— Я люблю Веронику.

— До сих пор?

— До сих пор.

Тарис поднялся и сел рядом с ним на парапет, прижавшись боком. Продолжил разговор уже более тихим голосом:

— Тебя постараются убить.

Собеседник не шевелился.

— На подходе к Северу, вероятно... У меня там клочок земли с замком, как раз на границе с Арутом.

— Почему ты мне об этом говоришь?

— Мне почему-то не хочется этого.

— Я тебе не верю.

— Это твое дело... И мне кажется, я даже знаю, кто тебя убьет, если тебя не прикончат до этого в битве.

— Кто?

— Эда.

— Ты бился с ней?

— Откуда ты знаешь? — в голосе графа прозвучало нечто, похожее на удивление.

— Она мне сказала, что ты не слабее меня.

— Так и сказала?

— Так и сказала.

— Ты хочешь проверить? Хочешь сразиться со мной?

— Нет.

Они посмотрели друг на друга.

— А ты? — спросил Варг.

— Тоже нет. Как ни странно...

 — Я тебя о ней спрашивал.

— Да, она предложила мне померяться силами.

— И?

— Размазала как младенца.

— Откуда у нее это умение? Кто она?

— Наемная убийца с юга. Ее называют Мечом Эрланда, ты знаешь?

— А кто он?

— Никто не знает.

— Ландос будет марионеткой в его руках.

— Зато он легко уступит место тому, кто придет.

— Кто придет?

— Не знаю. Увидим...

— И что ты будешь делать?

— Уйду к себе, на север. Забьюсь в нору, заделаю все дыры. На мой век хватит.

— Почему ты поддержал переворот?

— Чтобы освободить тебя... и уничтожить Даневана, — Тарис встал и посмотрел сверху вниз на Варга. — Ты знаешь, что это он убил Веронику и детей?

— Да... Из тех, кто знает, кто ты, остался Верон.

— Мы с ним договорились о молчании. Он нуждается во мне и сам может быть полезен.

— Мне один человек недавно сказал, что переворот совершился потому, что его поддержали два человека: граф Бен и гладиатор Варг.

— Самое интересное, что это действительно так.

— Какая ирония... Мы не знаем, кто это затеял, но все сделали сами... Для кого?

— Увидим, — повторил Тарис. — Кто бы это ни задумал, ему повезло, он выбрал правильных людей — нас с тобой.

— И теперь ты говоришь, что меня постараются убрать.

— Я думаю, меня тоже постараются убрать.

— Почему тебя?

— По той же причине...

— Так про нас еще кто-то знает?

— Не думаю... Но мы слишком значимы, от нас слишком много зависит, и мы многое способны изменить. Наши возможности превышают полномочия шахматных фигур, и мы становимся опасными для шахматиста...своей непредсказуемостью. Не люблю не владеть ситуацией... Когда события выходят из-под контроля или становятся непрогнозируемыми, самое время из этих событий выйти. Мы играем чью-то партию, значит, нас всегда могут обменять, нами могут пожертвовать. Лучше уйти первым... Предпочитаю играть самому. Присоединяйся ко мне в походе на север, если останешься жив.

— И что мы будем делать? — Варг невесело усмехнулся. — Вместе сидеть в твоей норе и вспоминать прошлое?

— Именно так. Есть, пить, спать с женщинами. Или с одной женщиной... если ты захочешь. На наш век хватит.

Они замолчали оба.

— Тебе нравится Кавада? — спросил Тарис. И сам же ответил: — Не может не нравиться. Она так похожа на Веронику.

И ушел не оглядываясь.

Тарис пришел в спальню, когда полночь уже наступила. Кавада, с распущенными косами, в белой рубахе, поверх которой был накинут горчичного цвета кафтан, склонилась над бумагами за столиком, который изначально предназначался для косметики. Она подняла голову на звук запираемой двери и спросила:

— Почему так поздно?

Это было что-то новое. Как и новым было то, что она работала в спальне. Тарис обошел ее и встал напротив. Снял перчатки, расстегнул куртку. Маску он не снимал... Женщина смотрела на него без улыбки, она ждала ответа.

— Общался с Варгом.

— О чем?

