Слышал за собой топот ног по винтовой лестнице... Это его пытаются остановить, или в цитадель ворвались солдаты мятежного Валласа? Варг не стал ждать... Прокрутил еще раз меч, освобождая пространство, хотя на него здесь никто не собирался нападать. «Я сделаю это, — пронеслось у него в голове. — После того, как обезглавлю Урвия. Я вернусь сюда и убью их всех... как когда-то убили мою семью. А сейчас мне нужно найти того, кто возглавил сопротивление». И снова пошел вперед, разрубая последнюю дверь, последнее препятствие, оставшееся между ними... И остановился, только когда столкнулся с тем, кто тоже закричал громко и поднял такой тяжелый для него меч, что не смог его занести над головой.

Варг улыбнулся. Какой смешной старик с козлиной бородкой... Он вспомнил его лицо, когда тот был моложе — Урвий! Как он мог забыть это имя? Урвий, бывший оруженосец его отца! Он слышал, как сзади вбегают солдаты, и понял, что это идут на подмогу его врагу. Руки сделали вращательное движение, отразив нападение тех, кто прыгнул на него с обеих сторон, и вызвав вопль ужаса у остальных: Варг отражал удары, не глядя. Те, кто мог сражаться против него, отшатнулись, сломленные силой, которая наполняла пространство вокруг этого невероятного человека. То, что они видели, было немыслимо...

Он еще раз развернул мечи в обе стороны от себя, поразив еще двоих, и легко выбил меч из руки старика.

— Урвий, узнал ли ты меня?

Видел, как в его глазах промелькнуло недоумение... потом удивление... наконец — ужас.

— Дэв... Дэв Давикулюс!

— Он самый... Ты помнишь, как Даневан пленил меня? Ты ведь стоял позади него, — он навис над стариком.

 — Да... помню, — пролепетал Урвий, и вся кровь отлила от его лица. Варг воткнул меч в кого-то, кто подскочил сзади, и пригвоздил к полу. Схватил освободившейся рукой Урвия за волосы, а другой легко, как разрезал мясо у себя на тарелке, отсек ему голову...

Солдаты, выпрыгивающие из колодца, были уже словно по ту сторону жизни. Окоченевшие, потерявшие чувствительность в ледяной воде, ослепленные тьмой, они будто вышли из мира демонов, потеряв связь с людьми. Растекались по городу как волна, сметающая и губящая на своем пути все, что препятствовало ее продвижению вперед... Воины, полные льдинок, тающих в их волосах и одежде, на их мечах и ножах, разрывали плоть железом, не в силах согреться заледеневшими телами. Шли по улицам, заходили в дома, уничтожая теплую, пульсирующую жизнь, не разбирая, кто был мужчиной, а кто женщиной, кто ребенком, а кто стариком...

Дорога, по которой вел наступление Варг, вела к воротам города. И те, что пошли за ним — из первых солдат, поднявшихся из колодца, — подчинились его приказу продолжать наступление и открыть Моната-ван. Они сумели сделать это, хотя полегли все. И последний бывший дра-аг, еле живой, поднял засов, толкая всем своим весом тяжелую, окованную металлом дверь. Подбежавший к нему защитник крепости втыкал в него нож, будто иголку, раз за разом. Но ворота уже распахнулись. И перед тем как умереть, воин Варга развернулся, в последний раз взмахнув мечом, прервав наконец это докучливую атаку, и упал вместе со своим убийцей в крепких объятиях.

В город вступили те, кто ждал в крепостном рву. Четыре сотни солдат рассыпались по крепостной стене. И когда снаружи увидели мелькающие огни и падающие с высоты тела, услышали крики, они поняли: победа — только вопрос времени... Армия вступила в Монатаван.

Над городом стоял лязг оружия и крики жертв, проклятия сражающихся и стоны умирающих. И на все это смотрела луна, повернувшись в небе одним боком, как фонарь, освещающий потусторонний мир. На улицах жизни не было, тут царили смерть и холод... Цитадель сопротивлялась дольше. Шум борьбы, крики, несущиеся оттуда, еще не стихли, а дома всего города уже опустели.

 Солдаты имперского Валласа стекались на главную площадь — туда, откуда наступление началось, — и шли в цитадель. Там битва все еще продолжалась. В башне были расквартированы основные войска поборников Травалов и приближенных Урвия. Они сопротивлялись отчаянно, бились с настоящей отвагой, но уже не могли победить. Проходы и коридоры были забиты убитыми и тяжелоранеными. В конце концов, и там крики стихли. По городу прошли еще и еще раз: никто ли не остался в живых?

