Я ожидала обычных воздушных разговоров, рассказов о семье, может быть, о Пэйсе или о чем-нибудь еще. Но вместо этого Рован спросил ни с того ни с сего:

– Ты когда-нибудь слышала об Истинном мире?

Я пожала плечами.

– Мы проходили его по истории магии, – соврала я.

Рован остановился и посмотрел мне в глаза.

– А ты веришь, что он в самом деле существовал? – спросил он.

– Нет, – честно ответила я, – а если и существовал? Какая разница теперь. Нужно жить в том мире, который есть.

Рован не ответил. Взял меня за руку и двинулся дальше по алее, не говоря больше ничего.

К концу недели выпал первый снег. Я проснулась и увидела, что им покрыты все веточки до одной. Небо, нависшее над парком, походило на белое ватное одеяло, и больше всего хотелось забраться обратно в постель и больше оттуда не вылезать.

Время наших прогулок подходило к концу, и мне было жаль его, потому что те пара недель, что я провела с Рованом в этом парке, оживили меня и позволили напрочь забыть о том, кто я и зачем оказалась здесь.

Процедура перевоплощения стала привычной, как если бы я просто чистила зубы лишний раз, и, рассматривая себя с утра в зеркале, я уже не искала в отражении собственный острый подбородок. Я вполне смирилась с той шкурой, в которую меня запихнула судьба, и больше не думала о том, что Рован, глядя мне в глаза, видит вовсе не меня.

Зато я все отчетливей ощущала странности именно в его поведении. Может, просто стерлись воспоминания о том, как ведут себя парни в девятнадцать лет? В конце концов, студентов первого курса я давно уже видела только в кино.

Поначалу я никак не могла отделаться от опасения, что мне будет скучно с ним. В какой-то степени я даже радовалась этой мысли, понимая, что быстро удовлетворю свое любопытство и успокоюсь, отстреляю еще одну гильзу и забуду, что в моей жизни когда-то был этот глупый период, как делала это всегда.

Однако чем больше я общалась с Рованом, тем очевиднее становилось, что ему есть что мне рассказать. И дело тут было далеко не в юности и свежести, которые иногда привлекают тех, кто уже утратил эти качества. Напротив, в те редкие моменты, когда я задумывалась о его возрасте и о своем, Рован казался мне намного старше своих лет. Может быть, даже старше моих.

В основном же, разговаривая с ним, я вообще не чувствовала разницы. Он говорил больше меня, и о магии знал больше меня. Может быть, потому, что сам родился в мире, где магия – не такая диковинка, как в моем. Все это было странно. Но когда он снова заговорил о том, что, похоже, очень интересовало его, я уже не была удивлена. Случилось это в самом конце ноября.

Лишенные возможности проводить время в парке, мы стали искать новое место, и я предложила окружить магическим куполом заброшенную беседку в дальнем его уголке. Мы устроили внутри магический подогрев и часами могли сидеть в этом уютном островке, наблюдая, как снаружи падает снег.

В тот вечер занятия у нас закончились довольно рано, и, взяв с собой термос и бутерброды, мы уже привычно уединились в своей беседке. Беседа шла в основном о повседневных делах. Я рассказывала Ровану, что нам поручили организовать группы и сделать экзаменационный проект. Вообще-то, я надеялась продолжить тему о Первой Чародейке, которую знала довольно хорошо, но Ева записала меня к себе, хотя я толком не общалась с ней весь последний месяц. А за компанию нам навязали и Маргарет, как мою соседку – отчего Ева пришла в безумный восторг и долго ругалась на тему того, что ей подсунули этот балласт. За три осенних месяца Маргарет так толком и не продвинулась в магии, она не слишком-то и старалась, но, кроме того, разрозненность способностей давала о себе знать – ей явно требовались особый подход и больше внимания, чем всем остальным, а никто, как водится, не хотел брать на себя этот груз.

Рован слушал вполуха, что не особо-то и задевало меня – я не стремилась его заинтересовать, мне просто нравилось находиться рядом с ним. А ему, наверное, со мной, раз он меня пригласил.

