— Мирэйн? Входи, будешь что-нибудь?

— Да, плесни старику коньяка.

Рэм подошел к секретеру, взял бокалы для коньяка и налил из небольшой и неприметной бутылки светло-коричневой жидкости. Запах мигом распространился по комнате.

Оба молчали, смакуя напиток.

— Ты слышал, что она сказала? — Мирэйн задал вопрос не для того, чтобы ему ответили, скорее, для начала разговора.

— Да, деньги украдены, — Рэм повертел бокал и откинулся в кресле.

— И это значит… — Мирэйн его подтолкнул.

— Что среди нас предатель.

— Среди членов Верховного Совета.

— Без кого-либо из них сложно было что-то такое провернуть.

— Ты же еще был там, когда все началось?

— Был, но я мало что знаю, ты же знаешь, тогда меня волновали совсем-совсем другие вещи.

— И все же, среди нас всех ты, как никто, был близко к тогдашнему Совету. Послушай, Рэм, да, я понимаю, тебя волновали совсем-совсем другие вещи, и все же ты не мог совсем ничего не видеть и не слышать, — Мирэйн вдруг изменился. Рядом с Рэмом сидел матерый убийца и интриган, в темных глазах блеснуло — уж не стилет ли? — Ты ведь не слепой и не дурак, ты не хуже меня понимаешь, что дело не только в предательстве.

Если все, что она сообщила, правда, кто-то не просто деньжат себе на пенсию отжал, кто-то подписался под уничтожением клана, всего, во что мы верим, всего, чему мы служим.

Да, из моих уст это непривычно слышать, ты, наверняка, думаешь, что не мне напевать тебе о чести и морали. Пусть я не самый лучший представитель своего клана, и пусть я здесь за дело, гораздо более худшее, чем ты или щенок Лодик, но я — раайэнне. На моем счету есть и дела чести…, и уж чтобы я не стал делать, так это…

— Не мне тебя судить, Мирэйн, — Рэм неприязненно на него посмотрел. — А вообще я рад, что ты показал свое истинное лицо. Такое мне больше по душе.

Мирэйн недобро улыбнулся, вставая.

— Ладно, Рэм, я все сказал. Захочешь поговорить — приходи. Только знай, тебе некому больше довериться, кроме меня, и не с кем поговорить. Лайл — парень неплохой, да…

— …да куда уж ему до тебя. Я тебя услышал, — Рэм решил с ним не ссориться, мало ли что, и потом у него были другие планы на остаток вечера, ему хотелось, чтобы старик ушел, а не вступал с ним в споры, — я подумаю, правда.

Подумаю и напишу кое-кому пару писем, да и ты напиши, кому следует, но панику сеять не стоит. Надо собрать информацию. И вот еще что, если мы правы, значит, этот предатель постарается сделать так, чтобы задумка Эррнгрид не удалась…

— Она это уже поняла, поэтому и приехала сюда. Колди уверен, что мы выручим здесь больше, но что если Эррнгрид хотела другого — заработать хоть вообще сколько-нибудь?

Оба эльфа внезапно замолчали и переглянулись.

— За ней бы присмотреть, Рэм, там, на Большой Земле, — медленно произнес старый раайэнне, осененный догадкой. — Не захочет ли кто ускорить работу кхаари? Последую твоему совету, напишу старым знакомым.

Покинув Малый Зал после выдающейся в истории всех раайэнне — да чего уж там, в истории всех эльфов Ран-Тарра — речи, роунгарри огляделась по сторонам, решая куда пойти, и побрела вдоль крепостной стены, тихонько ведя кончиками пальцев по камню. Шершавый, прохладный, с резкими бороздами и глубокими морщинами, из которых ветра и дожди отчаянно выбивают песчинку за песчинкой, камень отозвался на ее небрежную ласку, потеплел и легонько задрожал.

Лицо Рэнни приняло задумчивое выражение. Продолжая выводить тонкими пальцами с розовыми ноготками одной ей понятные узоры, Рэнни размышляла. Странный мир, странный замок. Ей довелось повидать много всякой всячины, но никогда еще ее так не тревожило, как в Обители. И дело не в близкой кончине. В конце концов, ей не привыкать.

