— Пойдем со мной, у нас есть хлеб и сыр, и теплые вещи.

Джуно считал себя приятным малым, так, в общем-то и было, дружелюбный и улыбчивый, он пользовался успехом у женщин и вызывал уважение мужчин, но ладить с детьми у него получалось плохо, в его присутствии они робели и замыкались.

А вот леди Ри, совсем наоборот, при своей холодной и замораживающей внешности, оказывала на детей удивительное воздействие. Они к ней тянулись, а она тянулась к ним. Наверное, парень почувствовал это на расстоянии, поэтому шустро зашагал к карете.

Джуно, не доходя ста ярдов до кареты, увидел, что дверца открыта. Подойдя ближе и не обнаружив своей хозяйки, он растерянно помотал головой, соображая, куда она могла бы уйти.

— Похоже, дружок, леди Ри вышла размять ножки, — сообщил он эльфенку, протягивая сумку и торопливо запихивая его в карету, — скоро вернется.

— Давай забирайся внутрь, вот плед, а вот хлеб, сыр, и копченое мясо. Сиди тут и не выходи. Я скоро.

Мальчик осторожно принял сумку и принялся за еду.

«Как она умудрилась выйти незамеченной? Я же все время держал ее в поле зрения», — размышлял Джуно, осматривая окрестности. Минут через пятнадцать, облазив все кусты и колючие заросли, расцарапав лицо, уставший и раздраженный он вышел к экипажу. Мальчишки в нем не оказалось.

— Да они что, издеваются?! — разозлился Джуно. Сперва моя отмороженная на всю голову хозяйка, потом этот сопляк!

Гневался он крайне редко, просто потому, что долго не мог остыть. И в приступах гнева мог ненароком подпалить виновника, сдерживала и остужала его обычно Эррнгрид. Но ее сейчас не было.

Лукавые искорки в глазах, обычно такие теплые и притягательные, когда Джуно был в хорошем настроении, пел или смеялся, разрослись до настоящего адского пламени. Тело стремительно нагревалось и непонятно чем бы это все закончилось, пока его кто-то не взял за рукав. Джуно резко обернулся — перед ним стоял эльфенок и насмешливо смотрел на него.

— Думаешь, это смешно? — с трудом сдерживая себя, чтобы ему не наподдавать, зарычал Джуно.

Мальчишка ему только улыбнулся и довольно кивнул. Затем он ткнул пальцем на еле приметный след, ведущий вправо от дороги, мотнул головой, говоря: «Пошли».

Джуно выдохнул, успокаиваясь.

— Пошли, но больше так не делай, понял?

Парень, глядя на него абсолютно честными глазами, снова широко улыбнулся.

«Хорошая у него улыбка, за такую многое можно простить, вот подрастет, и сведет девчонок с ума».

Не успели они пройти и пятнадцать шагов, как услышали выстрелы.

Необходимость завести дневник возникла, когда моя личность стала распадаться на множество маленьких Рилиннов, а сам я стал забывать отдельные события и моменты своей жизни. Я даже не уверен, какой из этих маленьких Рилиннов пишет дневник.

Сейчас я устал и очень хочу есть. А до ближайшего луча еще топать и топать.

Мало времени…Стоп.

А это кто тут у нас — чернокожая говорящая обезьяна с космами, заплетенными в косички, занятно. (Рисунок на полях тетради в виде макаки с косичками).

И кто ему их заплетает? Неужели еще одна обезьяна? Что-то много их тут развелось. По осени.

Еще и меня не видит, блеск. Обезьяны слепые от природы. И глухие.

Говорит, что тут опасно, предлагает еду, мне?

Хмм. От еды, денег и женщин никогда не отказывайся. Так говаривал мой папаша, по рассказам его друзей — балбесов — именно это и свело его в могилу.

Еда так еда, и ногами даже не придется топать. Кто там у него в карете? Ух-ты… Обезьяна ищет хозяйку?

Поможем ему. Кто же это мне говорил, что надо помогать братьям нашим меньшим? Мамаша. Допомогалась, сгинула как и папаша.

