А я вами восхищался. Хотя не помню, чтобы вообще кем-то восхищался, кроме как в юности героями древних трагедий. И я не мог допустить, чтобы объект моего восхищения был убит. Скажу вам еще откро-венннее: я восхищаюсь вами все больше и больше. Вы показываете себя с другой стороны, уже не со стороны босого святого... Вы политик — политик властный, сильный, хитроумный... И эта ипостась очаровывает меня еще сильнее.

— Вы ошиблись, дорогой Верон, — Эрланд улыбнулся и жестом пригласил собеседника сесть за широкий стол, обитый посередине вишневой тканью. На нем горела свеча. — Тот труп мне подбросили, это правда. Но я уже много лет их вскрывал, а поскольку в нашей несчастной стране это всегда было запрещено, мне приходилось самому их добывать и приносить к себе. Я думаю, что выследить меня не составило труда, так как я регулярно этим занимался. И именно это мое умение позволило спасти город. Но поскольку я всегда был чрезвычайно осторожен, меня не смогли поймать на горячем и инсценировали этот эксцесс. Так что преступление по законам страны было налицо. К сожалению, не всегда законы разумны.

Вода была вкусная и холодная. «Надеюсь, она не отравлена», — мелькнула у Эрланда мысль. В этом была бы ирония: в день запланированного и осуществленного им переворота умереть от яда.

— Благодарю вас, мне очень хотелось пить.

Верон спокойно смотрел на него. Свеча оплывала...

— Давайте поговорим начистоту. Ведь вы организовали этот переворот не с целью отдать власть в стране правителям Арута?

Ах, вот оно что... Министр умен и спокоен. Как он стал министром? Какие таланты его отличают?

— А вы решили нас поддержать. Хотя казались вполне довольным и обласканным королевой...

— Королева ласкала и графа Бена, и он тоже казался довольным. Но, тем не менее, мы оба поддержали вас.

— Почему?

— Граф Бен, вероятно, из-за любви к Каваде. А я... Вы не допускаете мысли, что мне надоели капризы Травалов? Угождать им было все более хлопотно... Стремление к роскоши — смертельная болезнь. Если она становится всепожирающей страстью, она убивает. Королева оказалась одержима этой болезнью, особенно после кончины мужа. Ни для кого не секрет, что в стране не осталось денег. Народ выжат до последней нитки. Кто-то должен был это остановить. Но кто? Кто бы это сделал? Я увидел вас... И не дал вам умереть — в надежде, что вы сумеете изменить ситуацию. Я переложил парус по ветру, вот и все... Потом вы пришли ко мне и озвучили ваши планы, настолько разумные, что я их поддержал. У меня остался только один вопрос, который я до сих пор не задавал.

— Задайте его сейчас.

— Я не знаю, откуда дует ветер. Кто стоит за вами? Вы ведь не сами все это организовали, пусть даже вам помогает сама смерть? — не без усмешки спросил Верон.

— За мной стоит справедливость.

— Ой ли? — министр тонко улыбнулся. — Справедливости не существует, мой друг. И вам должно быть это хорошо известно. Мне вообще было бы любопытно узнать, кем вложено это стремление к ней в некоторых сердцах. Людьми движут другие, намного более простые вещи.

— Какие же? — ох, как не прост этот Верон!

 — Честолюбие, или властолюбие — как вам угодно. Жадность. Страсть. Любовь. Ненависть... Но мы с вами прожили жизнь, не так ли? Тот, кто поддается страсти, никогда не выигрывает. Или выигрывает, но ненадолго. Давайте скажем так: фигурки на доске могут быть объяты страстью, но шахматист — никогда. Только его разум движет фигурами на доске. Для шахматиста не важно, справедлива ли его победа в их глазах, как они оценивают происходящее. У него другие понятия, недоступные сознанию ни пешки, ни короля.

— Вам не кажется, что вы противоречите сами себе? Так чувства движут людьми или нет? Если шахматист человек, он тоже им подвластен? Или шахматист — Бог?

— Так вы мне не скажете?

— Что именно?

— Кто шахматист?

— Моя фигура вас не устраивает? — теперь улыбнулся Эрланд.

— Возможно, и устраивает, — министр вздохнул. — Только вы тогда не тот, за кого себя выдаете.

