Сидящие вокруг роунгарри эльфы давно перестали ее слышать, у каждого в мозгу свербила цифра в двести тысяч золотыми.

За год тяжелой службы рядовой дозорный получал около пятисот золотых, целитель немногим больше: за десять или пятнадцать лет можно было скопить хорошую сумму, купить домик, жениться, остаток положить в банк под процент, но никто никогда, за исключением, пожалуй, семьи Рэма, не оперировал такими цифрами. Конечно, неся службу в Обители, все раайэнне (и целители, и дозорные), помимо финансового интереса получали еще кое-что, но этот секрет держался в строжайшей тайне и чужим кланам не раскрывался.

— Если серьезно браться за написание романа, — после долгого молчания веско произнес Мирэйн, — еще и с таким дальним прицелом, работу в Хранилище придется отложить. Нужны будут помощники порасторопнее, пара молодых ребят, из тех, кто был ранен и кому пока рано возвращаться в строй, которым я могу передать часть коллекции.

— Я думаю, ты справишься, — Рамидар давно жалел о том, что Хранилище было подвластно одному Мирэйну. Тогда у него не было выбора, но сейчас, сейчас ему хотелось его сместить. Но как это сделать, не вызывая ссору? Настал подходящий момент, он снова был восхищен Рэнни, такая сумма — и только для разогрева привлечет кого угодно, даже Мирэйна, у которого водились немалые деньги. — Начни писать, если ты не будешь справляться, подберем кого-нибудь, но пока я проблем не вижу.

— И все же подбери ребят, не откладывай дело в долгий ящик, — упорствовал Мирэйн.

— Как скажешь, — Рэм нехотя сдался. — До конца месяца пришлю кого-нибудь.

— Лучше быстрее.

Рамидар развел руками, мол, сам смотри.

Тем временем, Эррнгрид допивала какао и рассматривала наброски Аланы, что-то выводя карандашом на ее эскизе. Пользуясь паузой, присутствующие разбились на группки. Дора, дама почтенного возраста, Лика, и Карт разместились втроем на кушетке, принялись горячо обсуждать лекарственные мази и снадобья. Мирэйн раскланялся и ушел. Рэм подозвал кого-то из молодых эльфов и что-то ему очень тихо сказал. Парень мельком взглянул на Эррнгрид и тоже вышел.

— Все это заинтересует женскую половину, — после паузы, повертев карандаш пальцами, продолжила Эррнгрид, — теперь, что мы можем предложить мужчинам?

После совещания Дора поднялась к себе. В отличие от всех остальных обитателей Аккелона, выбравших для жизни Южное крыло и центральную часть Замка, потому что туда проще всего было провести горячую воду в купальню и паровое отопление в комнаты, она поселилась в наименее посещаемую его часть — Северную Башню. Ее еще называли Одинокой Гордячкой, потому как она дальше всех остальных выдвигалась далеко на Север, словно бы не признавая родство с остальными, словно она была не частью Замка, а частью Севера, его гор и ледников.

Она так до сих пор и сама не поняла, зачем терпит столько неудобств: подъем по высокой круговой лестнице, холод, унылые песни ветра. Единственным плюсом кухни и двух малюсеньких комнат: кабинета и спальни с кладовкой, куда разве что мышь с одним зерном поместится, вернее, поместилась бы, если бы до этого не нашла кладовку поуютнее, был панорамный вид на горы.

Снежные шапки высоких пиков, отвесные стены, холодные стальные цвета неба и скал. В те уникальные минуты, когда выходило солнце — оно добавляло неповторимую желтую ноту в ее пейзаж. Это был ее личный вид, только ее.

Горы, так любимые ее детскими друзьями, освещались их воспоминаниями и радостными мордашками. Дора горы не понимала, но их любили Рэнни и Касс. Вот, наверное, ради тех редких моментов и их радости Дора и жила в Одинокой Гордячке.

Зачем и почему они семьей — с мамой и старшим братом Виладором — переехали в Герриндор, уехав с Драконьего материка, Дора не знала. Переехали и все. В отличие от Эррнгрид, она вышла замуж за любимого человека и была счастлива с ним какое-то время, пока не поняла, что детей у них не появится. Тут начались проблемы.

