Тяги почти хватило. Остальное помнилось слабо. Удар, огонь, волна… она дотянула борт до прибрежного песка и в последней попытке спасения уложила его брюхом на мелководье. Ей так казалось. А о том, что случилось на самом деле, ей уже не узнать.

Когда во время одного из проблесков сознания она поняла, что жива, вокруг говорили по-испански. Военный имплантат работал исправно, и ей не составило труда понять, что её делили. Делили что? Вот это обмотанное грязными тряпками, окровавленное тело?

Болело всё. Боль не спешила отпускать, полутьма не спешила рассеиваться, оставалось ждать. Время шло, и в какой-то момент её пересохших губ коснулся твёрдый край пиалы. Вовнутрь полилось горькое и липкое. Глаза разглядели чьи-то трясущиеся руки и шамкающий рот. Похоже, её доверили заботам старухи.

— Потерпи, милая, уж я передам сёстрам всё как есть, — шептала та в самое ухо, и каждое слово отдавалось в голове Чикиты барабанным боем. «Сёстрам»… «Сёстрам»… «Забери меня отсюда, Миша!»

Пожалуй, она понимала тогда, что Михаила Блюма больше нет, но всё равно давилась слезами, звала и снова проваливалась в пустоту. Пока не проснулась однажды совсем в ином окружении, ставшем с тех пор её домом.

Это было не более чем везением. А добрую службу ей сослужил на этот раз, как ни странно, тот-самый восточный разрез глаз, от которого она так страдала в школе. Полуслепая старушка ошиблась и раструбила по острову, что Хуан зацапал сестру из конвента. Если бы этого не случилось, возможно, однажды Чикита повела бы в бой отряд благородных пиратов, и её именем пугали бы детей. Уж она нашла бы, чем заинтересовать Хуана. Хотя, гораздо более вероятно, — признавалась она себе, — умерла бы от ран. Или от унижения. Но жизнь распорядилась иначе и за ней пришли те, кому Хуан отказать не посмел, сестры конвента боевых искусств «Ли Сяолун». Её новая семья…

***

Степан беспокоился. Пекарь был сегодня подозрительно терпелив! И очень задумчив. К «пробуксовкам» капитана техник уже привык, а вот к Вениным — ещё нет.

— Ну, где вы там? — послышался снизу весёлый голос Оксаны, — Кушать подано!

Выражение задумчивости как по команде сменилось на венценосном лице Вениамина выражением уверенности. То ли решил для себя чего, то ли переключился на зов желудка, только подталкивать Чикиту в сторону столовой он перестал, и быстрым шагом направился туда сам, не заботясь более о ещё недавно дорогих ему гостях.

Степана тоже манили запахи, но не бросать же капитана!

— Тебе здесь нравится, Коршак?

Степан кивнул: — Да, капитан, здесь просто и понятно, если только это не маска для гостей.

— Ты тоже почувствовал?! — и Чикита подняла на него полный боли, затравленный взгляд.

Почувствовал?! Вот теперь точно почувствовал!

Воздух, казалось, потяжелел. Краски потускнели, как если бы кто-то резко сменил в визоре светофильтр. Да что же это такое?!

— Поужинаем, капитан? — Степан постарался придать голосу непринуждённость. — На голодный желудок думается плохо. — Сказал и спонтанно предложил ей руку. Вернее, рука предложила себя сама. Рефлекс. Он бы не рискнул. Но Чикита, как видно, и впрямь была не в себе, потому что со вздохом уложила свою кукольную ладошку в массивную пятерню Коршака.

— Пошли, — прошептала она, соглашаясь, и Степану пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы привести в движение одеревеневшие от удивления ноги.

В столовой происходило что-то невообразимое. Веня метался и выдавал конфликтующие распоряжения, а Оксана, удивлённо поддакивая мужу, растолковывала подчинённым его приказы. Почти все скамьи и стулья добры-молодцы-без-забот передвинули по указанию хозяев к центру зала. Накрытый стол отнесли в сторону, очень растревожив этим круглолицую и круглобокую даму в чепце, которая теперь перетаскивала, охая и вздыхая, с места на место пиалы и корзины с фруктами и прочей снедью. Уже известный гостям Денис снимал с одной из стен что-то тряпичное, вероятно, гобелен, и крепил на его место проволочки непонятного предназначения. Веня был сосредоточен, Оксана — спокойна, круглолицая дама — взволнована, а остальные — счастливы, и выражения их лиц были недвусмысленны.