Предатели, ненавижу их. Оставили меня одного и бросили, бросили…

Рэнни стояла на краю обрыва и рассеяно глядела вдаль, тонкие пальцы неторопливо перебирали коричневый комок суглинка, растирали, разминали, пересыпали из руки в руку.

Со стороны казалось, что Рэнни любуется открывшимся видом, хотя он был так себе — серые ели и голые скалы, навсегда увязнувшие в липкой голубизне горизонта, но она искала след… Ментальный отпечаток давно пропавшего брата — близнеца.

Неуловимый и едва-едва осязаемый след его мысли, тонкого тела, петлял, вилял, частенько заводил в тупик, оказывался ложным, и молодая женщина с трудом, но нашла подтверждение тому, что когда-то давно ее брат был здесь. Но не один. Рядом с ним кто-то находился, но кто, она не уловила.

Нить, связавшая их с рождения, была крепкой и прочной. Поэтому странное, на первый взгляд, желание оставить карету, пройтись пешком и подняться на утес принесло неожиданный отклик — застучало в висках, ускорилось сердцебиение, вспотели ладони…

Даже по прошествии многих лет роунгарри поняла, что ее брат стоял у самого края и так же, как и она, бросал мелкие камешки вниз, вдыхал влажный воздух леса, собираясь с духом… И она улыбнулась ему, стоявшему здесь много лет назад.

В одном из миров она наткнулась на книжку «Что может быть проще времени?». По названию ясно, что ее писал человек, потому как только короткоживущие и почти ничего не видевшие за свою жизнь люди стремятся своим умишком объять необъятное, самонадеянно компенсируя недостаток опыта и недолгую жизнь своей иногда весьма неплохой «нетленкой». Кто-кто, но уж она-то понимала, что нет ничего сложнее этой категории мироздания. Время иногда вытворяет непонятные штуки — закручивается в петли, создает воронки, иногда время движется линейно, а иногда — скачками, и не ясно куда приведет скачок. Поэтому Касс, даже в прошлом, но находясь на этом же самом месте, обязательно почувствует ее поддержку.

«Ну, что же, если решился, не медли…»

Рэнни не любила лес, и Касс — тоже, в конце концов, кому как не ей знать его вкусы, но след вел туда, и это было, мягко говоря, необычно, но отговаривать его не стала.

Вздохнув, Рэнни хмуро посмотрела на корявые стволы с опухолевидной чагой, белесые нитки склизкой паутины, вьющуюся мошкару, уродливые корни деревьев, впивающихся за последней каплей влаги в каменный грунт — лесу явно было нехорошо, и решительно повернула обратно, вниз, на дорогу, к ждавшему ее экипажу.

«Еще не время…»

Когда оно придет и придет ли, этого Рэнни не знала. Но понимала, что соваться в заросли в длинной юбке и замшевых полусапожках с тонким каблучком, подходившим для идеально подогнанных мраморных плит Нового Роунгарриона, но не для прогулки по густому ельнику, бессмысленно. А Рэнни не любила бессмыслицы.

Ведь ей, как представительнице клана роунгарров — эльфов, в жилах которых текла капля крови самих Безначальных, двигал, прежде всего, расчет.

«— Ни в одном из миров этой Вселенной нет ничего невозможного», — часто думала она прежде, чем что-либо предпринять, — другой вопрос: зачем мы это делаем?».

Спускаться было не проще, чем подниматься. Рэнни недовольно сопела, продвигаясь вниз, одной рукой придерживая юбку, а другой — хватаясь за ветки, чтобы не упасть. Каблуки и тормозили ее, застревая в корнях ельника, и не давали упасть. Обувь придется выбросить, она быстро пришла в негодность.

Ловкость и проворство, присущее ее расе, стоило Рэнни оказаться на лесной, петляющей тропке, куда-то подевались.

«— Что же, если кому-то придет в голову проследить ее путь от кареты до утеса, то с этим справится и пятилетний человеческий ребенок, даже опытного следопыта не надо нанимать», — усмехнулась она себе.

Далекая от науки поиска физических следов она не догадывалась, что путь можно проследить с закрытыми глазами только по запаху ее дорогих, но тяжелых духов, намертво въевшихся в эту часть леса.