«She'll be coming around the mountain when she comes».

«Она объедет эту гору по пути». И снова «объедет» и снова «по пути»…

Степан пошевелил коленом и ругнулся на взвизгнувшие соединительные узлы: «Чтоб тебе!».

Протезы его ног и рук были задуманы не только как функциональные принадлежности, но и как крутые игрушки. Почти все их движения сопровождались специально разработанными для этой цели «звуками движения робота». Об этом много писали и говорили. Парням нравилось. Но сам Коршак, в отличие от основного пласта молодых ветеранов, давно и громко мечтал вслух, иногда и нецензурно, чтобы эта функция поскорее вышла из строя. Работают же сердце и легкие совершенно беззвучно!

Может, посоветоваться с пилотом? Раз уж его величество интегрированный искусственный интеллект контролирует все бортовые механизмы, он и до звуковой карты Степановых протезов должен суметь добраться. Степан улыбнулся. Обстановка на борту к особой вере в искусственный интеллект не располагала. Новые хозяева корабля, а с ними и команда сопровождения груза, не сговариваясь, отнеслись к пилоту как к военному пенсионеру, комиссованному по болезни, и не ожидали от него многого.

Сам пенсионер с ними не соглашался. Причём, при любой возможности. За своё железо он отвечал и уверял, что никаких неисправностей в нём нет. За исключением, само собой, тех мелочей, которые третий день тестирует Степан! Корпусная клеточная передача потихоньку выходит из строя — такие соединения, крути-не-крути, с возрастом отмирают у всех — но лет сто-двести он вполне протянет, в этом пилот не сомневался. Если не гонять.

«Она объедет эту гору по пути…»

Раз уж новая жизнь техника предполагала постоянное музыкальное сопровождение в виде неизменного поскрипывания собственных конечностей, то почему бы ему им не подпеть? По крайней мере, так веселее копаться в ячейке с инструментами и рассуждать о превратностях своей судьбы. Почему, спрашивается, люди относятся к заменённым частям тела, как к разновидности уродства? Почему стесняются о них говорить? Вот бы подискутировать на эту тему с Прохором, он-то вообще железяка! Но время для откровений с пилотом ещё не настало. Для формирования привычки делиться личными проблемами с машиной — Степан очень надеялся! — человеку требуется более длительный срок одиночества.

— Проха! — позвал он наверх и замолчал. Он не позволил бы себе новых проколов, здесь было другое — непослушная буква «р» не любила много разных слов, в том числе позывной «Прохор». Но замолчал Степан не поэтому. Отчасти это было сделано для того, чтобы точнее сформулировать вопрос, а отчасти — и от немалой — с тем, чтобы спровоцировать пилота на очередное нарушение устава. Дело оказалось не безнадёжным — пилот им попался любопытный и границами иногда пренебрегал. По прикидкам Коршака они недавно вышли на счёт девять-два в пользу техника.

— Я вас слушаю, Стефан, — сдался пилот. Это было не по уставу точно так же, как и «роджер», которого Коршак не заметил, но сейчас парень довольно хмыкнул и мысленно заменил девятку на десятку.

— Я тут подумал, Проха, — протянул он удовлетворённо, — а не побеседовать ли нам с вами начистоту?

— Рад служить, Стефан, — ровно ответил пилот. — Какие темы вы предпочитаете для беседы? — Вопрос привычно пронёсся где-то под потолком волнами приятного баритона. Динамики были рядом, до них можно было дотянуться, но иллюзия «небесного гласа», тем не менее, была полной. Степан инстинктивно поднял голову вверх, адресуя ответ туда же:

— О…! Самые разнообразные! — его губы снова растянулись в улыбке, правда, потерявшей торжественность. — В настоящий момент меня занимает вопрос о том, почему ваши, Проха, индивидуальные тесты граничат, а общие — нет?!

Когда техник волновался, его веснушки разгорались ярче обычного, отчего лицо его делалось лучистым и ужасно добрым. Он об этом знал и с нетерпением ждал, когда перерастёт. Чего он не знал, так это того, что ему совершенно не нужно было задирать голову вверх. По-своему пилот видел и слышал каждой клеточкой корпуса корабля, в том числе и задней стенкой ящика с инструментами, где копался сейчас Коршак, но подсказывать технику он не стал. У машин свои правила хорошего тона по отношению к людям.

