Во все времена смерть была богиней. Ей поклонялись, ей приносили жертвы, у нее просили так много... Он никогда ничего не просил ни у кого — ни у людей, ни у богов. Сейчас он разговаривал со смертью: «Смерть, я знаю, ты всегда рядом. Ты стоишь у каждого за левым плечом и ждешь своего часа... Но не сейчас, не ее. Возьми меня, возьми все, что хочешь, но оставь ей жизнь!»
Он молился... Он столько лет не молился, он забыл, что это и как это делают. Кому он молится? Смерти... Откуда в нем столько любви? Неужели она, смерть, заберет у него эту красивую тонкую женщину с лисьей косой и светло-бронзовой кожей? Он никогда никого не любил так, как Эду — ни мать, ни отца, ни брата, ни Веронику, ни их детей...
«Я люблю ее, я так ее люблю! Я никого и никогда не любил до нее, мне это только казалось... И теперь, когда я узнал, что такое любовь, ты не можешь ее забрать! Не сейчас, пожалуйста! Не сейчас... Ты не можешь ее взять... нет... Она тоже твоя слуга, она сеет смерть вокруг, она безжалостна... Ты не можешь убить саму себя. Ей неведома любовь... Ей была неведома, до меня... Она любит меня! Неужели она пришла в этот мир только затем, чтобы узнать что такое любовь и умереть? И это единственное ее предназначение в этом мире? Возьми меня, возьми моих друзей, возьми жизнь моего брата, — он понимал кощунство своих мыслей, но не мог прекратить этот разговор со смертью, — возьми все, все... Мое тело давно не имеет ценности... ни мой разум... ни моя жизнь... Ничто не имеет ценности, кроме ее жизни! Возьми мою память. Я отрекаюсь от себя... Мое прошлое... моя ненависть... возьми все, что у меня есть. Ты видишь, я наг перед тобой! Смерть, возьми все, что ценно для меня: мои воспоминания, мою прошлую жизнь, глаза моих растерзанных детей, тело моей первой жены... Я никого не любил и никого не люблю кроме нее. Души всех убитых мною — воинов, женщин, мужчин, армейских, мирных жителей — возьми все, только оставь ее. Не сейчас, не на моих глазах... После меня, пожалуйста, после меня!»
Он не понимал, откуда капала вода на ее уже посиневшее лицо. Голубоватые капли на голубой коже... Он не помнил, как он поднял ее распластанное тело и прижал к себе, кто заставил его сесть на коня и повернуть к лагерю. И ни в коем случае не трогать, ни в коем случае не трогать торчащую из груди стрелу!
Кавада... Кавада приехала сегодня. Она лекарь... Она хороший лекарь. Она должна ее спасти...
Варг не помнил, как он прискакал в лагерь, прижимая Эду к груди... Откуда вдруг взялось все: простыни, покрывала, сама Кавада в мужской, короткой на нее одежде, с поцарапанными кистями и такими непривычно короткими волосами, все время вылазившими из-за ушей и падающими на щеки... Кто и как отобрал его сокровище из рук и уложил его жену на землю? Кто и что делает с ней?
«Вернись! Вернись! Вернись... вернись... вернись... вернись...» — Варг потерял ощущение времени, места, ее холодного лица в своих ладонях. Где это он? Камни... черные камни вокруг. Он почувствовал холод, смертный холод на своем лице. Не ветер, нет — просто смерть... Увидел Эду, идущую меж камней вдаль... «Эда! Эда! Эда!» — он бежал за ней и не мог ее догнать, ноги вязли в клочковатом тумане. Варг плакал, и слезы катились по лицу.
— Эда, не оставляй меня... или возьми с собой!
Она обернулась, пустые янтарные глаза смотрели сквозь него и ничего не видели...
— Мама! — закричал вдруг тонкий голос, — Мама... мама... не уходи!
Они повернулись на голос оба: он и она, уже почти окутанная серым туманом. К ним откуда-то со стороны, где с шумом текла быстрая вода, бежал ребенок с льняными волосами и глазами цвета зеленого льда... Ребенок? Откуда тут взялся ребенок? Варг испугался, что пока он смотрит на малыша, Эда исчезнет. Он слышал голос, зовущий: «Мама, не умирай! Пожалуйста, не умирай!» — но смотрел только на нее, исчезающую в вязком тумане.
Что-то произошло, в его руках появилась сила... Он раздвигал завесу серого тумана, который вдруг перестал сгущаться. Он шел сквозь пелену, как будто это был поток воды, поглощающий ее. Ребенок исчез из виду... Вся его сила, вся его воля были направлены на борьбу с этим туманом. Варг приближался к Эде, он видел уже ее безжизненные глаза — они смотрят и не замечают его... Его кисть прошла сквозь руку призрака. Он заключил ее в объятия и почувствовал, что она принимает форму.
Воздух уплотнялся, превращаясь в камень. Кто-то коснулся его бедра... Взгляд Варга скользнул вниз: светлая головка, кольцо маленьких ручек обнимает ноги Эды.
— Мама, не умирай! Я не хочу! Я хочу жить! Мама!!! — ребенок поднял зеленые глаза, полные слез.
Время остановилось, мир замер... Она принимала объем и плотность в их объятиях...
Сквозь туман забытия прорвались слова Кавады:
— Держите ее! Держите крепче! Она жива! Она возвращается!
Варг еще раз сжал ее лицо между ладонями... И услышал этот крик — крик смертельно раненого животного. Он даже не понял, откуда идет этот звук... И тут закричал Тарис, прижимающий плечи его любимой к земле, чтобы тело не двигалось, пока Кавада извлекала стрелу.
— Сердце! Сердце бьется!
Услышал и не поверил, сжимая по-прежнему крепко недвижимое лицо между ладонями.
— Держите ее, держите, держите, — захлебываясь в словах, шептала Кавада. — Вот он... вот он... я достала его... Этот наконечник... он не был отравлен... Наконечник не был отравлен!
Тело Эды оживало под ее руками, напрягаясь, сотрясаясь в конвульсиях — сильное, живое тело. Сила и жизнь возвращались в него. Тарис сжал плечи раненой с такой силой, что вдавил их в землю. Дван лег ей на ноги, прижавшись головой к бедрам, чтобы она не могла двинуться. Эда была жива, она билась в их руках... Они крепко держали ее, не давая пошевельнуться.
— Держите ее! Держите! Держите! — уже кричала Кавада, заливая что-то тягучее, моментально твердеющее в дыру на правом плече, сразу возле грудины. — Держите ее... держите ее... держите ее... Она не должна двигаться!
Снова этот крик... Это Эда так умеет кричать? Она кричит, она мучается... Боги, какое счастье — ей больно! Она жива!