Найдя глазами север, она вдруг помрачнела, ей слышался шепот и мерещился торжествующий оскал Зимы. Близкая и понятная на ее островах — в Эйаггерр-Фьордур — царица вечных льдов и снегов с тиарой, мерцающей в крупных локонах россыпью голубых и розовых бриллиантов, в шикарном вечернем туалете из тонкого кружева-паутинки цвета игристого вина с Южных земель Ран-Тарра благосклонно правила бал.

Зимние забавы с чередой роскошных раутов, первенством лучших местных и приезжих мастеров по ледяным скульптурам, нескончаемой вереницей дней рождений и юбилеев — северные роунгарры рождались преимущественно зимой, ведь именно в стужу они получали родовые силу и закалку — даже у древних роунгарров вызывали, пусть холодные и мимолетные, но проблески радости.

Здесь же, в Обители, она была лютой и злой старухой с торчащими в разные стороны неопрятными седыми паклями, черными бородавками, из которых росли мелкие белые волоски, вонью изо рта и гнилыми осколками зубов. Держа в узловатых и скрюченных старческих пальцах искореженное прожитыми эпохами подобие посоха, она будет решать, какой Зиме быть. Утратившая за древностью лет разум, одетая в рванье, безумная ведьма выставляла уродливый палец, направляя извечных врагов и обрушивая ненависть на всех тех, кто отличается от ее слуг. Отличается теплом и жизнью.

Жатва, то есть жратва, каждой Зимы своя: зомби с синей кожей и темными впадинами рта и носа, красными глазами, ходячие мертвецы с зелеными вспученными венами, с роем мух-падальщиц, отложивших личинки под серую кожу, неупокоенные — все они, подчиняясь вечному зову — зову голода, приходят в сырость и ливни; твари с Той Стороны — в ясные звездные ночи, чтобы их было лучше видно в битве; а вот Исступленные демоны, доводящие до безумия и пожирающие душу, предпочитают метель и стужу, завьюживая и закруживая в вихре ветра и снега попавшую в сети добычу.

Прищурившись, Рэнни смотрела на север — каким-то внутренним зрением она видела там зарождающуюся снежную бурю и поступь холодной зимы.

Ее снежное чувство говорило, что зима будет очень холодной, и что за холодами, когда все покроет снег, когда вокруг не будет никого, в полном одиночестве придут Исступленные, человекоподобные существа, наполовину демоны, видимые лишь в звездном и лунном свете, поэтому они дожидаются буранов и вьюг. Без кровавой резни они, тем не менее, сделают свое дело, насылая видения, вводя в помешательство и заставляя терять рассудок. Бестелесные призраки возьмутся за свою безумную жатву.

Машинально сунула руку в карман, достала зажигалку и пачку сигарет. Прикурив от золотой зажигалки, благо в этот раз ничто не мешало, она глубоко затянулась. Постояла, выпуская дым и задерживая дыхание, потом снова посмотрела на север.

— Джуно, кажется, я не успеваю выполнить обещание, которое дала тебе. И поэтому вынуждена расторгнуть наш с тобой договор. Ты свободен. Ты мне больше не служишь и волен найти нового хозяина, — оборачиваясь к темной фигуре своего доверенного, тихо произнесла Рэнни. Ей нравилось, что Джуно всегда рядом, когда нужно, и, в то же время, он умеет быть незаметным и ненавязчивым, предоставляя возможность побыть в одиночестве.

Джуно не ответил, Рэнни посмотрела на него. Глаза затянуло черным, белок исчез, а клыки слегка выдвинулись вперед.

— Что молчишь? Тебе нехорошо?

— Эта Обитель так на меня влияет. Но на счет нашего с Вами договора, не извольте беспокоиться, миледи. Я бы предпочел остаться с Вами до конца.

— Вот как? Зачем это тебе?

Джуно снова ответил не сразу

— Я думаю, так будет лучше для нас всех. Делайте что нужно, миледи.

— Будет лучше для тебя или меня? Или для тех, кому ты по-настоящему служишь?

— Делайте что нужно Вам, миледи.

Закончив такой малопонятный стороннему уху (с острым кончиком!) диалог, она поднялась по широкой витой лестнице наверх и попала в длинный коридор. Светильники ярко горели белым и голубым светом, освещая стены и перила, но все равно не разгоняли до конца темень. Как будто замок не хотел раскрываться перед ними полностью.