— Хорошо, — колдун уже серьезно посмотрел на Верона. — Если вы считаете, что справедливости не существует, почему, по-вашему, я лечил людей, спасал город, учил детей?

— Власть... Это сделало вас святым. Люди готовы были целовать следы ваших ног. Потребовалось серьезное обвинение, чтобы можно было устранить бродячего мага и народ при этом бы не восстал. Но как только вас сожгли, стало понятно, что с вами было лучше. Осталось только воскреснуть из мертвых, использовать непонятное умение вызывать огонь, как это было продемонстрировано на арене, и вот вы уже почти Бог. Можете назначать правителей... И можно даже отменить закон о запрещении изучения мертвых тел.

— Значит, вы не верите в мою бескорыстность, — не без горечи, но с улыбкой заключил Эрланд.

Верон медленно покачал головой.

— Кстати, как вы вызвали огонь?

— Магия существует, мой друг... Вы тоже хотите научиться это делать?

— Почему бы и нет? Это может оказаться полезным умением. Далеко не каждому оно доступно, я понимаю... Но вы со мной поделитесь вашими знаниями о тайнах мира?

— Не сегодня, — улыбнулся колдун. — Давайте ограничимся на данном этапе другими вопросами: как окончательно утвердить в стране мир, восстановить экономику, организовать быт людей. Кто бы ни был шахматист, но пора навести порядок на шахматной доске. Если на ней бардак, никто не захочет за ней играть.

— Хорошо, пусть будет по-вашему... Этот гладиатор, Варг, который вывел на улицу вооруженных убийц... Вам не показалось, что он слишком хорошо знает страну? Дворец? Вечером на совете он показал удивительную осведомленность во всем, что касается территории Валласа, географии, истории. Несколько странно для бывшего раба, не правда ли?

Эрланд внимательно смотрел на Верона. Ему это тоже бросилось в глаза и тоже показалось странным. Знает ли министр больше, чем известно ему?

— Да... Я думаю, что он один из полководцев Давикулюсов.

— Тогда почему он не назвал своего настоящего имени? Будь это так, ему лестно было бы возглавить армию Валласа, а не полк бывших гладиаторов и наемников, в который он будет собирать голытьбу со всей страны!

— Или талантливый солдат, или военачальник Империи... — Эрланд пожал плечами. — В любом случае он единственный человек, который может собрать разрозненных мужчин по всей стране, объединить людей от имени лучшего бойца Валласа, ставшего уже почти легендарным. И он охотно принял предложение возглавить полк бывших драагов.

— Сегодня он возглавит полк, завтра — армию...

Что-то новое было в голосе Верона. Беспокойство?

— Чего вы боитесь?

— Варга невозможно будет контролировать. Вы видели его? Вы слушали его? Получив власть, он может ею злоупотребить.

— Мы явились свидетелями злоупотребления властью много лет, не так ли? И вообще, было ли на протяжении всей истории правление, которое не использовало свои возможности, привилегии? Но как именно он может быть нам опасен?

— Он способен стать неформальным правителем страны. Если Варг сейчас выступит с армией, цель которой объединить Валлас и сломить сопротивление, коль скоро таковое возникнет, он вполне может осесть в одном из укрепленных замков и объявить себя его владельцем.

— Не объявит. Он бывший раб.

— Да. До тех пор, пока не назвал свое настоящее имя.

— Если он до сих пор его не назвал, значит, не назовет и в будущем.

— Никто не знает сейчас, что может случиться. В стране наверняка начнется хаос. Опасаться захвата власти можно было бы со стороны семьи покойного императора, но Травалы заботливо вырезали их всех, в том числе и родственников. Единственные, в ком осталась кровь Дави-кулюсов — правда, весьма разбавленная, — принцы Арута. Ландос, старший, завтра будет объявлен правителем страны перед народом. Чтобы оспорить это решение, надо быть по меньшей мере сыном покойного императора, законным или незаконным.

— Мы видели с вами, как Травалы, всего лишь управляющие одной из областей страны, свергли власть семьи Давикулюсов, которые правили веками. Во время предполагаемой смуты могут выплыть самые разнообразные претенденты на трон, да и самозванцы всегда найдутся.