— Мы что, не спешим? — спросил Верон, чувствуя, что у него уже болят колени.

— Спешим... Только путь мы продолжим завтра утром — вместе, я имею в виду. Сегодня я вас оставлю.

Министр искал в суровых серых глазах причину столь непонятного решения, но взгляд собеседника ничего не выражал.

— Тарис, мы едем в Сияр?

— Да.

— Так почему вы меня оставляете?

— Мне надо присмотреть кое за чем сегодня вечером...

Наконец Верон начал что-то понимать. Или ему показалось, что он понимает?..

— Извините, если вмешиваюсь не в свое дело... Но вам не боязно оставлять Каваду одну?

— Я не оставил ее одну, — глаза графа странно блеснули. — С ней двое сопровождающих и один слуга.

— Я очень извиняюсь за мою назойливость, — министр растерянно заморгал глазами, — но позвольте вам заметить, что один из солдат смотрит на нее так, словно в следующую минуту намерен ее изнасиловать.

Тарис наклонил голову к плечу, и Верон подумал, что он похож на орла.

— Вы мне однажды сказали, что не принимаете меня за идиота... Или вы поменяли мнение?

— Мой друг, я вас совершенно не понимаю... Мне всегда кажется, что рядом с вами я стремительно глупею.

— Хорошо, поясню, — смилостивился Бен. — Если вы не считаете, что я стал идиотом, как, по-вашему, я могу не замечать этих грязных взглядов, обращенных на мою женщину?

 — Вы думаете, что второй солдат ее сумеет защитить? Да и мальчик ничего не сможет поделать против взрослого мужчины...

— Верон, вы когда-нибудь видели, как обучают лошадей или собак?

— Честно говоря, воспитание животных находится за пределами сферы моих интересов.

— Хорошо. У вас были дети?

— К сожалению, нет...

— О, боги, вы меня утомляете! Как вы считаете, если ходить за маленьким ребенком и не давать ему шага ступить, он когда-нибудь научится что-то делать самостоятельно?

Министр вздохнул, и внимательно наблюдающий его Тарис заметил облегчение в глазах собеседника.

— Но вы ведь не можете оставить ребенка в комнате, где горит очаг с открытой печной заслонкой!

— Верон, не принимайте все буквально. Кавада не ребенок. К вашему сведению, она может обращаться с холодным оружием лучше вас. Она уже обжигалась. Пусть научится закрывать печную заслонку самостоятельно. Разумеется, я прослежу за этим.

— Но ведь вы со мной! Как вы можете быть уверены в том, что там сейчас происходит?

— Могу. Эти солдаты не любят друг друга. Более того, они враги и не смогут договориться. Если бы они были достаточно умны для этого, я бы ее с ними не оставил. И с ней все-таки мальчик. Поверьте мне, вы его недооцениваете. До наступления темноты можете быть спокойны.

— А... с наступлением темноты?

— Я буду поблизости... Но знаете, что беспокоит меня?

— Нет...

— Ваше поведение, — и, поскольку Верон молчал, граф продолжал: — Вы настолько влюблены в астролога, что осмелились выразить заботу о ней передо мной?

— Я... я подумал, что мы друзья — все трое... — глаза министра забегали.

— Вы знаете старинную мудрость, что можно быть либо умным, либо влюбленным? Так вот, в разговоре с Кавадой или о Каваде вы теряете весь свой ум. И вашу осторожность, что меня начинает пугать. Мы, кажется, едем знакомиться с вашей невестой?

— Тарис, — Верон поднял на него блестящие глаза. — Я не хочу скрывать, что мне нравится Кавада. Вы прекрасно понимаете, что она не может не нравиться. На днях вы обозначились, что в скором времени объявите свое настоящее имя и будете искать руки одной из дочерей шаха Дра-вийского царства. Если есть возможность, что вы оставите нашего астролога одну, пожалуйста, скажите мне сейчас.

— Что это изменит?

— Я не женюсь. Я ни в коем случае не буду путаться ни у кого под ногами. Но в тот момент, когда вы решите поменять женщину, я ей предложу все, что у меня есть. И вас не будет мучить совесть.

Бен расхохотался по-настоящему весело.