Эда уже давно не чувствовала своего окоченевшего в подземных водах тела. Только дисциплина и привычка инстинктивно изгибали ее, позволяя отражать и наносить удары. Она вспомнила, что не видела Варга после того, как они изменили течение битвы на городской площади. Девушка пошла по западной улице ко вторым воротам города. Увидела недалеко здоровенного рыжего детину с рассеченной головой и узнала в нем Двана. Он дышал как загнанный бык своим сломанным носом. Эда подумала, что шрам от полученной раны не испортит его улыбки... Улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.

Те, кого она убивала, иногда оказывались совсем детьми — маль-чишками-подростками, возможно, впервые взявшими в руки боевое оружие. У нее не было ни сожаления, ни раздумий, девушка ощущала только чужую кровь, которая текла потоком по ее телу, и это чувство вызывало в ней отвращение и ненависть к тем, в ком оказалось так много красной влаги...

Шла и шла вперед, пронзая лезвием, как иглой, жалкие, мягкие тела, летящие на ее сабли, как мотыльки на костер. Все отчетливее стала видеть лица вокруг. Уже рассвело?.. Время словно исчезло с тех пор, как она поднялась по колодцу и выбралась в ночной спящий город, до этого мгновения, когда Эда оглянулась и увидела себя посреди мертвых тел, покрывающих землю, как высокая трава степь...

Она шла по разоренному городу, полному трупов и несчастных, не сумевших умереть быстро. Прямо перед ней из-под навалившегося тела в одежде армии Монатавана выскользнула тонкая женская кисть, абсолютно вся покрытая кровью. Как будто пальцы имели глаза, они ощупывали землю... Мимо идущий солдат Валласа заметил эту живую руку и одним рывком откатил труп, лежавший сверху. Молодая женщина, со свежими ранами на лице и плечах, подняла голову и простонала:

— Пощади...

 Воин молча проткнул ее грудь мечом. Рука упала и больше не двигалась, широко открытые голубые глаза превращались в зеркало...

Голубые глаза... Эда почувствовала, как внутри что-то вырвалось из нее... Она вспомнила другие такие же глаза — глаза матери. Вспомнила, как та схватила ее, услышав шум бегущих ног снаружи, и зашептала:

— Рабы! Рабы идут сюда! Нас убьют, нас всех убьют... но ты должна остаться в живых! Ты помнишь язык, которому я тебя научила? Ты помнишь имя своей бабушки? Никому их не говори! Но помни их! Всегда помни... Ты должна остаться в живых, — мать лихорадочно оглянулась вокруг, выдвинула тяжелый ящик. — Вот этот подойдет... Ты маленькая, маленькая и худенькая. Ты должна остаться в живых! Не проси пощады, никогда не проси пощады у опьяненных кровью... Сиди тихо, не двигайся. Прощай...

Мать прижала ее к себе, поцеловала и втолкнула внутрь. Эда больно ударилась головой. Ящик задвинулся... Через некоторое время ей удалось найти щелку. Она видела ворвавшихся рабов, женщин и детей, просивших пощады, как и эта несчастная... мужчин, насиловавших, а затем убивавших их...

Эда снова растерянно оглянулась: на каменной мостовой лежал, раскинув руки, маленький ребенок с треснувшим черепом, из которого вывалились мозги. Под ним, сжимая его мертвыми руками, распростерлась женщина с обнаженной синей грудью.

Она уже где-то видела это... И теперь она сама стала насильником и убийцей. Она этого хотела — стать воином, чтобы убивать женщин и детей, невзирая на их мольбы о пощаде.

Девушка почувствовала острый приступ тошноты, на какое-то мгновение ей показалось, что она видит одновременно и площадь в Моната-ване, залитую кровью и покрытую мертвыми телами, и комнату во дворце отца, где убили мать на ее глазах. Воины, дети, младенцы, женщины лежали вокруг, убитые и изуродованные... За ней выходцами из другого мира скользили солдаты Варга: мокрые, с посиневшими лицами — такими же, как у покрывших собой землю. Как много глаз с расширенными зрачками... Будто ледяная вода подземных озер убила их способность чувствовать. Весь мир обернулся тремя цветами: синим, красным и черным... Синяя плоть... красная кровь... черные камни...