— О жизни... — он повернулся, пошел к кровати. Снял камзол, сапоги, штаны, вытянулся голым на простынях — было жарко.

— Ты забыл снять маску.

— Подойди и сними, если она тебе мешает.

Не торопясь, Кавада отложила перо, бумаги, прошла по спальне, присела рядом и аккуратно, стараясь не задеть лицо, сняла маску. От Тариса сильно пахло вином, в его глазах стояла растерянность...

— Он тебе нравится? — граф взял лицо женщины за подбородок и повернул так, чтобы на него падал свет.

— Кто?

 — Варг.

— Да.

Он был не просто удивлен — он был изумлен. Она никогда так с ним не разговаривала. Она вообще с ним не разговаривала. Что с ней случилось?..

— Хочешь взять его третьим? — когда Кавада это спросила, в ее голосе не отразилось ничего.

— Ты хочешь? — он провел пальцем по нежной коже предплечья, оголенной в разрезе кафтана.

— Нет.

Ее поведение смущало его. Он не знал, что делать. Он не привык видеть ее такой.

— То, что мы были с Дианой втроем, это была ее идея или твоя? Тарис не верил своим ушам. Он мог бы поклясться, что никогда не услышит ничего подобного от этой покорной женщины. Она не способна так разговаривать. Или он ее плохо знает?

— Моя.

— Лучше бы ты солгал, — Кавада резко отвернулась от него, непривычно резко...

Что это? В ее голосе?.. Он приподнялся на локте, снова взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Боль... В ее глазах — боль.

— Ты меня любишь? — спросил Бен.

— Нет.

— Ты меня хочешь?

— Нет.

— Прошлой ночью я бы так не сказал.

— Это было исключение.

— Так зачем же мы вместе?

Он отпустил ее лицо, но она не двигалась, смотрела на него...

— Потому что у меня никого нет, кроме тебя, — Кавада ответила очень тихо.

Он не пошевелился. Просто сказал:

— Иди ко мне.

Она встала и начала раздеваться перед ним, как вчера.

— Если хочешь, можешь потушить свечи.

— Они мне не мешают, — женщина повела белыми плечами.

Какая она все-таки красивая... Нет, она красивее Вероники.

— А тебе?

 — Что мне? — погрузившись в прошлое, он не понял, о чем она говорит.

— Тебе мешают свечи?

— Нет. Мне мешают зеркала.

— Здесь нет зеркал.

— Глаза...

Теперь пришла ее очередь не понять:

— Что глаза?

— Я отражаюсь в твоих глазах.

В ее взгляде промелькнуло что-то... Между бровями наметилась морщинка.

— Я... боюсь себя... — зачем он это сказал? Или это не он сказал? Что в нем это сказало?

Ее глаза распахнулись широко-широко... Как хорошо, что она никогда не улыбается. Он ненавидел улыбки, особенно обращенные к нему. Кавада вдруг легко коснулась его висков, провела по нижней челюсти... В ее глазах не было страха.

— Бедный мой...

Он не мог больше этого выдержать, он не мог видеть себя в ее глазах. Резким движением Тарис сбил свечу, и она, упав, тут же погасла, раскатившись по полу множеством искр. Через приоткрытые ставни вливался лунный свет. Но там, где была постель, было совершенно темно. Удивительно, но женщина не вздрогнула.

— Кавада, — прозвучал в темноте его взволнованный голос, — Кавада, пожалуйста, люби меня... как вчера. Мне так... плохо.

И не поверил своим ощущениям: она целовала его лицо.

Тарис проснулся утром и сразу понял, что что-то не так. Обычно Кавада просыпалась первой и тут же уходила, буквально ускользала. И спала она всегда спиной к нему. Сейчас ее голова лежала на его плече, а рука на груди. По ее дыханию он понял, что женщина уже не спит.

— Ты проснулась?

— Да.

— Почему ты не ушла?

— Когда? Вообще или сейчас?

— Вообще.

— В бордель? На улицу? Там будет еще хуже... Мне некуда идти...

— Сейчас?

 — Не хотела...

— Тебе нравилось... втроем?

— Нет.

Боги, они разговаривали... Они никогда не разговаривали раньше. — Почему ты молчала?

— Меня так воспитали... молчать, что бы ни случилось.