— Верон, я вас разочарую: у меня нет совести. Или, скажем так, она мне не мешает жить, — он посмотрел в ту сторону, откуда они уехали. — Ваша открытость со мной делает вам честь. Не хочу скрывать, что вы мне нравитесь все больше и больше... Поэтому, наверное, надо прояснить ситуацию. Я никогда не оставлю Каваду одну, пока жив кто-то из нас двоих. А, судя по всему, жить я буду долго. Эта женщина пустила глубокие корни и в моей жизни, и в сердце. Факт моей будущей женитьбы ни на что не повлияет. Так что шансов у вас нет, можете сочетаться браком с легким сердцем.

— Благодарю вас за откровенность, — министр опустил глаза. — Давайте закончим этот разговор. Я все понял. Так что мы продолжаем путь в имение Сияр... или я его продолжу один?

— Зная вашу способность к верховой езде, предлагаю остаться здесь и ждать моего возвращения. Дабы к вашей невесте не прискакал один конь, а вы не сломали шею где-нибудь по дороге. Я даже припас для вас занятие: постарайтесь научиться ловить рыбу.

— Но как? Голыми руками?

— Нет. Поучитесь поражать цель из лука. У вас полдня на тренировку...

Солнце катилось по небу, как стекает капля с медленно наклоняющегося листа. Дувший весь день северный ветер внезапно стих перед самым закатом, и неожиданно распелись птицы. Из них особенно выделялся полевой жаворонок, и его песня была так печальна и страстна, что всадник остановил коня и спешился. Разогретый воздух поднимался от степи вверх, и его движение физически ощущалось и даже, казалось, было заметно по дрожанию бесцветного пространства, переходящего в небо.

Жаворонок прекратил пение, и графу до боли в сердце захотелось снова услышать ее, эту трепетную мелодию жизни... Он лег на землю лицом вниз, почувствовав сразу ударивший в нос крепкий, горький запах полыни.

 Как он любил вдыхать ароматы степи! Жаворонок, наверное, улетел, подумал Тарис и загрустил... Нет, он его подождет, вдруг маленький серый комочек живой плоти встряхнется и продолжит свою вечернюю песню. Лежал и вдыхал горячий зной, поднимающийся от земли. Привыкнув к запахам, различил тонкий тимьян, смолистый можжевельник. Куда подевался этот жаворонок? Одни перепела... Их звуки не трогают сердце.

Он расслабился всем телом, представив, что растекается по степи, и вдруг подумал о смерти... Если души не уходят сразу в другой мир, куда они деваются? Почему мир живых так накрепко защищен от мира мертвых? И кем? Кавада умеет разговаривать с мертвыми...

Он беспокоился о ней со вчерашнего вечера. Беспокоился, когда видел, как она спокойно и тихо беседует с рыцарями Арута, как они посмеиваются вместе над чем-то... Они ей нравились, а она нравилась им. Ему стало обидно, что женщина не подошла к нему, а осталась с северными принцами. Он знал, что убьет их в первую же ночь, как только догонит. Нет смысла затягивать убийство. Надо поменять лошадей и продолжать путь... У него не дрогнуло сердце и не возникло мысли, что, может, стоит их пощадить? Их судьба была предрешена тогда, когда случился переворот, подготовленный Эрландом — смерть была всего лишь отсрочена, но не отменена. Закончилось время правителей Севера. Империя восстанет, как феникс из пепла, и снова вберет в себя Арут.

Он вспомнил, как первый раз путешествовал на север: отец взял бра-тьев-близнецов с собой. Сказал матери, что пора из мальчиков делать мужчин... Им с братом нравилась дорога. У них уже были свои лошади, но, тем не менее, они с удовольствием проводили время в повозке, лежа на свежескошенном сене... Почему он вспомнил эту поездку? Запахи — тонкие нематериальные субстанции — неразрывной цепью связали прошлое и сегодняшний день. Он подумал, что после того, как брат едва не убил его, не слышал никаких ароматов много лет, потерял обоняние... Как больше ничего и не ощущал, словно вместе с чертами лица утратил способность чувствовать. Любовь, сожаление, ненависть, страх, вожделение, радость покинули его. В памяти всплыли слова Варга: «Я тоже уже почти мертв. Во всяком случае, я уже давно не ощущаю себя живым». Вот так и он прожил последние семнадцать лет... Что случилось, что его душа возродилась? Вернулась способность любить, ненавидеть, появились желания и мечты? Он воссоздал в памяти этот момент...