руку указательным пальцем, как раз тогда, когда я накладывала последнюю тонкую полоску теста. Маленькое пирожное развалилось в моей руке, и я схватила деревянную поварёшку и, резко обернувшись, взмахнула ею.

— Святая Марфа! — в ярости вскричала я. — Если ты ещё раз так подкрадёшься ко мне, то я поджарю твою печень, потушу её в белом вине и подам Папе и его гостям.

Помощник дворецкого увернулся от моей поварёшки на редкость проворно для такого толстячка. Рыжему кухонному мальчишке, протискивавшемуся мимо нас с кучей сковородок в руках, повезло меньше — моя поварёшка попала ему по уху, и он завопил от боли.

— Ну, что ещё? — рявкнула я, бросая своё погубленное пирожное в мусорное ведро. Последнее время дни тянулись слишком долго, к тому же эта ужасная новость с рынка о злодейски убитой торговке фруктами отнюдь не способствовала сохранению моего душевного покоя — а теперь мне ещё запороли почти готовое пирожное, причём как раз тогда, когда я была так близка к тому, чтобы сделать всё по рецепту!

— Маэстро Сантини опять пьян. — Голос помощника дворецкого звучал зловеще. — И к тому же сильно.

Я пробормотала молитву, бросила поварёшку и со всех ног бросилась во внутренний двор. Моя молитва не была услышана — Марко был не в состоянии готовить. Он стоял, прислонясь к стене, которая отделяла мясные туши и бочки вина от прилегающей улицы, и от него разило вином. Причём, судя по запаху, очень плохим.

— Кузиночка, — льстивым тоном произнёс он. — Моя милая Кармелина...

— На что мне сдались твои нежности? — Подбежав к нему, я подставила ему плечо и подняла его, прежде чем у него подогнулись колени. — Сколько ты проиграл сегодня?

Он прищурился.

— Кто тебе сказал, что я проиграл?

— Ты пьёшь, только когда проигрываешь. И напиваешься вот так, в стельку, только когда проигрываешься дотла. — Я схватила его за волосы и подняла его голову, прежде чем она бессильно упала мне на плечо. — Ну, сколько?

— Сущие пустяки. — Он снова покачнулся и так дохнул перегаром, что запах мог бы свалить быка. — Всего лишь десять дукатов.

— Марко! — Почти полугодовое жалованье псу под хвост!

— Я всё отыграю, клянусь! — Он оглядел стоящих вокруг подмастерьев, помощников дворецкого и лакеев, впервые замечая их многозначительные взгляды. Они все знали уловки Марко так же хорошо, как и я, но ему почему-то казалось, что все они верят ему, когда он говорит, что идёт к вечерне. — А в чём, собственно, дело?

— В сладостях! — крикнула я. — В трёхстах фунтах сладостей, которые мы должны приготовить на свадьбу мадонны Лукреции!

— Сегодня?

Интересно, почему на моего кузена так действуют свадьбы? Как только приближалось время свадебного банкета, так всё его чувство ответственности летело к чертям. А с другой стороны, может быть, таковы все мужчины? Марко снова покачнулся; по лицу его было видно, что ему стыдно.

— Ладно, неважно. — Я достаточно хорошо знала, как справиться и без помощи моего кузена. — Просто пойди, проспись — о, святая Марфа, да подхватите вы его! — добавила я, чувствуя, как мускулистая рука Марко тяжело соскальзывает с моей шеи.

Подмастерья молча глазели на него, открыв рты. Все они были совершенно никудышные. Пьеро и прочих бездельников, которые портили мне кровь в начале моей работы на кухнях Марко, давно уволили, но новые были ничуть не лучше: мозги у них были не больше каперсов. Мадонна Адриана была теперь кузиной Папы и водворилась вместе с его дочерью и любовницей в ещё более роскошном дворце — но она по-прежнему предпочитала нанимать прислугу по дешёвке. Зачем нанимать опытных подмастерьев, когда за полцены можно нанять зелёных и плохо обученных? Не ей, в конце концов, придётся обучать этих юных балбесов. Сейчас они просто стояли, раскрыв рты, глядя как Марко сползает на землю, увлекая за собой и меня.

Единственный, кто сдвинулся с места, был рыжий кухонный мальчишка, которого я только что случайно саданула поварёшкой. Он бросился вперёд и поймал Марко под мышку, прежде чем тот свалился наземь.

— Ну-ка повтори, как тебя зовут, малец? — рявкнула я. Это был один из новых мальчишек; судомойки и судомойщики менялись с такой быстротой, что я не успевала запоминать их имена.

— Бартоломео, синьорина. — На вид ему было лет четырнадцать, он был худ, как вертел, но для своего роста высок, с широкими костлявыми плечами.

— А что ты вообще делаешь в кухнях? — спросила я. — Я велела всем кухонным мальчишкам работать в судомойне — грязных котелков и кастрюль там больше, чем блох на собаке.

Он покраснел, подставив худое плечо под бессильно повисшую руку Марко.

— Я пришёл на запахи. — Он восторженно втянул носом воздух. — Что это, синьорина?

— Три сотни фунтов сладостей для свадебного банкета, вот что это такое. — Мадонна Лукреция Борджиа уже через два дня станет графиней ди Пезаро и женой Джованни Сфорца, графа ди Пезаро, и свадебные торжества в Ватикане превзойдут всё, что когда-либо видел Рим. Разумеется, огромную толпу свадебных гостей будут кормить повара папских кухонь, и именно они приготовят частный ужин, который Папа собирается дать для своей дочери и её молодого мужа... но Джулия Фарнезе, да благословит Бог её великодушное взбалмошное сердце, похлопала своими большими тёмными глазами и попросила у Папы, чтобы я и только я готовила все сладости, которые будут подавать гостям после церемонии бракосочетания. А поскольку Папа после года страсти всё ещё мурлыкал и выгибал спину, как ластящийся кот, он удовлетворил её желание в мгновение ока.