— Что здесь происходит? — голос Чикиты утонул в даме с фруктами.

— Хозяева желают развлечений, — корзина тут же была уверенно устроена в плетёном кресле-качалке неподалёку, как если бы там ей было самое место, а сама дама развернулась и снова нырнула в хаос, вынырнув оттуда вскоре с декантером и фужерами на высоких ножках.

— Марфа! — кричал ей вслед Веня. — Шевелись! Эта стена нужна мне чистой!

И Марфа снова вгрызалась в пчелиный рой, чтобы вынести оттуда очередную помеху.

— Ну вот! — Веня сиял. — Сейчас мы тебе всё и покажем! — Он подхватил Чикиту под руку и повёл, как обычно игнорируя Степана, в первый ряд импровизированного кинозала, тут же плюхаясь рядом с ней на полированную скамью. Неуклюже налепленные на стену провода к тому времени уже спрятались за собственным фоновым излучением, и для приёма сигнала оставалось только настроить частоту.

— Я подумал, Чикитулик, что перед ужином хорошо бы закрепить первые впечатления! — пыхтел Веня в ухо капитану. — Ты пойми, Федерация привносит в нашу жизнь не только неудобства, но и необходимый порядок. Но тут, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Поэтому мы сейчас будем смотреть дневное заседание Парламента! У них там ещё день, правда, не ранний, но минуточек пятнадцать мы захватим.

Экран сформировал четкую картинку утыканного креслами помещения. Вернее, картинок было несколько, они подавались попеременно с множества стационарных камер, установленных, по всей видимости, по периметру зала заседаний, наподобие камер слежения. Над креслами чинно возвышались серьёзные головы заседателей. В Парламенте, если это был он, царили тишина и порядок. Зато здесь, в столовой, модифицированные хлопали в ладоши в предвкушение развлечения и, улыбаясь друг дружке, рассаживались кто где. Марфа так и не рассталась с последней корзиной со снедью и попросту устроила её у себя на руках. Готовность, похоже, была полной. Только Оксана куда-то пропала.

Тихим щелчком включились динамики, и комната заполнилась звуками незнакомой речи. Степан подсел к Марфе: — Это что за язык?

— Федеральный, господин. Я его сама не разбираю. Сейчас хозяин субтитры наладит, — и она протянула Степану умопомрачительно пахнущий пирожок.

Коршак смутился, но не отказался, только благодарно сверкнул веснушками.

— Ох, уж эти заседания, — бубнила Марфа, выложив на груди многочисленные подбородки, — что смотри, что не смотри. Сядут в рядок, поговорят чуток… Этот, на трибуне, он у них главный, всегда начинает одинаково: «Я главный секретарь и занимаю пост главы…» Титулов у него много! И все главные. Мог бы и не перечислять, по нему и так понятно, кто он есть. Я, господин, этих глав постов навидалась. Из продлённых я. Ещё когда хозяйка в школу ходила, такие вот правили страной Китай. А до них и на Руси водились генеральные секретари, но это до меня было. — Тут Марфа приостановилась, оценила происходящее, достала из корзины другой пирожок и протянула его Степану — от первого не осталось и следа.

— С капустой. У них каждый день пленумы, и всегда сначала Сам им напомнит, какой он главный, то да сё, а потом строго так спросит: «решение моё уважаете?» — Степану был предложен третий пирожок. — С грибами! А они ему сразу: «А как же?!» Не обижай, мол! Ну, он и давай им рассказывать, что он со вчерашнего дня придумал. А они слушают. Не шелохнутся! Чтобы ни слова не пропустить! Оно и понятно — всё ж во благо! А как он закончит, так они давай радоваться! Бывает, так радуются, господин, что аж в воздухе вьются, хвостами бьются! Бывает меньше. Сегодня о чём? — Марта присмотрелась к бегущей неподалёку строке перевода и кивнула: — Ага, лишение родительских прав. Всё не угомонятся наши права регулировать.