– Говорят, после того, как Радагар разрушил Истинный мир, на его месте остались лишь серые пустоши и руины древних городов, – сказал он ни с того ни с сего, когда я замолкла и взялась за термос, чтобы сделать глоток, – а до гибели его обитатели были бессмертны, и каждый из них владел магией.

Я внимательно посмотрела на него, чувствуя, что эта тема значит для него куда больше, чем его собственный студенческий проект.

– Ты собираешься к экзаменам писать о нем? – спросила я.

– Нет, – Рован покачал головой, – сделаю что-нибудь попроще… Например, анализ огневой мощи Артезианского способа запуска огненных стрел.

Ага, проще некуда… Я хмыкнула.

– Тогда почему вспомнил сейчас?

Рован долго молчал и только потом сказал:

– Не знаю. Это место… – он свел брови и, отвернувшись от пелены снега, медленно ползущего над парком, посмотрел на меня, – оно напоминает мне о нем.

Рован снова замолк, подбирая слова.

– Обычно я очень остро ощущаю, что мир, в котором нахожусь – это только отражение чего-то большего. Места, которое я готов искать всю жизнь.

– А теперь? – я встала и, не выпуская термоса из рук, пересела на скамейку, на которой сидел Рован. Наши бедра соприкоснулись, обжигая друг друга, но я так и не поняла, ощутил он это прикосновении или нет.

– А иногда… Когда мы здесь… Мне кажется, что истинный мир – он тут, под куполом. Что представления древних были верны. И мы сейчас сидим в самом настоящем пузырьке, а все, что находится за пределами нашего купола – только отражения и блики в гранях пузырьков.

Я молчала. Это было хороший момент, чтобы поцеловать его, потому что я отлично понимала, что он имеет в виду. Меня никогда не мучили мысли о том, в настоящем мире мы живем или нет. Но именно здесь и сейчас все казалось мне куда более настоящим и важным, чем всегда.

И все же я не стала его целовать. Просто положила голову на плечо и какое-то время смотрела на снег, так же как и он.

– Ты хочешь туда попасть? – после долгой паузы спросила я.

– Не знаю… – сказал Рован задумчиво, – иногда лучше сохранить мечту, чем увидеть, что там, где она была, остался только тлен.

Мы сидели так, пока не стемнело, почти не разговаривая и просто наслаждаясь тем ощущением, которое связало нас, а когда Рован проводил меня до женского корпуса, и я легла спасть, мне впервые приснился странный сон.

Я брела по серой гладкой поверхности, не имевшей краев. Все четыре горизонта тонули в серой мгле. Там, в тумане, мерцали блудные огоньки, то вспыхивавшие, то исчезавшие в сизом сумраке. А если поднять голову, можно было разглядеть на небе единственную яркую звезду, свет которой заливал эту бесконечную пустошь.

Я осознавала, что попала сюда через портал, но как ни старалась, не могла вспомнить, где его искать.

Мысли путались, в памяти то всплывали лица давно забытых людей, то, напротив, я не могла назвать, как ни пыталась, имен тех, кто окружал меня каждый день.

Я шла, не имея ни цели, ни ориентиров. Не зная даже, двигаюсь ли по прямой или давно уже хожу по кругу.

И лишь спустя долгое время, когда усталость навалилась уже с такой силой, что хотелось осесть на землю и не шевелиться, увидела вдалеке проступающий во мгле темный силуэт.

Фигура пугала и в то же время притягивала. С новым напором я двинулась по направлению к ней, но она лишь маячила во тьме, каждый раз отдаляясь и не позволяя мне приблизиться к себе.

«Гвендолин…» – почудился мне шепот вдалеке.

Я вскинулась, села на кровати и уставилась в темноту. Сон явно отражал тот бардак, который в последнее время творился у меня в голове. Наверное, если бы я подождала еще чуть-чуть и не проснулась так быстро, из материализовавшихся посреди пустоши кустов на меня выпрыгнули бы Ева с Маргарет с криками «Ты принадлежишь мне», и, не дав принять решения, возникшая за спиной Жаклин пнула бы меня пониже поясницы и уронила личиком в грязь.