— Все бортовые системы работают нормально, Стефан, и я сожалею о том, что результаты анализов внешней диагностики доставляют вам переживания, — протянул пилот и Степан скривился. Сожалеет он! А у самого никакого сожаления в голосе! Сплошной покровительственный позитив. Коршак терпеть не мог эту манеру излишнего добродушия. Так говорят с душевнобольными. Или с пятилетними детьми. Нормального взрослого человека такой тон просто не может не раздражать!

— Эх… Прекрасная погода сегодня, не правда ли?! — выкрикнул он в потолок и снова нырнул носом в инструменты. Там, в носу, ужасно чесалось: «Скотина электронная! Всё равно тебя сделаю!»

То, что техник искал в шкафу, находиться не торопилось. То ли назло, то ли чуяло, что в этом не было нужды. Может, пилот прав, и его корабль исправен? Косвенно, к программным нарушениям пилота можно было отнести то самое приобретённое качество, которое было бы логично назвать любопытством. Выражалось оно в чрезмерной (по меркам робототехники) болтливости, что на флоте не приветствовалось. Но то на флоте! А оттуда он был списан и, кто знает, не по этой ли причине. Нынешняя же экспедиция была частной. Потому старую железку и достали с верфи, без зазрений совести уступив «недорого» научно-исследовательской группе соискателей премии Маска.

Да, кибер-психология — тема интересная. Степан бы в ней покопался с удовольствием. Сейчас, конечно, он на пилота сердился, но в целом Прохор ему нравился. Тот не только успешно создавал иллюзию присутствия живого человека на обезлюдевшем «Эскорте», за что ему спасибо, он генерировал что-то ещё. Что-то, благодаря чему между пилотом и техником образовалось некое таинственное родство душ, если такое вообще возможно применительно к механизмам. Об этом Коршак задумывался всякий раз, когда его глаза натыкались на собственные механические руки. И, поскольку в наличии собственной души он не сомневался, то почему бы не допустить наличия души у пилота? То есть у того сложного механизма военного предназначения, от которого пилот себя не отделял — их создали одновременно, интегрировав экспериментальный кибер-мозг в не менее экспериментальный космический разведчик. Правда, с тех пор для внешнего мира всё изменилось, и разведчиком он быть перестал. Урезанный и дополненный, он возродился как грузовой корабль классификации «L100» (по грузоподъемности), уносящий на борту к далёким звездам универсальный научно-исследовательский комплекс «Астероид» (а если по-простому, то «толкач») в сопровождении пяти человек обслуживающего персонала под командованием капитана Ким.

Левый рукав Степанова комбинезона моргнул — это пилот вывел на наручный дисплей температуру бортовой воздушной смеси и давление. Вот тебе ответ, уважаемый техник, на замечание о прекрасной погоде.

— Должен согласиться, Стефан, погода сегодня оптимальная, — прошелестел голос под потолком и переспросил: — Возможно, вас интересует также температура за бортом?

«Нет, ну вообще обнаглел», — подумал Степан, глядя на рукав комбинезона. Вслух он, конечно, ответил иначе, хотя и не без раздражения:

— Не интересует меня температура за бортом, Проха! Меня интересует, почему я никак не могу передать вам вахту! — Степан сердился ещё и потому, что понимал — Вовчика будить, как ни крути, придётся. А тот ему спасибо не скажет. Нарушать покой старших по званию после отбоя — да за такое ни в одном ведомстве по головке не погладят! Что ж, последняя попытка…

Нырнув рукой в кучку автосканеров, адаптеров и ридеров, на вид мало чем отличавшихся от банальных отверток, Коршак выдернул наугад блестящую малышку. Вдруг подойдёт? В приборах диагностики он разбирался исключительно в пределах экспресс-курса. По-хорошему, последнюю вахту должен был сдавать механик, если бы сумасшедшая Чикита не засунула Вовчика в капсулу первым.