Клан давно испытывал проблемы с рождением детей, как будто сама Бесцветная Дева, до этого щедро посылавшая маленькие жизни раайэнне, разом передумала и перестала их благословлять. Дора с мужем знали об этом, но пока тебя это не коснется лично, твое знание остается пустым и бесплодным, ты все надеешься, что уж тебя-то проклятие обойдет стороной. Не обошло.

За тридцать лет брака была испробована масса способов, потрачено два состояния, пролито немало слез. Они прощались как друзья, на время, но всем было понятно, что навсегда. Чтобы забыться, Дора выбрала тяжелую службу в Обители, а Санди занимался не менее трудной — расчисткой шойкуне.

Дора расковыряла кочергой угли в маленькой металлической печке, порвала бумагу, подбросила лучины, тонких щепок и разожгла огонь. Она не любила камины, прорва дров уходит на обогрев и все равно холодно. Неказистая и неуклюжая пузатая гномья печка куда как лучше. Затопишь утром — сохраняет тепло до вечера, причем не только в кухне, а еще и гостиной. Поставила на нее сковородку: разогреть утренний картофель с грибами. Грибы были местными, не сказать, что сильно вкусные, но вроде неплохи. Но вид был не очень — размякшая синяя слизь.

В дверь постучали.

— Только драконы приходят ровно к обеду. Все остальные — либо до обеда, либо после, — распахивая деревянную дверь, с двух сторон обитую толстой телячьей кожей — для тепла, произнесла Дора.

— Все остальные — идиоты, — на пороге стояла Эррнгрид, весьма довольная результатами совещания. — Решила тебя навестить. Так, мне можно войти? — сказала она, не делая попыток пересечь дверной проем.

— Ты можешь войти, — радушно пригласила ее Дора, зная, что без приглашения драконы не пересекают чужие границы. Вот же странно, обычно не церемонясь и не стесняясь никого и ничего, на приглашении войти у драконов был пунктик.

Рэнни осторожно переступила порог и стала оглядываться. Маленькая гостиная, она же кабинет. Справа кухонька, слева дверь в спальню. Цветастые шторки в пол, большой ковер на полу, стол и пара стульев, стеллаж с тремя книгами, мягкий диван с невысокой спинкой и обивкой в тон шторам. Стены выровнены, выкрашены желтой краской, пара картин с изображением Северного Драконьего Хребта. Обстановка была небогатая, но очень домашняя.

— У тебя уютно, — сказала Рэнни, проходя на кухню и присаживаясь за крохотный столик у окна, накрытый на двух человек. Стол был застелен простой белой скатеркой с вышитым побегом плюща по низу, на столе стояли приборы, а также одинокий белый цветок в стакане. — Ждешь кого-нибудь? — ничуть не смущаясь, она отломала кусок зернового хлеба и вдохнула его аромат. — М-ммм…, как у твоей мамы.

— Ее рецепт, — кивнула Дора, раскладывая по тарелкам грибы и картофель. — Знала, что ты захочешь меня навестить.

Рэнни с аппетитом принялась за еду, мама Доры обладала редким талантом — из самого минимального количества продуктов делать вкусные и сытные блюда. По запаху, умение передалось и Доре. Они ели молча. Отпив из стакана ягодного морса, Рэнни вытерла салфеткой рот:

— Синяя слизь тебе особенно удалась.

Дора на нее хмуро зыркнула, а потом рассмеялась. На драконов невозможно сердиться, а вывести из себя одной репликой умеют как никто.

— У меня мало времени, Дора, на пустые разговоры о погоде и обсуждения старых друзей. Что с тобой случилось? С тобой и Санди? Почему ты здесь, одна?

Дора вздохнула, поставила чайник на печку, из ведра, накрытого крышкой, налила в него воды. Достала из буфетика заварочный чайник, розовые чашки с крупным рисунком — тонкий фарфор — и блюдца, варенье в хрустальной вазочке, споро собрала со стола грязную посуду и сложила ее в раковину. Потом, не оборачиваясь, выдавила, сдерживая слезы:

— А как ты думаешь?

— Никак не думаю, — безапелляционно заявила Рэнни, — я спрашиваю тебя.

— У нас нет детей, за столько лет брака, Грид, ни одного ребенка. И это при том, что мы умеем исцелять любовью — всеми ее проявлениями. Но себя мы исцелить не смогли.